Любовь Воронкова - Внучек Ваня Страница 3

Ваня быстро умылся, быстро оделся, схватил лепёшку и побежал встречать маму. Только он выскочил на крыльцо, как на улице зашумела грузовая машина.

— Мама приехала! — крикнул Ваня и побежал навстречу.

Машина остановилась. Из кабины вышла мама. Ваня бросился к ней. Мама обняла его:

— Жив? Здоров? Здравствуй, сынок!

Мама вошла в дом, поздоровалась с папой, с бабушкой и ещё раз с Ваней.

А потом сказала Ване:

— Ну вот и неделька прошла!

Живой фонарик

Отец поздно возвращался с работы. Ваня вышел встретить отца, и они вместе пошли домой через густую берёзовую рощу.

В роще было уже совсем темно. Деревья дремали над узкой тропинкой. Цветы на полянках закрылись и заснули, и уже не видно было, какие они: синие или красные. Только белые цветы-любки стояли прямые, как свечки, и будто светились в темноте.

Ваня торопливо шагал, чтобы не отстать от отца. Отец один шаг шагнёт, а Ваня — три. И всё-таки он понемногу отставал.

— Темно в роще, — сказал Ваня, — тропинки не видно, как бы не сбиться.

— Дойдём! — ответил отец.

Ване хотелось сказать: «Папа, ты бы шагал потише! А то я отстаю, и мне одному страшновато». Но он молчал и только думал: хоть бы отец остановился!

Тут отец и в самом деле остановился.

— Говоришь, темно тебе, — сказал он, — вот, возьми себе фонарик да свети на тропинку!

Ваня подошёл к отцу:

— Где фонарик?

— Как где? Неужели не видишь? А вот, в траве светится.

Ваня пригляделся и увидел «фонарик»: маленький, как искорка, светился в тёмной траве зелёный огонёк.

— Тихо бери, не погаси, — сказал отец.

Ваня взял зелёную искорку вместе с травой. В траве было полно росы, но огонёк мерцал и не гас. Ваня бережно понёс его в ладонях.

— Ну что? Теперь светлее тебе? — спросил отец.

Зелёная искорка даже и ладоней его не освещала, но ему казалось, что идти стало светлее. Когда пришли домой, Ваня ещё с крыльца закричал:

— Мама! Бабушка! Посмотрите, какой мы фонарик нашли!

Вбежал в избу, раскрыл ладони: — Глядите!

— Видно, я слепая стала, — сказала бабушка, — не вижу фонарика.

— И я фонарика не вижу, — сказала мать, — горсть травы, а больше и нет ничего.

Ваня раскрыл ладони пошире — и правда, только горсть травы!

— Как же он потерялся? — прошептал Ваня.

У него готовы были брызнуть слёзы. Но Ваня был крепкий: сжал зубы, поморгал глазами и не заплакал.

— А может, он не потерялся, — сказал отец, — давай-ка поищем.

Они разложили траву на столе — мокрые лесные травинки и листики.

Вдруг Ваня сказал:

— Смотри, червяк откуда-то взялся! — и хотел выкинуть маленького тёмного червяка, который прятался в траве.

— Погоди, погоди, — остановил его отец, — ведь это и есть твой фонарик. Ну-ка, давай посмотрим, как он в темноте гореть будет.

Ваня проворно выключил свет. В избе стало темно. И снова все стали смотреть: где же зелёный огонёк?

— Ничего не вижу, — опять сказала бабушка.

И мать повторила:

— Горсть травы. А больше и нет ничего.

— Не шумите. Тише, — сказал отец, — червячок испугался, потому и свет выключил. А вот успокоится — и снова включит.

Тихо сидели все вокруг стола. Сидели и ждали. Одна минута прошла, две, три…

И вдруг среди мокрых лесных травинок и листиков тихонько зажёгся маленький лесной огонёк. Маленькая зелёная искорка засветилась в темноте.

— Вижу, вижу! — обрадовалась бабушка.

— И я вижу, — сказала мать, — это вы с отцом светлячка нашли!

Ваня был очень рад и очень гордился, что принёс такую удивительную находку. Он глядел на светлячка и смеялся.

А потом: задумался и спросил:

— Папа, а ты скажи: откуда же он свой ток берёт?

— Не знаю, — ответил отец, — завтра днём рассмотрим его получше — может, догадаемся.

— Ну, довольно на светляка смотреть! — сказала мать и включила свет. — Ужинать пора.

Ваня собрал со стола траву вместе со светлячком и положил её в коробочку. Уж завтра-то они с отцом обязательно разглядят, откуда светлячок свой ток берёт!

Но утром Ваня открыл коробочку, а там нет никого. Только лесные травинки да листики лежат на месте. А живой фонарик уполз куда-то, и Ваня так и не узнал, как он включает свой огонёк и как выключает и откуда он ток берёт.

Ну, да ничего. Когда Ваня вырастет, да выучится, да станет читать книги — тогда он обязательно всё это узнает.

Внучек Ваня

Ваня и Груня пришли к бабушке. Груня пришла первая. Но только она вошла во двор, смотрит — и Ваня тут, следом за ней. Груня остановилась:

— Ты зачем пришёл к моей бабушке?

— А ты зачем?

— Это моя бабушка.

— Нет, моя.

Бабушка услышала спор, вышла на крыльцо.

— Ах вы! О чём же вы спорите? Твой отец, Груня, — мой сын. Значит, ты моя внучка…

— Ага! Слышишь? — обрадовалась Груня.

Но бабушка продолжала:

— А твоя мама, Ваня, — моя дочь. Значит, и ты мой внук. Вот и выходит, что я вам обоим бабушка.

— А всё-таки я у бабушки любимая внучка, — сказала Груня, — так и мама моя говорит!

И пошла к бабушке в избу.

А Ваня не знал, что сказать. Он стоял и глядел на бабушку своими голубыми глазами. Тогда бабушка сама позвала его:

— Проходи, Ваня, проходи в избу.

Ваня тихонько вошёл в горницу. А Груня уже за столом сидит.

В горнице у бабушки хорошо. На окнах пёстрые занавески. На подоконниках красные цветы — герани. А на стене часы с медным маятником. Маятник качается и пускает по стенам солнечных зайчиков.

— Бабушка, — спросила Груня, — ты пышки пекла? Ведь сегодня воскресенье.

— А как же? — ответила бабушка. — Конечно, пекла.

Она достала с полки блюдо, покрытое полотенцем. Подняла полотенце, а в блюде белые пышки, круглые, румяные, да ещё сверху посыпаны сахаром. Груня обрадовалась, схватила румяную пышку.

— Ой, какая вкусная! Дай мне ещё.

— Да ты и эту не съела.

— Всё равно, я ещё.

— Ешь на здоровье, — сказала бабушка, — а ты, Ваня, почему не берёшь? Бери, ешь.

— Я, бабушка, не хочу. Я дома ел.

Но бабушка взяла самую румяную, самую сладкую пышку и дала Ване. Всегда-то его надо уговаривать!

— Дома ты утром ел. А утро ведь давно прошло.

— Он же не хочет, — сказала Груня, — а я ещё пять пышек могу съесть! А может, и десять!

Но бабушка всё-таки усадила Ваню за стол.

— Я же не за пышками пришёл, — сказал Ваня.

— Я знаю, что не за пышками, — ответила бабушка, — я знаю, что ты пришёл за сказками. А пышку всё-таки съесть надо.

Маятник качался, блестел, пускал по стене зайчиков. А оттого что он качался, стрелки шли по циферблату, отмеривали время. Подошли к цифре двенадцать, и часы стали бить: бом, бом, бомм…

— Вот мне и на работу пора, — сказала бабушка, — коровушки меня ждут.

А Груне жалко было расставаться с пышками.

Бабушка, — сказала она, — почему ты всё работаешь? Ты уже старенькая, тебе на покой надо.

— Это кто же так говорит? — удивилась бабушка. — Неужели сама придумала?

— Нет, не сама. Это мама моя так говорит. Мама говорит: «И зачем это нашей бабушке работать? Разве ей есть нечего? Старенькая, а всё работает».

Бабушка надела чистый фартук, покрылась белым платком.

— Старенькая я, да удаленькая, — сказала она. — Пока сила есть да уменье есть, надо поработать.

— Но тебе же, бабушка, всё равно пенсию дают. На что тебе столько денег?

— Дело, Грунюшка, не в деньгах. Дело в жизни. Ну что за жизнь без работы? Даже птица вон как трудится, отдыха не знает. А я-то — неужели хуже птицы? Ну пойдёмте, внуки, пора!

— Бабушка, а пышки-то как же? — жалобно сказала Груня. — Я и всего только три съела!..

— Так возьми с собой, сколько унесёшь!

Груня взяла ещё две, в каждую руку пышку. Третью в карман. А больше взять было некуда.

— И ты, Ваня, возьми, — сказала бабушка.

Но Ваня сразу пошёл к двери.

— Мне не надо. Пускай тебе на ужин останутся.

Они все трое вышли на улицу. Груня увидела своих подружек на зелёном лужке и сразу побежала к ним.

— Глядите, сколько мне бабушка пышек дала, — похвалилась она, — а Ваньке ничего. Потому что я её любимая внучка!

Груня осталась с подружками. А Ваня пошёл с бабушкой на пастбище.

Солнце стояло высоко посреди неба, будто золотой подсолнух на синем лугу. Бабушка и Ваня шли по мягкой полевой дороге, бабушка в тапочках, а Ваня босой. По сторонам стояла рожь. А у дороги росла розовая кашка и ещё подорожник.

— Бабушка, — сказал Ваня, — а теперь расскажи про коровушек.

— Да я уж сколько раз тебе рассказывала. Наверное, и слушать надоело.

— А мне не надоело.