Николай Климонтович - Женя и Дженни, или Вампир из 1Б Страница 3

— Ну, да, — легко согласилась мама. — Вот, смотри. Папу твоей Дженни зовут… зовут… Фландерс Прайд Каббана, — не сразу выговорила она. — Так здесь сказано.

— А дедушку? — спросила Женя.

— А дедушку? Дедушку… дедушку, — водила пальцем по глянцевому листу мама. — Ах, вот. Дедушку зовут Маршалл Браун. Наверное, Дженни в него такая коричевая.

— Да, если Браун — то коричневый, — подтвердила Женя серьезно. И спросила: — А бабушку?

Женя была пытливой девочкой. Пытливой и настойчивой.

— Бабушку зовут Яни Силки Фел, — прочитала мама.

— Понятно, — сказала Женя, — хорошая у нашей Дженни семейка. Ни одного русского имени.

— Да уж, — подтвердила мама, — здесь есть еще и Ретривер Глэдис, и Випер Ван Балкенхоф.

Казалось, мама была озадачена.

— Да, хозяйка Силки недаром была такая торжественная, когда вручала мне Дженни. Она сказала, что я совершаю очень выгодную покупку. Нет, сделку. Буквально так и сказала.

— Ну, конечно, — сообразила Женя, проявляя странные для ее возраста задатки бизнесмена, — ведь когда у Дженни будут щенки, мы их продадим еще дороже.

— Этого только не хватало, — сказала мама, — чтобы я спекулировала щенками. Мы раздадим их в хорошие руки.

— А как ты определяешь — какие руки хорошие, а какие нет? — спросила Женя.

Но на этот вопрос мама не ответила. Наверное, подумала Женя, не ответила потому, что сама не знала ответа, ведь так сразу хорошие руки не определишь.

— Ах, вот, это, кажется, ближе, — сказала мама. И громко провозгласила: — Анрайволд Джой Рус Кэрлинг.

— И ты думаешь, — спросила Женя, — это русское имя?

— Ну, не знаю. Здесь написано Рус.

— Ах, Рус Кэрлинг, наверное, тоже англичанин. Но только русый.

— Ирландец, может быть. Кстати, — вдруг сказала мама загадочно, — а ты знаешь, как на самом деле зовут твою собаку?

— Знаю, — сказала Женя, — ее зовут Дженни.

— Нет, не знаешь. Дженни — это ее домашнее имя. А по документам она — Дилайт Рус Ретривер.

— Вот еще, — сказала Женя, — пусть по документам она и Дилайт, а у нас она — Дженни. Правда, Дженни?

Собака посмотрела на хозяйку и чуть шевельнула хвостом. Глаза у нее были сонные.

— Ты плохо занимаешься английским, — сказала мама тем тоном, который Женя любила меньше всего. — Что в переводе означает Дилайт? Ну-ка возьми словарь.

— Ах, — вспомнила Женя без словаря, — Дилайт — это же радость!

— И блаженство, — добавила мама.

— Спи, спи, моя хорошая Дженни. Моя Дилайт. Моя дорогая пса.

Последнее случайно вырвалось у Жени, но мама чуть не захлопала в ладоши. И весело рассмеялась. И привлекла дочь к себе, что, кстати, делала не часто. И не потому, что не любила Женю. Просто сама Женя не очень любила нежности. Нежности, как она это называла, это когда взрослые теребили ее как куклу.

— Какая ты у меня дурочка, — ласково сказала мама.

— Вовсе не дурочка. Подумай сама. Конечно, Дженни у нас — пса, — обиженно сказала Женя. — Ведь пес — это когда мальчик. А девочка — значит, пса, неужели не ясно.

Общество на бульваре

Утром на бульваре, когда здесь с Дженни бегал дедушка в покусанных кроссовках — он все никак не мог собраться купить новые — было не очень весело. Потому что все торопились на работу и прогуливали своих собак наспех, кое-как. Много интереснее на бульваре бывало по вечерам, потому что, едва по телевизору начиналась программа Время, здесь собиралось очень много собак.

Женя очень любила эти вечерние прогулки с дедушкой и Дженни. К тому же, если вечером мама не шла в театр или на концерт, гулять с Женей и Дженни отправлялась она.

Мама Жени с недавних пор тоже очень полюбила эти прогулки. Быть может потому, что Дженни уже познакомилась с лохматым Афоней, а мама — с его хозяином, который оказался кем-то вроде артиста: носил усы, поверх пиджака — закрученный на шее красный шарф, и плохо заботился о своем здоровье — курил трубку.

Дженни подросла, окрепла и уже освоилась не только в квартире, но и во дворе, и на бульваре, и открыла для себя полный новых запахов большой мир. Сначала, правда, Дженни пугалась трамвая, но потом и к трамваю привыкла. Теперь она могла общаться почти на равных даже со взрослыми собаками. А поскольку она была дружелюбна и вежлива, — собаки ведь похожи на своих хозяев, это давно известно, — то у нее скоро завелось на бульваре много хороших друзей.

По вечерам на бульваре собиралось собачье общество. Черно-белая бернская овчарка Марта, большая и ласковая, любила прихватить Дженни за ухо, но когда та взвизгивала, отпускала и лизала младшую подругу. С ней гуляла знакомая Жениной бабушки из соседнего подъезда Нина Николаевна, которая всякий раз говорила Жене:

— Ты в следующий раз непременно пригласи с нами погулять твою бабушку, что она все сидит взаперти.

— Бабушка готовит дедушке ужин, — отвечала Женя. — И вообще она у нас дальше магазина не ходит.

— Понимаю, — вздохнула Нина Николаевна, — я бы и сама не ходила, да только внуки собаку завели, а гулять не хотят.

— Ветреная пошла молодежь, — сочувственно говорила Женя и тоже, как и Нина Николаевна, качала головой.

Впрочем, когда появлялся собрат Марты по породе Данила, то она убегала с ним в дальний конец бульвара, тут же забывая про младшую подругу. Что ж, Дженни, наверное, тоже побегала бы с Данилой, но тот был очень взрослый и носился такими прыжками, что никак было за ним не угнаться. А Женя думала: как же он пасет овец в своих Альпах, когда он такой непоседливый. Это Нина Николаевна всё ей объяснила про Марту, про Альпы и про овец.

Двортерьер, как называла породу своей собаки его хозяйка Ира, по имени Гай оказался довольно мрачным типом. Он не имел никакой специальности, на девушек не обращал внимания, а сосредоточенно обнюхивал каждый столб и каждый ствол и то и дело задирал ногу. Как хорошо, что у нас пса, а не пес, думала Женя, ведь если бы Дженни была пес, то и ей приходилось бы так же часто задирать ногу. А это не только неинтеллигентно, но и, должно быть, страшно утомительно.

С немецкой овчаркой Эммой гуляла тетя Зоя, которая была страшно разговорчива. Хорошо хоть она появлялась, когда программа Время кончалась, потому что тетя Зоя, хоть и не интересовалась новостями спорта, не могла пропустить прогноз погоды. Впрочем, политические новости ее тоже не интересовали, а прогнозом погоды она охотно делилась, ведь многие, гуляя на бульваре, не успевали узнать, что завтра обещали заморозки ночью, вы представьте себе этот ужас.

— Ведь если бы я уже посадила рассаду, то пришлось бы ехать пленкой закрывать, — говорила тетя Зоя. Быть может, по закону обратного сходства, Эмма была очень молчаливой служебной овчаркой и никогда не лаяла по таким пустякам, как дурная погода.

Фунт, для своих Фунтик, был китаец породы шарпей. Этот был задумчив, ходил медленно, как будто ему мешала огромная его рыжая шкура, собранная в крупные складки. И часто зевал. Его хозяин говорил, что в Тибете он тоже пасет овец, но Жене как-то не верилось. Когда Фунт зевал, то делалось видно, что нёбо у него не розовое, как у Дженни, а густо фиолетовое. И Жене становилось не по себе.

Дженни тоже побаивалась Фунта, хотя тот вел себя довольно мирно, и при его появлении жалась к Жениной ноге. Правда однажды, когда его хозяин остановился поболтать со знакомой дамой, шарпей подошел к нему сзади и так дернул за штаны, что тому пришлось срочно бежать домой — переодеваться.

Сеттер-гордон Сэм огненно-красной масти гулял сразу с двумя хозяйками, мамой и дочкой Лизой, но Лиза была старше Жени, училась уже в третьем классе, и считала Женю маленькой. Точно так же относился к Дженни и Сэм, не проявляя никакого интереса, но то и дело поглядывая на плававших в пруду уток. Потому что он был охотничьей породы. Дженни тоже поворачивалась к нему задом, как бы говоря: ну и пусть, нам и не хотелось, у нас разные интересы.

И правда, утки Джении ни в малой степени не интересовали — наверное, у нее еще не проснулись охотничьи инстинкты. В отличие от фокстерьерши Топси, которая то и дело бросалась в воду, но, слушаясь хозяина, тут же вылезала на берег, и вид у нее бывал огорченный и понурый. Странно, ведь фокстерьер должен бы охотиться на лис и барсуков и выгонять их из нор для хозяина-охотника. А этот интересовался утками как какой-нибудь сеттер или спаниель.

Было и еще много разных собак на бульваре в этот вечерний час, когда вдоль всей улицы загорались фонари, а на пруду чета лебедей готовилась ко сну и прятала головы под крыло. Иногда появлялась ротвейлерша Бетти, довольно вздорного нрава взрослая дама, которую ее хозяин никогда не спускал с поводка. Точнее, с довольно толстой цепи. Выходил на этот собачий променад и красавец мастино-наполитано Тит. Довольно симпатичный малый, но избалованный, из богатой семьи, вальяжный. С ним гуляла домработница хозяев, которая называла его не иначе как телок. Хозяйка голден-ретривера Карина куталась в цветастую шаль, и от нее всегда сильно пахло то ли ликером, то ли коньяком. Пудель Филя приходил редко, он хромал на одну ногу — согласно тому же правилу сходства, его хозяин Сережа тоже был контуженным на войне. Боксерша Настя никогда не снимала свою медаль. Пара пожилых седых колли, Семен и Федор, гуляли с хозяином — старым художником, и было известно, что где-то в ближайших домах у него огромная мастерская под крышей. Кавказская овчарка Лада была слишком большая для дружбы. Как и черный терьер Леон, которого за глаза все называли запросто Левой. Карликовые доберманы Чук и Гек подходили по размеру, но были ужасно сварливы и все время гавкали тонкими противными голосами. А вот с черным маленьким таксом по имени Геркулес можно было бы свести дружбу, но это был очень грустный пес нелегкой судьбы: еще в детстве ему прищемили хвост. Так что теперь это был короткохвостый такс.