Сергей Иванов - Его среди нас нет Страница 3

Ну так, значит, не прошло еще и полутора месяцев!

Опять волнение охватило его, а в ушах опять словно засвистал вихрь… Вихрь неожиданностей и перемен. Нет, чувствовал Сережа: все-таки встреча состоится!

И в то же время он отлично понимал, что это полная ерунда. Как тут встретиться: в Москве, два незнакомых человека? Проще во Вселенной вторую цивилизацию найти! Ни имени, ни фамилии. Только шарик.

Он стоял под душем, а у ног его катался шарик, словно расплющенный под слоем воды. Сережа тронул его ногой, и было неясно, то ли в нем пряталась какая-то тайна, то ли ничего в нем не пряталось… Глупая железка без начала, без конца!

На завтрак бабушка ждала его в белой торжественной кофте, причесанная с такой особой аккуратностью. Строго и приветливо посмотрела на внука, чтобы и он проникся ответственными задачами, которые ждут его, шестиклассника, практически взрослого человека.

А Сережа катал по столу шарик — снова холодный, будто на него и не лилась две минуты назад вода из горячего крана.

Он всегда был холодный. И в этом, если задуматься, все-таки пряталась какая-то тайна!

— Да что там у тебя? — спросила бабушка, чуть разочарованная тем, что Крамс не замечает ее особого настроя.

Впрочем, она давно уж привыкла, что у внука всегда что-то свое, а ее чувства обычно оказываются некстати. Она привыкла терпеть и молчать, как это привыкают делать все бабушки на свете. Вернее, все хорошие бабушки.

А ведь когда-то и они были девочками!..

— Что у тебя, Крамс?

Ему хотелось говорить про свое волнение… И не хотелось! Потому что говорить бы это пришлось бабушке. А Сережа ни секунды не верил, будто ей можно растолковать подобные вещи. И чтобы прекратить все дальнейшие вопросы, чтобы она поняла наконец, как бесконечно далека от его тайны, Сережа сказал:

— Это, видишь ли, пароль!

А потом вдруг:

— И возможно, он сегодня мне пригодится.

— Пригодится? Ни предчувствия, ни тем более уверенности никакой в нем не было. Получилось, что словно кто-то внутри его ну как бы проговорился. И Сережа это услышал. И бабушка это услышала. Обменялись вопросительными взглядами. После завтрака Сережа положил шарик в карман школьных штанов, хотя прежде намеревался снова сослать его в сухую чернильницу.

Два стальных шарика

Школа, школьный двор, линейка, сверкание отглаженных рубашек и все прочее, что связано с этим днем, были именно такими, как он себе представлял, как он помнил по прошлым первым сентября. Десятиклассники, первоклассники… Главная отличница школы без бумажки, и потому особенно старательно, произносит свою речь.

Море улыбок и острова осенних букетов — все уже немного повядшие, потому что цветы для первого сентября принято покупать загодя.

Наконец его класс, толпящийся вокруг таблички 6 «А», те самые незнакомцы и незнакомки, все, как один, шоколадные, только, конечно, разных оттенков.

Некогда было думать в толкотне приветствий и взглядов, но что-то изменилось в мире. Что же? Это он позже поймет. Дело в том, что за лето Сережа Крамской вытянулся заметней, чем многие.

И эти многие подумали, что Корма, наверное, больше уже не Корма…

А тут и звонок — первый после трехмесячного безделья! Раскрылись школьные двери. Повалил народ, мгновенно заполнив вестибюль, запрудив лестницу.

А стены кругом новенькие, ярко-салатовые, пахучие. И запах этот, как обычно, продержится до октября, до первых больших дождей, а там завянет, перемешается со всеми прочими школьными запахами.

Шестой «А» продвигался вверх по лестнице, и Сережа, сам почти не заметив того, оказался одним из первых. Через спины главных мальчишек класса он хорошо видел спортивную опрятную причесочку их классной руководительницы.

Алены Робертовны…

Странное имя, не так ли? Но тут дело в том, что к отчеству «Робертовна» какое имя ни приставь, все будет странно. А в остальном она была, как говорится, «вполне»: молодая, симпатичная и во всех случаях жизни старалась «своих детей понять», а проще говоря — защитить. И класс ее за это ценил!

Пошли по коридору. На лестнице еще чувствовался некоторый строй, остатки торжественной линейки. Теперь же они окончательно превратились в ватагу. Алена Робертовна энергично раскрыла дверь класса, вошла…

Но как-то и не вошла. Что-то словно бы помешало ей. С равнодушным любопытством Сережа Крамской встал на цыпочки.

И увидел ту самую девчонку. Из леса!

Конечно, Сережа вздрогнул и покраснел. Глаза их встретились… Как же она смогла его найти? А главное — зачем?

Она была одета в тапочки с тоненькой перепонкой, белые носки, короткую юбку и приветливую рубашечку в клетку.

А стояла она совершенно спокойно и чуть-чуть ожидающе. Так стоят хозяйки у себя дома, когда встречают гостей.

Лица ее было не разглядеть, потому что она стояла спиной к окну, в которое лавиной летел ослепляющий солнечный ветер. Сережа теперь хорошо понимал такие вещи. Когда детективу надо провести разговор, он всегда старается, чтобы свет падал на лицо его собеседника, а сам он оставался в тени.

Не один Сережа растерялся, между прочим. Алена Робертовна тоже:

— А это, ребята, наша новенькая, Таня Садовничья. — Вряд ли кто ее мог слышать, ведь все продолжали толпиться в коридоре. — Таня, а как ты сюда попала? — Голос ее наконец обрел уверенность и обычную учительскую хрипотцу.

Ответила девчонка спокойно, будто говорила с простой знакомой:

— Просто я пришла немного раньше.

Мол, не расстраивайтесь, все в порядке, страшного ничего не случилось.

Учительница промолчала.

А класс вообще не обратил никакого внимания на слова новенькой — может, лишь несколько девочек, которые почувствовали в Тане Садовничьей конкурентку.

Но Сережа-то обратил! Он-то знал, что это за человек на самом деле.

И все же — как она сумела проникнуть в ученики их класса? Странно до ужаса!

Глазами Таня приказала ему помалкивать и ждать.

— Рассаживайтесь, ребята! — сказала Алена Робертовна, подойдя к своему столу. — Кто где хочет!

В прошлом году Сережа сидел один. Он ведь был Корма. Вначале, правда, с ним сидел один мальчик, Савицкий, но потом он заболел. И, придя, пересел на другое место. Учителя было стали его сажать обратно к Сереже, а он взял да и совсем из школы ушел. Куда-то переехали в другой район.

С ним и теперь, по старой памяти, тоже не собирались садиться. Никому даже в голову не пришло сказать, что-де, греби ко мне, Корма.

Ну, и с новенькой, с этой Таней, тоже никто садиться не собирался. Больше, конечно, из-за того, что просто стеснялись.

И тогда вдруг эта новенькая, с таким слишком простым для себя именем Таня, тогда эта девчонка улыбнулась Сереже спокойными глазами и кивнула на заднюю парту, в самом углу, у окна.

Известно, что задние парты — по-древнешкольному «Камчатка» — пристанище всевозможных типов: неактивных, ленивых, а то и просто отпетых. В начале года, да тем более первого сентября, да перед самым первым уроком люди здесь садиться не хотят. А если, может, и хотят, то стесняются. У каждого есть надежда, что «вчерашний день лишь черновик, все можно заново начать», как говорится в одном хорошем стихотворении.

И вдруг она пошла туда сама. И за ней плелся Сережа. Корма!

Странная подробность. Незаметная, а все же странная.

Алена Робертовна, уже готовая начать свою тронную речь, даже выпустила из легких воздух. И ей пришлось его вдыхать заново.

— Здравствуйте, дорогие мои мальчишки и девчонки!

К этому своему вступительному слову она готовилась сегодня целое утро. И во время отпуска, лежа на песочке около моря, Алена мыслями не раз пролетала над этим мгновеньем — когда она говорит своим ребятам «тронную речь».

Она, может быть, и загорала только для них — чтобы они ею любовались — именно они! Любовались и гордились. И синее платье с белой отделкой надела специально. Подчеркивать загар чисто-белым платьем — это вульгарно. А когда синее, и белое лишь отделка, то очень хорошо.

Но, к сожалению, эта милая Алена Робертовна не очень-то знала школу, хотя и преподавала уже третий год. Она вообще не очень знала жизнь. А может, лучше будет сказать, не очень ее… замечала, как и все восторженные люди. И жила она не в настоящем мире, а в том, что сама себе придумала.

Это случается с людьми, и не так уж редко. Живут они всю жизнь, ничего не зная. И живут, надо сказать, довольно неплохо, потому что окружающие к ним относятся со снисхождением: ну витает человек… Пусть себе витает! Что ж ему, крылья рубить?

— Дорогие мальчишки и девчонки! Вот и пришел наш веселый праздник!

Эти фразы она услышала когда-то от Чуковского или, может быть, от другого какого-то писателя. И фразы эти очень понравились ей. Но то, что позволено знаменитому Корнею Ивановичу, никак не годится для молоденькой учительницы.