Николай Шундик - На Севере дальнем Страница 3

— Так это выходит, что он никогда, никогда не видел своего отца! — выкрикнул Эттай, да так громко, словно хотел, чтобы его услыхал весь поселок.

Поднялся шум. Кто-то опрокинул стул. Эттай кричал, что нужно немедленно отправиться к Тынэту.

Директор, попыхивая трубкой, наблюдал за разволновав­шимися мальчиками. На лице его была грустная улыбка.

— Вот пока все, что я могу вам рассказать сегодня... На этом мы кончим. А сейчас — спать.

— А можно еще...

— Нет, нет! — строго перебил Виктор Сергеевич Петю. — Я сказал, что сейчас нужно расходиться по домам и ложиться спать. Пароход, очевидно, прибудет утром. Завтра выходной день, и вы сможете даже помочь при разгрузке...

Мальчики нехотя стали собираться домой.

ПРОЩАЛЬНЫЕ САЛЮТЫ

За ночь прибой утих. Пароход стоял в бухте. Юркие кате­ра сновали между пароходом и берегом, водя на буксире тя­жело нагруженные кунгасы[3]. Матросы тревожно смотрели на подступающие льды, торопились с разгрузкой. Крикливые чайки парили над морем.

Нина Ивановна Коваленко, сойдя на берег, не отрываясь смотрела на подходившие льды, зябко ежилась, тяжело взды­хала. Что-то враждебное чувствовала она в их молчаливом наступлении. Ей пришла в голову мысль, что это идут послан­цы седого полюса, которые вот-вот скуют своим холодным ды­ханием непослушное море, и не вырваться тогда пароходу из их ледового объятия. Студеное дыхание их, казалось, прони­кало ей в душу. Девушка была угнетена могучей силой Ледо­витого океана, о котором, как ей теперь стало ясно, она не имела никакого понятия, хотя и прочла о Севере немало книг.

Невысокая, хрупкая, с грустными темно-синими глазами, она казалась одинокой и затерянной на этом суровом морском берегу. И все же, как никогда, именно в эту минуту в задум­чивом лице девушки, с своевольным изгибом нахмуренных бровей, с плотно сомкнутым ртом, чувствовалось что-то очень настойчивое.

Окончив Хабаровское педагогическое училище, Нина Ко­валенко решила во что бы то ни стало уехать на работу в да­лекую северную школу, где, ей казалось, она могла больше всего принести пользы. Нина Ивановна знала, что на ее пути встретится много трудностей, и готовила себя к встрече с ними. Даже сейчас ей не приходило в голову раскаиваться в своем решении. Но вот в эту минуту, когда пароход должен был поднять якорь, она затосковала: ведь он еще как-то соединял ее с Большой землей, с родным домом.

— Скажите, вы — Нина Ивановна? — вдруг услыхала она звонкий мальчишеский голос.

Девушка оторвала взгляд от огромной льдины, поверну­лась на голос. Перед ней стояли три мальчика: один русский и два чукчи. Нина Ивановна с любопытством осмотрела их и только после этого ответила:

— Да, я Нина Ивановна.

— А мы думали, вы уже старенькая, и потом, думали, что очки у вас должны быть, — сказал русский мальчик, доверчи­во глядя на девушку голубыми глазами.

— Нет, очков я не ношу...

— Ай, жалко как! В школе у нас пока ни одного учителя с очками нет. На вас надеялись. Очки по-чукотски «тэнлилет» называются, стеклянные глаза значит, — сказал полный крас­нощекий мальчик; узенькие черные глазенки его лукаво по­блескивали.

— Ну ты, Эттай, сейчас начнешь совсем не те слова гово­рить, какие собирались, — неодобрительно промолвил вполго­лоса русский мальчик.

— А какие слова вы собирались мне сказать? — заинтере­совалась Нина Ивановна.

— Вот я и хотел начать так, как сразу договаривались, — снова заговорил Эттай. — Мы давно знали, что вы на парохо­де к нам едете, что имя ваше Нина Ивановна. А вот что тэн­лилет у вас нету, этого не знали, и потом не знали, что вы та­кая молодая...

Эттай открыл было рот, чтобы еще что-то добавить, но все приготовленные слова, как назло, вылетели из его головы. Бы­стро повернувшись к третьему мальчику, он дернул его за ру­кав кухлянки и сказал:

— Ну, говори, Кэукай, чего-нибудь! Что ты молчишь, как будто язык откусил?

— Да ты все перепутал, а теперь я и не знаю, что гово­рить, — недовольно глянул на Эттая Кэукай и, немного помол­чав, вдруг весело обратился к учительнице: — Праздник у нас сегодня большой! Пароход пришел, в поселок нам дома при­везли. Видите, как быстро охотники кунгасы разгружают. Мы им тоже немножко помогаем. Только они нас гонят — боятся бревном зашибить, нечаянно...

Нина Ивановна минуту-другую наблюдала, как идет вы­грузка. «А верно ребята говорят, — подумала она, — по все­му видно, что у людей этих большая радость».

— А потом мы вам хотели вот еще что сказать... — продол­жал Кэукай, получив ободряющий толчок кулаком в бок от Пети. — Мы хотели вам сказать, чтобы вы не сильно печали­лись. Здесь вам будет хорошо. Вы не смотрите, что у нас хо­лодно, — все равно вам тепло будет. А пароход на следующее лето снова приплывет к нашему берегу.

Нина Ивановна смотрела на мальчиков, в глазах которых можно было прочесть огромное желание как-то подбодрить ее, оторвать от невеселых дум, и почувствовала, что у нее и вправ­ду становится теплее на душе. «Значит, меня ждали здесь... Я еще была в пути, а мое имя уже было известно вот этим ре­бятам»,— думала она, дружелюбно разглядывая мальчиков.

— Вот вы стоите здесь одна, а чукчи, которые бревна с кунгасов выгружают, поглядывают на вас, вздыхают и всё приговаривают: «Тоскует учительница, с пароходом-то трудно ей расставаться», — с какой-то особой доверительностью ска­зал ей Петя. — А больше всех комсорг Тынэт о вас беспокоит­ся. Собирался несколько раз подойти к вам, но ему отсовето­вали. «Подожди, говорят, ей, наверное, хочется одной по­быть. Потом поговоришь, успеешь».

Учительница с искренним изумлением поглядывала то на Петю, то на суетящихся у кунгаса чукчей, которые, как и прежде, были поглощены работой настолько, что, казалось, ничего вокруг себя не замечали.

«Ну и много же будет у меня среди них друзей!» — вдруг подумалось Нине Ивановне, но вслух она сказала:

— Ну что же, ведите меня в школу, показывайте, где вы учитесь.

— Вот хорошо! Пойдемте, Нина Ивановна, мы вам каждый класс покажем! — с восторгом приняли ребята предложение новой учительницы.

...Когда Коваленко снова пришла на берег, она сразу поня­ла, что разгрузка подходит к концу. «Быстро управились. За одну ночь и половину дня пять домов выгрузили», — подума­ла девушка.

На пароходе по-прежнему суетились люди. Дым из его огромной трубы стал гуще, чернее. Кунгасы уже были водво­рены на палубу. Загремели лебедки, выбирающие якорные цепи.

На берег спешили люди со всего поселка. И чукчи и рус­ские были с ружьями.

— А льдов, льдов-то сколько! — сказал кто-то из них с беспокойством. — Не затерло бы пароход...

И вдруг пароход загудел глухо, протяжно. Басистый гудок его отозвался в.сердце Нины Ивановны. Люди подняли квер­ху ружья и под чью-то команду дружно выстрелили, салютуя уходящему пароходу.

Пароход снова загудел, и, хотя это был самый обыкновен­ный гудок, Нина Ивановна почувствовала в нем то тревожно-грустное, что порой слышится в голосе человека, который рас­стается со своими близкими на очень долгое время. Девушке захотелось тоже попрощаться с пароходом; она быстро оки­нула взглядом людей, вооруженных ружьями, намереваясь по­просить, чтобы и ей дали выстрелить хотя бы один раз. Здесь были и ее новые знакомые: Петя, Кэукай и Эттай. Но, всмот­ревшись в их взволнованные, торжественные лица, Нина Ива­новна поняла, что взять ружье у кого-нибудь из мальчиков просто невозможно.

Еще раз прогудел пароход, еще раз раздался прощальный залп.

Нина Ивановна быстро подошла к молодому чукче и по­просила:

— Послушайте, позвольте выстрелить!

Чукча повернул к ней- возбужденное лицо и, неожиданно улыбнувшись широкой, доброй улыбкой, ответил по-русски:

— Бери стреляй. А я сбегаю другое возьму — здесь близко.

Нина Ивановна взяла дробовое ружье. Чукча стремглав по­бежал к ближайшему дому. Пропустил он всего лишь один залп.

— Огонь! — послышался чей-то густой, басовитый голос.

Нина Ивановна нажала гашетку и почувствовала толчок в плечо.

Двадцать раз прогудел пароход. Двадцать раз выстрелили провожающие. Чайки с тревожным криком кружили над мо­рем.

— Грустно, когда пароход уходит, — обратился молодой чукча к Нине Ивановне.

В смуглом лице его, оттененном аккуратно подстриженной черной челкой, было столько участия, теплоты и неподдельной грусти, что Нина Ивановна с благодарностью пожала ему ру­ку чуть повыше кисти и сказала как можно тверже:

— Ничего, на следующее лето снова придет.

— Придет, конечно, придет!.. — обрадованно подхватил чукча. — Мое имя Тынэт. Я комсорг.

— А меня зовут Нина Ивановна. Я учительница.

— Вот хорошо! Помогать мне будешь, а я тебе помогать буду, — сверкнул ослепительной белизной зубов Тынэт.