Иосиф Дик - В нашем классе Страница 3

— Ни одного второгодника?

— Ни одного.

— Ого! Что-то не верится! А учителя отметки не натягивают?

— Очень странный вопрос! — Аня даже замедлила шаг.

— Вы не сердитесь. Тут недавно в газете одну школу ругали. Раньше ее хвалили, что, дескать, ни одной двойки! не имела, а сейчас оказалось — обман, там отметки завышали. Вот я и спросил — это не у вас?

— Нет, у нас школа не такая, — с обидой в голосе сказала Аня, — наши знания даже специальная комиссия проверяла. Все отметки оказались правильными. А это нельзя так думать — если в одной школе были люди нечестные, то, значит, и в других школах, где нет двоек, отметки завышают.

— А сколько у вас учениц?

— Полторы тысячи.

Толя неуверенно сказал:

— Конечно, к этому можно стремиться, но это уж только, наверно, при коммунизме будет так, чтоб ни одной двойки!

— Это почему же? Ведь есть же такие заводы, на которых все стахановцы? Есть. А отчего же и вся школа не может быть успевающей? Вы комсомолец?

— Пионер, — смущенно сказал Толя. — Но мы уже подготавливаемся.

По дороге Аня рассказывала о том, что ее папа работает механиком на «Шарикоподшипнике»; потом, что она очень любит цветы и у нее в аквариуме плавает тритон, которого надо кормить мясом. А летом она была в «Артеке» и там упала со скалы, но ничего себе не сломала.

С Аней было легко и просто. Толя даже немного огорчился, когда она, вдруг остановившись около высокого нового дома с красивой башенкой на крыше, сказала:

— Ну, я здесь живу. А вон мои окна, на четвертом этаже. Видите? Ближе к углу.

— Вижу, — сказал Толя.

— До свиданья! — Аня внезапно сняла перчатку, сильно пожала Толину руку и вошла в дом.

Хлопнула дверь парадного, но Толя не тронулся с места. Сквозь стекла двери он увидел освещенную поднимающуюся кабину лифта.

«Умная девчонка! — подумал он. — Только зачем она показала мне свои окна?»

Толя, как бы между прочим, взглянул на освещенный номер дома, чем-то похожий на скворечник, и запомнил его.

Домой он шел в приподнятом настроении. Гнал ногами перед собой снежные комья; разбежавшись, скользил по ледяным накатанным дорожкам, как тире расчерченным по тротуару. Было очень радостно. И, конечно, Аня совсем не случайно показала ему свои окна и была такой разговорчивой.

Толя перебирал в памяти всю сегодняшнюю встречу и об одном сожалел — мало играл на рояле. И зря сначала отпирался. И почему на него иногда находит упрямство? Ему говорят одно, а хочется, чтобы было все наоборот, по-своему. Ведь понимаешь, что потом будешь жалеть, а все-таки делаешь по-другому…

Толя почему-то решил, что об этой прогулке лучше никому не рассказывать. И оттого, что в душе появилась маленькая тайна, которой, видно, не было еще ни у Димки, ни у Парамонова, одним словом — ни у кого из приятелей, он даже почувствовал, что немного повзрослел и стал больше понимать в жизни.

Придя домой, он быстро снял пальто и, не поужинав, подсел к радиоле и стал рыться в пластинках, лежавших в ящике. Тут были старинные русские романсы Варламова и Гурилева, любимые мамой, были и Шуберт — цикл лирических песен, и Мендельсон, и самый дорогой — Чайковский!

Но сегодня Толе нужно было не то. Он нашел пластинку со второй рапсодией Листа, которую сам еще не мог играть, и положил ее на диск радиолы. В комнате зазвучали тромбоны, скрипки, трензеля, барабаны. Потом медленная, торжественная и даже мрачноватая музыка начала сменяться короткими лирическими картинками. А затем, убыстряя ритм, музыка вдруг стала необыкновенно солнечной, в ней появились танцевальные переходы. Но вот она незаметно перешла на спокойные, напевные мелодии, и сердце от них наполнилось необыкновенным восторгом…

Из кабинета вышел отец — широкоплечий, чуть сутуловатый человек в сиреневой рубашке с отстегнутым воротничком. Он присел на диван и подпер ладонью щеку.

Толин отец, Борис Ефимович, преподавал в Медицинском институте анатомию и сотрудничал в одном из медицинских журналов. Он не бывал дома с утра до вечера. Но когда он работал над какой-нибудь статьей, он не выходил из квартиры по два-три дня.

Во время войны Борис Ефимович был на передовой в медсанбате, делал операции, собирал материал для научной работы, читал лекции на курсах по усовершенствованию военных врачей. За активную работу командование Первым Белорусским фронтом наградило его орденом Красной Звезды и подарило трофейную легковую машину «Вандерер» с открывающимся верхом. Объездив на автомобиле почти всю Германию и Чехословакию, Борис Ефимович приехал на нем в Москву, запер его, видавшего виды, в маленький металлический гараж и больше никогда о нем не вспоминал. Сам он машину не водил, а нанимать шофера считал неудобным.

Задумчивый, сосредоточенный, Борис Ефимович казался необщительным и строгим. Его фразы были короткими, резкими, и тот, кто впервые с ним встречался, делал вывод, что он человек нерадушный, холодный. Но это, конечно, было не совсем так. Иногда его было просто не узнать: веселый, песни мурлычет себе под нос, сыплет латинскими изречениями. Но главное — ему не надо докучать. Толя хорошо знал характер отца. Молчит — значит, думает, а если что потребуется ему — сам спросит.

Целыми днями за дверью кабинета слышно, как отец ходит по комнате, покашливает, стучит на машинке. А иной раз по скрипучей раскладной лестнице взбирается под потолок, к книжным полкам, и часами сидит на лестнице, листая книги.

Толя знал, что отец открыл недавно в кровеносных сосудах человека какие-то новые органы чувств — нервные ответвления, которые беспрестанно анализируют протекающую кровь и посылают сигналы в головной мозг. Теперь отец подготавливал к печати работу по этой теме. Открытие, по отзывам, было важным, но Толя все как-то не удосуживался получше расспросить отца об этом. И, кстати, он никогда не бывал в Медицинском институте. А, вероятно, там было интересно. Отец в разговорах дома упоминал о каких-то распилах человеческого тела, о вскрытиях и медицинской экспертизе. На кафедре анатомии — Толя видел это на фотографиях — в стеклянных банках лежали заспиртованные желудки, сердца, печени. А однажды Толя в одном из медицинских учебников прочел, что «анатомичка» в средние века называлась театром не случайно. Для привлечения публики во время вскрытия трупов на лекциях играла музыка. И это было, собственно, все, что Толя знал об отцовской профессии. Да и сам отец ни о чем не рассказывал ему, не пытался заинтересовать своим делом и вообще все заботы о семье предоставил своей жене.

А мама у Толи была боевая. Она была занята строительством дачи и поэтому знала, сколько стоит килограмм гвоздей и мешок алебастра. Днем она ездила по складам за асфальтом, креозотом и дранкой, а вечерами — это было почти ежедневно — уходила в гости. В гостях она говорила об успехах своего мужа, которого похвалил сам министр, о том, какой у нее чудесный участок под Москвой и какой у нее способный мальчик — Толя.

И сейчас, несмотря на позднее время, мамы дома еще не было.

Толя был голоден. Он нашел на кухне две холодные котлеты и, подцепив их вилкой со сковороды, съел. Потом взял из своего книжного шкафа рассказы Чехова и, ни слова не сказав отцу, лег в постель.

III

Димка был человеком дела. Едва он попрощался с девочками, как сразу же стал обдумывать проект оборудования трансляционного узла. Радио — это была его стихия. В том, что в школе найдется помещение для аппаратуры, он был совершенно уверен. Следовательно, «дикторская» уже есть. А это самое главное.

Когда Димка уходил из женской школы, он заметил, что на этажах были установлены трансляционные точки — репродукторы. И, значит, около этих точек вместо слабых репродукторов можно будет установить мощные динамики. Любые волны со всего света будут гулять по женской школе. Здорово! Девочки, наверно, как услышат: «Говорит школьный радиоузел!» или какой-нибудь вальс, с ума все сойдут…

Димка уже отчетливо представлял себе тот день, когда он впервые включит приемник. Все девчонки прибегут к нему в дикторскую и начнут поздравлять. И Аня тут же будет. А на дикторской горит красная лампочка и висит объявление: «Внимание! Идет передача. Посторонним вход воспрещен!»

Значит, для сборки приемника нужны радиолампы, силовой трансформатор, контурные катушки, ламповые панельки. А где все это достать? Часть деталей есть дома, часть можно сделать в мастерской Дома пионеров. А как, например, быть с динамиками? Это уже придется самим девочкам купить. Сложатся всей школой копеек по пятьдесят, и тут хватит не только на динамик, а еще и на микрофон и на адаптер с моторчиком.

Димка так размечтался, что даже не слыхал, как его окликнул Юра Парамонов, который шел вместе с Горшковым по другой стороне улицы. Юра перебежал улицу и хлопнул Димку по затылку: