Лидия Чарская - Белые пелеринки Страница 3

— Нехорошо все это, Южаночка, — покачивая головою, произнес Мансуров, всячески силясь скрыть улыбку.

— Знаю, что нехорошо, дедушка! — опять делаясь серьезной, проговорила девочка. — Но мне кажется, что если бы тетя Агния не наказала меня отдачею в институт, Бог знает, когда еще удалось бы мне повидаться с тобой, мой милый, мой хороший дедушка! А я так тебя люблю, — неожиданно закончила она свою речь горячим поцелуем.

— Я и не сомневаюсь в этом, моя крошка! — проговорил старик, нежно поглаживая прильнувшую к нему черненькую головку, — ну, а теперь скорее обедать, а то и суп остынет, и пирожки.

— Слушаю-с, Ваше Превосходительство! — вытягиваясь, отчеканила Инна и, к удовольствию Сидоренко, как заправский солдат, замаршировала к столу.

ГЛАВА 2

Кто была Южаночка. Когда засветились огни. Птичка попадает в клетку

Когда молоденькая Сашенька Мансурова вышла замуж за капитана Палтова и уехала на далекую южную окраину России, где квартировал полк ее молодого супруга, Аркадий Павлович Мансуров совсем приуныл в разлуке с дочерью. Сашенька была единственным утешением в жизни старого генерала. К тому же, Аркадию Павловичу почему-то казалось, что он никогда не увидит больше своей ненаглядной дочурки, и эта страшная мысль мучила старика. Прошел год, и вскоре он получил известие от молодых супругов о рождении у них дочери. Там, далеко, на берегу теплого синего моря, родилась девочка, Южаночка, смуглая, большеглазая, крепкая и здоровенькая, как майский день.

Рассказами об этой девочке были полны письма ее матери к старому генералу. А генерал еженедельно осведомлялся о здоровье новорожденной, слал ей игрушки, подарки, нарядные детские капотики, погремушки.

Как сокрушался бедняга, что раненая нога давала себя чувствовать от времени до времени и не позволяла генералу выезжать из Петербурга, где были лучшие доктора. Мечтал старик увидеть у себя свою маленькую Южаночку, как он прозвал далекую внучку. Увы! Его надеждам не суждено было оправдаться скоро. Александра Аркадьевна Палтова недолго прожила на далеком юге. Красавица Сашенька умерла, оставив на руках мужа четырехлетнюю дочку.

Известие о смерти дочери старик Мансуров получил в то время, когда ожидал всю семью Палтовых к себе гостить.

Это ужасное несчастие едва ли не стоило ему жизни. Он заболел опасно и выздоровел только через несколько месяцев благодаря нежному уходу Марьи Ивановны и Сидоренко. Теперь письма с юга приходили значительно реже. Зять писал тестю мало и скупо. Капитан Палтов был слишком занят службой. К тому же, горе так подействовало на молодого офицера, что он весь ушел в него.

Зато какой бесконечной радостью наполнилось сердце старика-генерала, когда в один прекрасный день его верный Сидоренко подал своему барину небольшой конверт, надписанный вкривь и вкось детскими каракульками. Это было письмо Южаночки! Первое письмо далекой ненаглядной внучки!

С сердечным трепетом вскрыл письмо это старый генерал. Семилетний автор письма торжественно сообщал «милому, золотенькому дедушке», что теперь она, Инна, уже большая девочка, выучилась писать и будет вести длинную и аккуратную переписку с дедушкой.

И вот с двух противоположных краев России полетели письма. Дедушка писал внучке, внучка — дедушке. Теперь старый генерал знал отлично всю подноготную своей ненаглядной Южаночки. Знал все ее радости и горести, знал все, что делалось на юге, в охранявшем русские границы полку.

Инна писала дедушке обо всем: о постоянной задумчивости и угрюмом настроении отца, о строгой тете, родной сестре ее папы, Агнии Петровне, заменявшей в доме место покойной матери, и о своих любимых солдатиках. О последних девочка отзывалась с бурным восторгом. Еще бы! Как ей было не любить их. С самой колыбели Инна проводила все время среди них. Из окна своей спаленки она видела, как проводилось учение на плацу, видела, как стройно и красиво двигались солдаты под звуки военной музыки на парадах, с каким добродушием и готовностью старались угодить ей, «маленькой капитанской барышне», в которой буквально не чаяли души. Принести букет цветов Инне из долины, спелой ягоды из лесу, поймать ей голосистую малиновку в роще, притащить зеленую ящерицу с поля, все это каждый солдатик считал своим нравственным долгом. Ей на славу выездили гнедого Красавчика, на котором отец позволил ездить девочке в сопровождении по окрестностям. Ей выдрессировали маленькую чекалку, пойманную в лесу, ходившую всюду как собачонка по пятам за своей юной госпожою. Словом, между Инной и «ее солдатиками» была самая трогательная дружба. О них-то и писала далекому дедушке внучка.

И года шли, Инна подрастала. Вдруг обрушилось новое несчастье. Владимир Петрович Палтов неожиданно скончался, едва успев вручить дочь под опеку ее тетки и его сестры, о чем известило дедушку печальное письмо девятилетней Инны.

После обеда в большой гостиной зажгли люстру, и дедушка, угостив Южаночку сладким десертом, провел ее туда.

Войдя в просторную комнату, девочка внезапно притихла. На ее личике отразилась печаль. Ее черные глазки устремились куда-то вперед.

— Ты узнала твою маму, девочка? — тихо шепнул дедушка, вглядываясь в портрет на стене гостиной. На этом портрете была изображена совсем еще молоденькая девушка в белом вечернем туалете, как две капли воды похожая на маленькую Инну.

— Я очень любила маму и горько-горько плакала, когда Господь взял ее к Себе на небо. Если б мама и папа были живы, мы бы приехали все вместе к тебе, дедушка… и… и… меня бы не отдали в этот противный институт.

— Но в этом «противном», как ты называешь его, институте, есть много хороших девочек, Южаночка.

— Ах, дорогой мой! Ты совсем позабыл, что там есть и Крыса, которая ненавидит меня. И потом, как же мне может быть весело с девочками, которые, вероятно, боятся лазить по деревьям, скакать верхом, как я умею! А петь песни они уже и наверное не умеют, как я, милый дедушка.

— А ну-ка спой мне песенку, Южаночка! Покажи твое искусство!

Южаночка кинулась к роялю, стоявшему в углу комнаты, подняла крышку, положила на клавиши рояля пальчики, заиграла и запела. Это была хорошо знакомая дедушке песня про ангела, улетавшего на небо с душою умершего человека, песня, часто петая ему его покойной Сашей.

Серебристый голосок Южаночки то звенел колокольчиком на всю квартиру, то затихал до шепота.

Из кухни пришли Марья Ивановна, кухарка и мальчишка-поваренок. Из буфетной появился Сидоренко с полотенцем в руках, и все с блаженными лицами замерли на пороге. И Марья Ивановна плакала от умиления, кухарка тоже вытирала грязным передником слезы. У Сидоренко шевелились его тараканьи усы, а мальчик Прошка так широко разинул рот от изумления, точно хотел проглотить разом и самый рояль, и маленькую певицу, обладающую таким чудесным голоском.

Что же касается дедушки, то он не спускал глаз с Южаночки, его сердце билось сильно, его душа трепетала, сжимаясь сладкой и нежной тоской. И вот когда все присутствующие, поддавшись очарованию пения, почувствовали себя словно отрешенным от земли, вдруг свершилось нечто совсем неожиданное. Южаночка неистово забарабанила обоими кулаками по клавишам, вскочила с места, повалив с грохотом табурет, и, растрепав свои черные кудри, завертелась волчком по комнате, неистово завывая во весь голос:

Гу-гу-гу-гу.Я по лесу бегу,Прочь с дороги, прочь!Схорони, темна ночь!Мне не птицей лететь,Мне по сучьям хрустеть.Я медведь, медведь, медведь,Гу-гу-гу.Я по лесу бегу!Прочь с дороги, прочь!

Последние слова она взвизгнула так пронзительно перед самым носом Прошки, что злосчастный поваренок отскочил к дверям залы и бросился дальше на кухню. А Южаночка кинулась к дедушке, уткнулась ему в колени и разразилась смехом… Дедушка смеялся. Смеялись и Марья Ивановна, и кухарка. Что же касается Сидоренко, то его рыжие тараканьи усы и морщинистые щеки плясали от удовольствия, а сузившиеся от смеха глаза с явным обожанием устремились в веселое личико маленькой шалуньи.

— Это медвежий танец, дедушка! Разве не хорош? Как ты его находишь, — хохотала Инна, целуя руки дедушки и блестя своими черными, как угольки, разгоревшимися глазами.

— Очень хороший танец. Ты его прекрасно танцуешь, Южаночка! — со смехом отвечал генерал.

— Рады стараться, Ваше Превосходительство! — вытягиваясь в струнку и скосив глаза в сторону, отрапортовала, как настоящий солдат, Инна.

В тот же вечер, тяжело вздыхая, Марья Ивановна раздевала Южаночку.

— Первую и последнюю ночку под дедушкиным кровом проводите, пташка вы наша голосистая, — говорила она, любуясь разгоревшимся личиком девочки. — Мамашеньку вашу, покойницу Сашу мою, вынянчила, — продолжала со слезами старушка, — мечтала на старости лет и вас понянчить, да, видно, не привел Господь! Ах, кабы вам, птичка наша, пожить бы хоть недельку под крылышком дедушки.