Андрей Яхонтов - Дождик в крапинку Страница 3

— Быстрей, Антон, быстрей, — говорила мама, выгружая покупки: хлеб, сыр, ветчину. — Сейчас заказчик придет, а мне еще воротник к платью пришить нужно.

Антон уже знал: когда мама в таком нетерпеливом состоянии, лучше к ней не приставать.

— А я умылся, — все же не утерпел он.

— Ну и правильно. Ты ведь уже взрослый. Все должен делать сам.

На завтрак было картофельное пюре, посыпанное зеленым луком, который прорастал из репчатого в банках с водой, к пюре — масло, кильки.

Мама не ела, достала из-под стола швейную машину и принялась ворошить рулончики лоскутов.

— Мам! А в музее правда кольчуга Александра Невского? — допытывался Антон.

— Правда, правда… — Она не глядела на него. — Убери посуду и иди во двор.

— Мам, а если кильку выпустить в воду, она оживет?

— Ну что ты, в самом деле…

В кухне, возле плиты, пыталась зажечь конфорку баба Лена. Протискивала сложенную полоской бумагу под стоящий на огне мамин утюг.

— Опять бумагу жжешь? — сварливо, подражая бабе Тане, пристыдил ее Антон. — Тебе сказали, что ты пожар можешь устроить?

Баба Лена тут только его увидела и виновато заулыбалась.

— Я, Антоша, огонька у спички не вижу.

— Попроси кого-нибудь, — вспомнил он довод бабы Тани.

Чиркнул спичкой. Конфорка выпустила голубоватые лепестки пламени и превратилась в диковинный цветок с металлической ржавой сердцевиной.

— Спасибо тебе, милый.

— Не за что, — отмахнулся он.

— Нет-нет. Ты запомни, ни один добрый поступок не остается незамеченным. Благодарность тебя рано или поздно найдет.

Баба Лена иногда говорила загадками.

— Да. Каждый добрый поступок заносится в специальную книгу. Есть такой… — баба Лена задумалась, — ну, пастушок… Он сидит на облаке и ведет счет всех злых и добрых дел.

— Бог, что ли? — спросил Антон.

— Ну, не Бог, — опять неуверенно заулыбалась баба Лена. — А так…

— Ангел?

Антона всегда одолевали сомнения, когда баба Лена начинала говорить про жизнь там, на небе, про крылья за спиной, райские сады… Ну как на небе могут расти деревья, если им корнями не за что зацепиться? Хотя, с другой стороны, ведь не все небо видно. Оно же очень высокое. И где-нибудь на другой планете, за облаками…

Его решение пока было: собирать факты. А уж как их накопится достаточное количество — тогда и можно будет сделать определенный вывод, обман это или не обман.

— Сидит и отмечает. И ничего поэтому не забывается… Антон представил почему-то не белого, как лебедь, ангела, которого видел на картине в галерее, а пастуха в телогрейке и с кнутом, каких встречал на даче. Пастух сидел с открытым блокнотом, на холме, откуда все видно, посматривал сверху на землю и против фамилии каждого — как только тот совершал добрый или скверный поступок — ставил очередную галочку.

— А про это все знают? — спросил Антон.

Лицо бабы Лены приняло просительное выражение.

— Ты не говори никому, что я тебе об этом сказала. А то еще смеяться начнут. А сам помни… Ладно?

Мама уже начала шить. Крутила деревянную ручку, вращая никелированное колесико. Челнок с иглой прыгал вверх-вниз, прошивая ниткой кусочки материи, которые мама подсовывала свободной рукой прямо под сумасшедше скачущую иглу. И как не боялась проколоть палец?

— Мам, а позвони в зоомагазин, есть ли меченосцы, — стал просить Антон.

— Не мешай, — отвлеклась от работы она.

— Ма, ну позвони.

— Иди во двор.

Он надел ботинки, пальто.

В их квартиру было два входа: тот, что вел через кухню во двор, назывался черным. В прихожую выходили двери парадного — массивные, высоченные, двойные. Для входа-выхода вполне хватало левой стороны. Правые же половинки оставались неподвижными, между ними соорудили подобие шкафчика — поставили высокую фанерную этажерку, где хранили продукты.

И на самом деле светлым, парадным выглядел ход во двор, а ход в переулок был темным, подсобным, то есть вспомогательным, как объяснил значение этого слова дедушка.

Вообще два входа и выхода — очень удобны. Антон читал, такая система помогала конспиративной работе революционеров. Шпик ждет с одной стороны, а революционер раз — и выскользнул с другой. Дедушка очень интересно рассказывал, как они боролись с царем.

А еще таким путем раньше убегали, не расплатившись, от извозчиков, рассказывал дедушка. И Пашка Михеев, у них в доме тоже сквозной проход, говорит: подъедут на такси, попросят шофера подождать, дескать, надо сходить за деньгами, а сами — дёру!

На лестничной площадке Антон задержался, прислушиваясь. Вроде бы во дворе тихо. Все же он повременил выходить. Тронул пальцем никелированный замочек на почтовом ящике. Почтовый ящик оклеен вырезанными из газет названиями — «Известия», «Учительская газета», «Советский спорт» — чтобы почтальону легче ориентироваться. Такие же вырезанные, пожелтевшие от времени надписи — на ящике двери напротив.

Вытягивая шею и поднимаясь на цыпочки, взобрался на несколько ступенек — к светлому дверному проему. В щель между дверью и порожком положен кусок кирпича, поэтому дверь не захлопывалась. Сильный ветер ее раскачивал. Натянутая ржавая пружина, соединяющая дверь со стойкой косяка, натужно стонала.

Возле песочницы играли Любочка и Юля. А больше никого. Вряд ли Сашка, карауля его, стал бы хитрить и прятаться.

Двор маленький. Стекольщику с деревянной рамой на толстом кожаном ремне через плечо — из рамы выступают прозрачные края стекол разных размеров — не надо надрываться и кричать. Можно петь вполголоса: «Вставляю стекла!» Папа говорил, он бы всех стекольщиков и точильщиков перевел на работу в оперные театры — у них голоса куда чище, чем у тамошних солистов.

Да, и точильщики изредка заглядывали. С деревянной своей машиной, приводное колесо которой напоминает штурвал старинного корабля. А сами небритые, в рваных куртках — похожи на пиратов.

Двор со всех сторон обступали дома. Слева — фасад и блестящие окна Юлькиного, справа — высокая, бурого кирпича стена — торец строения, лицом выходящего в переулок. Пространство под ней поделено пополам: под палисадник, примыкающий к дому Антона, и под так называемую детскую площадку. На ее уютном заасфальтированном пятачке — голубая песочница, металлическая качалка, по форме и устройству точь-в-точь промокательный прибор на дедушкином письменном столе, и длинный-длинный стол неизвестного назначения, выкрашенный в зеленый цвет.

В палисаднике, обнесенном невысоким забором, росли кусты шиповника. По бурой стене тянулись вверх побеги дикого винограда с фигурными листочками и курчавыми, как у клубники, усиками. На них даже грозди появлялись, но есть эти ягоды невозможно, кислятина. А среди побегов, на довольно приличной высоте — два окна. Иногда вечером в них загорался тусклый свет. Антон подозревал: как раз из этих окон может наблюдать за играющими во дворе черный печной дух.

По другую сторону детской площадки притулился к стене одноэтажный флигелек, где жил с родителями Минька.

Пока Антон шел к Юльке и Любочке, они шушукались. Когда приблизился — замолчали и отодвинулись друг от друга. Выспрашивать не имело смысла, и он сделал вид, что ничего не заметил. Я в музей иду. В исторический, — сказал он. — Всякое оружие там увижу. Мечи, пушки. И кольчугу Александра Невского.

— А это кто? — спросила Люба.

— Великий полководец, — со значением сказал Антон. — Он врагов наших знаешь как побеждал? Они его боялись. И за его голову давали очень большие деньги.

— Как это «за голову»? — мучительно напрягаясь и морща лицо, захотела понять Люба.

— Ну, за то, чтобы получить его голову. Отрубленную. Чтобы убили его, — пояснил Антон, вспомнив недавно виденный фильм о том, как ловко действовали в тылу врага партизаны и как фрицы обещали одному предателю большую сумму за голову командира отряда.

Девчонки с уважением и робостью ему внимали. Антон посчитал, что уже достаточно втерся к ним в доверие и теперь вправе поинтересоваться, о чем они разговаривали. Переглянулись, но не ответили.

Добрая Люба вроде хотела открыться, Юлька ей пригрозила:

— Только скажи! Я с тобой водиться не буду.

Антон решил обидеться.

— Ладно же. Я вам тоже ни о чем рассказывать не буду.

Он даже поднялся и сделал вид, что собирается уйти.

— Постой, — смилостивилась Юлька, — только дай слово, что никому не скажешь.

— Даю, — сразу согласился Антон, не позволив сорваться с языка Борькиному: «Честное слово — врать готовы». Некоторые Борькины добавления Антон часто использовал. Например — «Тише едешь — дальше будешь. От того места, куда едешь».

Юлька достала из кармана чертов палец.

— Вот, смотри.

Антон взял его в руки. Гладкий, приятный на ощупь. И просвечивал розовым.