Вадим Фролов - Поворот Страница 3

Я разделся, положил летчиковы часы под подушку и улегся. А пожалуй, дядя Саша, я тебя перехитрю: я свой день так распределю, что и комар носу не подточит и хро-но-метраж у меня будет не хуже, чем у какого-нибудь токаря или чемпиона в беге на дальние дистанции. Я встал, достал из батиного стола новенький блокнот и написал на обложке:

С. Половинкин 8 сентября

ХРОНОМЕТРАЖ

7.30 — Проснулся.

7.30—7.35 — Лежал и думал о… Вспомнил, что надо записывать.

7.35—7.40 — Вставал.

7.40—8.00 — Умывался. Прибирался.

8.00—8.12 — Будил Мишку.

8.12—8.20 — Будил Ольгу.

8.20—8.35 — Готовил завтрак (мама плохо себя чувствовала).

Одновременно гнал Мишку умываться. Уплотнял время.

8.35—8.40 — Завтракал.

8.40—8.45 — Прогулял Повидлу. Встретили Мухтара. Они играли.

Погода хорошая. Пожалел Повидлу и гулял его еще 5 мин. До 8.50.

8.50—8.55 — Прогонял Мишку в школу. Ольга уже ушла. Иск. учеб. по мат.

8.55—9.02 — Бежал в школу. Опозд. на 2 мин. (Плохо!)

9.02—9.45 — Урок литературы. Схват. 2. (Исправлю!)

Примечание № 1. Было пять уроков до 13.45. Тут хронометрировать нечего. Уроки как уроки, и они хочешь не хочешь, а идут по расписанию. А вот большую перемену потерял зря. Вместо того чтобы отдохнуть — все 15 мин. стоял как истукан перед завучем за то, что на ур. дал по ш. Ап. (Плохо! Надо учесть, хотя по шее я ему дал прав.!)

13.45 — Последний звонок. Остался в классе, чтобы все записать. Довольно муторное дело этот хронометраж, но раз уж взялся — надо кончить. Только кончил записывать — в класс вошла очень сердитая Маш. Бас. и сказала мне, что я… Ну, да это к делу не относится — я ведь не дневник веду. Расскажу потом. Здесь только запишу, что разговаривали мы с ней до 14.00 и не знаю, потерянное это время или нет? С одной стороны, вроде бы и потерянное, а с другой…

14.00–14.10 — Шел домой и думал о… и о том, как мне все-таки уплотнить время.

14.10–14.20 — Встретил у ворот Фуфлу и Хлястика.

— Давай поговорим, — они мне сказали.

— Нечего мне с вами разговаривать, — сказал я, — у меня дела. — И посмотрел на часы.

— Часики завел, — сказал Хлястик.

— А ну покажь! — сказал Фуфло.

— Шиш тебе! — сказал я, и тут мы крепко поговорили о том, кто я такой и кто они такие. Они сказали, что если я буду вообр. и лезть не в св. дел., то схлоп. как след. А я ск., что чих. на них и если они будут прист. ко всем, то все реб. им покаж. Они смеялись. Я сказал, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Они хот. отн. часы, но я не дал и ушел домой. А дома все это записал, посмотрел на часы — ничего поговорили!

14.20 — Взял деньги у мамы, авоську, кусок булки с колбасой и книжку, которую дал мне дядя Саша. Чтобы не встретиться опять с этими и не терять время зря, пошел через другой двор и в овощной магазин пришел в…

14.30 — Встал в очередь за картошкой и решил уплотнить время — открыл книжку. «Репортаж с петлей на шее». Я вначале подумал, что опять про шпионов, но оказалось совсем другое… Совсем другое. Меня толкали, куда-то отодвигали, а я читал. Кто-то смеялся, кто-то чего-то спрашивал, а я читал. Потом здоровенный дядька двинул меня под ребро и заорал в самое ухо:

— Чего под ногами путаешься! Читатель!

— Извините, — сказал я и отошел к окну. Потом вдруг посмотрел на часы: мама-мамочка!..

15.00 — Купил картошку и помчался в «Молоко». Книжку убрал подальше, чтобы не отвлекала.

16.00! — Это я только что домой пришел с молоком и картошкой. Полтора часа ходил! Ну, ладно в овощном зачитался: значит, какая-то польза все-таки есть, тем более что книжка-то… Эх, вот это книжка! Спасибо, дядя Саша! А вот в «Молоке» что я почти целый час делал? А вот что. Купил молоко, посмотрел на часы, достал блокнот и пристроился на подоконнике, чтобы записать время. Подходит продавщица — худющая, как кочерга, и злая.

— Чего это ты тут пишешь? — спрашивает она.

— Да так, — говорю, — ничего. — И закрываю блокнотик.

— Ничего и дома много, — говорит она и тянет руку за блокнотиком. — А ну, покажь!

Совсем как Фуфло.

Я говорю, что это, мол, мое дело, что я пишу. Может быть, стихи.

— Я тебе покажу стихи, — говорит эта кочерга, — ишь писатель! Какие ты у нас непорядки выискал? Мал еще у нас непорядки выискивать!

— Да ничего я у вас не выискивал, — говорю я. Прячу блокнот в карман и хочу идти, но она не пускает, а тут еще кассирша свой голос подала и покупатели зашумели — кто за меня, кто против меня. Кто кричит на кочергу, чтобы она становилась за прилавок и работала, а кто кричит, что надо разобраться: может, я в карман плавленый сырок сунул. Пропади он пропадом, этот хронометраж! Хорошо, какой-то старичок вмешался и меня вызволил.

— Я, — говорит, — его знаю. Он мальчик вполне приличный и действительно стихи пишет. Очень хорошие.

Тут все заулыбались и начали меня хвалить, и даже кассирша стала меня просить, чтобы я почитал стихи вслух. Час от часу не легче. Стою красный как рак и рта открыть не могу.

— Он застенчивый, — говорит старичок, а сам подталкивает меня к двери, — настоящие поэты все застенчивые.

— А может, он частушки на нас сочиняет, — не унимается продавщица.

Но тут уж все зашумели, чтобы она оставила мальчика в покое, и я под шумок даю драла. Уношу ноги. Потом оборачиваюсь посмотреть, не бежит ли кто за мной, и вижу, что старичок стоит у магазина и в руках у него огромная сумка и палочка. Мне становится совестно, что я ему даже спасибо не сказал, и я возвращаюсь. В результате я забираю у него сумку и провожаю его до дому. Живет он аж у рынка — чего он в наш магазин забрался? Всю дорогу старичок читает мне наизусть разные стихи. Вроде ничего стихи — хорошие, хотя я не очень-то в них разбираюсь. Но одни мне даже запомнились. Как это: «Гвозди бы делать из этих людей — крепче бы не было в мире гвоздей!» Это ничего, это мне нравится. Это вот про таких, как Юлиус Фучик, и про Алексея Мересьева, и про космонавтов.

Старичок живет на пятом этаже здоровенного серого дома, и лифт не работает, и мы ползем с ним потихоньку наверх. Он на каждой площадке отдыхает, а у самой двери приглашает меня в гости и говорит, что у него отличная внучка, моя ровесница, и тоже очень любит стихи. Он, кажется, и сам поверил, что я пишу стихи, но, в общем, ничего старичок — добрый. Он опять приглашает меня в гости, но я вежливо отказываюсь и говорю, что зайду в другой раз, когда буду посвободней. Прощаюсь и бегу домой, вернее, еду трамваем: времечко-то уже — охо-хо!

Примечание № 2. Дяде Саше все это можно не читать. Это я просто так записал. Для себя.

16.00–16.10 — Выгонял Мишку гулять с Повидлой. Наказал ему строго, чтобы больше 30 мин. не гулял — обедать надо.

16.10–16.20 — Уговаривал Ольгу подмести пол, но она заныла, что у нее много уроков и если она не отдохнет, то не сможет их приготовить. Подмел сам.

16.20–16.50 — Помогал маме готовить обед. Чистил картошку и пр. Оля смилостивилась — накрыла на стол. В кухне мама вдруг села на табуретку… — сердце! Я было побежал за каплями, но она сказала, что не надо, а потом сказала таким жалобным голосом (мне всегда завыть хочется, когда она говорит таким голосом):

— Сенечка, а папа ведь так и не приходил с вечера. Я уже не хотела тебя беспокоить, думала: вот-вот придет, а сейчас невмоготу. Сбегай узнай, что он там…

Вот, черт, я с этим хронометражем и не заметил, что бати утром не было. Правда, он и раньше часто уходил, когда мы еще спали, но тут-то с ночи его нет…

16.50–17.00 — У отца через три дома от нас, где жилконтора, есть отдельный кабинет, как он говорит. А какой уж там кабинет — так, комнатушка: стол, два стула, шкаф, да еще железный ящик — сейф. Там он держит документы всяких нарушителей. В этом кабинете его не было, и в жилконторе сказали, что сегодня он еще не приходил.

17.00–17.15 — Помчался в райотдел милиции. Ну, слава богу! Батя был там — в дежурке. Собирался уходить. Мы вышли вместе. Он положил мне руку на плечо и спросил:

— Чего примчался? Случилось чего?

Я почему-то разозлился.

— «Случилось, случилось!» — передразнил я его. — Он ночами пропадает, а потом еще спрашивает, не случилось ли чего!

Я размахивал руками — я всегда размахиваю руками, когда злюсь, батя держал меня за плечо, и так мы шли и выясняли, какие там у нас дела. Он сокрушенно качал головой и все твердил, что работа у него такая.

— Предупредить-то мог! — кричал я. — У него работа, а мы ночи не спи! Да? У него работа, а у мамы — сердце! Мог бы…

— Мог бы, — виновато соглашался он, — да закрутился, Сеня.

На углу он остановился, снял руку с моего плеча и сказал, глядя в сторону:

— Понимаешь, Сень, я и сейчас домой еще не могу, — он развел руками. — Маме скажи, чтобы не волновалась. Приду к ужину.

Я только рукой махнул — что с ним будешь делать.

17.15–18.00 — Пока шел домой… Нет, не буду сейчас ничего писать. Потом расскажу. В общем, сорок пять минуток пшикнули, сгорели голубым огнем, совершенно не производительно. Дела!