Даниил Курсовский - Настоящий формидабль. Часть 2 Страница 3

И я отправился в школу.

Утро было теплое, ничуть не хуже, чем вчерашний вечер, но день был самый обычный, рядовой. Никаких сюрпризов от него я не ждал.

И он начался, действительно, без сюрпризов.

А потом…

Во–первых, третий урок отменили. Но оставались еще четвертый и пятый!.. Учительница физики заболела, и у нас образовалось окно. Все помчались на улицу, резвиться на спортивной площадке, а я хотел было пойти в школьную библиотеку, посидеть там в тишине, почитать Аристотеля. Нравится мне образ его мышления!..

Но тут, во–вторых, ко мне с очень смущенным видом подошел Генка Хряпин.

— Слышь, Слава, дело есть… — сказал он, потупя взор и шмыгая носом. — Это… секретное… Пойдем, сядем вон там, у пальмы, поговорим…

У нас в школе стараниями Амалии Захаровны устроено много всяких уютных уголков. В них в больших кадках стоят настоящие, а не пластмассовые, пальмы, фикусы, а за ними — удобные диванчики. И если кому–то хочется посидеть на переменке в тишине, или посекретничать с кем–нибудь о чем–нибудь — к его услугам вот такой уголок.

В общем, сели мы с Хряпиным на диванчик, и он приступил к своему делу.

То есть попытался приступить, но только краснел и мекал что–то неразборчивое:

— Слава, это… Тут такое дело… В общем, это… Я давно хотел… Да только все никак… В общем, я вчера… Ну вот и думаю… Решил давно вчера к тебе подойти… Чтобы ты подошел… И сам сказал… А я вчера подумал… Чтобы ты подошел…

— Так, стоп! — прервал я его. — В таком духе мы продолжать не будем. Говори прямо, чего тебе надо?..

— Людку Карпухину!.. — вдруг брякнул Хряпин.

Я даже растерялся на мгновение.

— В каком это смысле?… — спросил я Генку осторожно.

А Генка вместо ответа шмыгнул носом и вдруг протянул мне какие–то листки.

— Вот, прочитай…

— Можно вслух?..

— Можно… — обреченно разрешил Генка. — Только не громко…

И я прочитал:

«Людмила!Я сказать хочу,Ты потому мне мила,Что то, что я в других ищу,Все есть в тебе, Людмила!

Людмила!Я сказать могу,Любовь — большая сила!..И то, что я в других ищу,Она в тебе открыла!..

Людмила!Я всегда готов,С тобой быть рядом где–то,И ты найди немного словДля важного ответа!..»

Я ошеломленно посмотрел на Генку.

— Ты что, влюбился в Карпухину?..

Он вздохнул совсем обреченно, еще раз шмыгнул носом и кивнул головой.

— В самую красивую девочку нашего класса?..

Новый кивок и очередной шмыг носом.

— В девочку, которая выше тебя на полторы головы?.. Я имею в виду, в физическом смысле. А так она, конечно, такая же двоечница, как и ты!..

Новый кивок.

— Да уж, тут вы два сапога пара!..

Безутешный вздох.

— Только ты зря это, Генка!.. Она на тебя и не смотрит!.. С высоты своего роста она тебя не замечает!.. Хотя это, конечно, временно, ты же еще вырастешь, но все–таки…

Обреченный шмыг.

И тут я с еще большим ошеломлением увидел, что Генкины глаза подозрительно заблестели.

— Ну вот я поэтому и написал!.. — прошептал он, едва справляясь с нахлынувшими на него чувствами. — Там еще есть, на другом листке. Белые стихи…

— Белые?..

— Ну, да, без рифмы которые…

И я прочитал Генкины «белые» стихи:

«Людмила!

Если бы ты была цветочком, растущим на грядке, а я — облачком в небе, то, если бы наступила засуха, я бы пролился на тебя дождиком, весь, без остатка, чтобы ты могла расцвести в полную силу!.. Я бы всего себя для тебя не пожалел!..

Людмила!

Если бы ты была маленькой золотой рыбкой, а я — озером, где ты живешь, я вырастил бы для тебя вкусные и очень густые водоросли, чтобы тебе было где прятаться от рыб–хищников, и где бы ты могла спокойно питаться! Я бы хотел, чтобы тебе было всегда вкусно и безопасно среди меня!..

Людмила!

Если бы я был вселенной, я бы подарил тебе все звезды, которые у меня бы были, чтобы ты могла владеть ими и установить на всех планетных системах справедливый порядок! Я бы хотел, чтобы все в мире стало бы таким же красивым, как ты сама…»

— Это не стихи. — сказала я. — Это уже целая поэма!..

— Ты смеешься, да?.. — спросил Хряпин.

И по его щеке скатилась слеза!..

Он искренне страдал от нерезделенной любви!.. И еще, надо полагать, от жестокости окружающего мира, не способного правильно оценить его высоких чувств…

— Нет, Геннадий, я не смеюсь. — ответил я серьезно. — Даже и не думал смеяться!.. Стихи твои, конечно, требуют доработки, но зато в них есть что–то такое…

— Есть, да?!.. — обрадовался Генка.

— Конечно, есть! Но, ты ведь сам понимаешь… В соответствии с законами физиологии Карпухина тебя значильно переросла, хотя и старше всего на полгода. На полгода ведь, да?..

Хряпин кивнул.

А я продолжал:

— То есть она по своему физическому развитию уже почти что взрослая девушка. А ты еще мальчик!.. Сто лет назад ее бы уже замуж выдали, и все дела. А тебе еще расти и расти!..

Говоря это, я чувствовал себя совсем взрослым, мудрым человеком, а Хряпина — глупеньким таким несмышленышем.

И он с этим внутренне был согласен, судя по выражению его лица.

— Да и зачем тебе Карпухина?.. — добавил я. — У нее же ветер в голове!.. Немного подрастешь — влюбишься в другую. Без ветра. С умными мыслями и правильными поступками!..

— Не надо мне другую! — встрепенулся Хряпин. — И ветер в ней… в смысле, в ее голове пускай дует куда хочет!.. Зато она добрая. Она нежная. Она понимающая!..

— Карпухина — нежная и понимающая?! — удивился я. — Ну ты даешь!.. Никогда я в ней не замечал какой–то там нежности!.. И понимания тоже.

— Зато я замечаю. — заявил Хряпин. — В общем, это…Я тебя вот и прошу, передай ей эти стихи. Может быть, она увидит!.. Ну, в общем, это…

Я немного подумал, помахивая Хряпинскими стихами.

— Нет. — сказал я. — Стихи твои я ей передавать не буду.

— Не будешь?.. — вновь встрепенулся Хряпин.

И на этот раз в его глазах мелькнуло отчаяние.

Сам–то он никогда не посмеет подойти к Карпухиной со своей любовью!..

— Не буду. — повторил я. — Я сделаю лучше. То, что и надо сделать в этой ситуации!.. Лучше, знаешь ли, ужасный конец, чем ужас без конца!. Так что я сейчас приведу Карпухину к тебе. И ты сам передашь ей свои стихи!

— Ее саму?!.. Ко мне?!.. — завопил Хряпин. — Но… как же это… Как же я?..

— Как надо! На, держи свои стихи. Жди здесь! И не вздумай сбегать!..

4

Карпухину я нашел довольно быстро.

Она сидела на лужайке среди только что выросшей травы, озаренная ярким солнцем, и плела венок из подснежников. Я остановился неподалеку и стал за ней наблюдать.

Впервые я подумал, что, может быть, Хряпин и в самом деле прав?.. Очень уж привлекательно выглядела Карпухина с этим своим венком в руках. И еще я подумал о том, что Людка, в отличие от других девчонок нашего класса, почти всегда ходит в платьях или юбках и блузках. Джинсы и вообще штаны она носит редко.

И платья очень ей идут!..

Она в них выглядит очень… очень женственно. Если можно так сказать о девочке, нет, уже девушке четырнадцати лет!.. Платье замечательно обтягивало ее фигуру, подчеркивая все ее очень даже выдающиеся выпуклости, которым, я точно знаю, завидовали многие девчонки из нашего, да и других классов.

К тому же сейчас, со своим венком из желтых подснежников в руках, Карпухина была вылитый ангел!..

Ну, если и не ангел, то мадонна в юности.

Я представил Карпухину с голым младенцем на руках.

И понял, что младенец и Карпухина очень даже гармонируют!..

Я прокашлялся, отгоняя эту фантазию и привлекая к себе внимание.

— Карпухина! — строго позвал я. — Быстро иди сюда!..

«Мадонна» вздрогнула, едва не выронив венок, и взглянула на меня испуганно.

— Славочка, но ведь окно же!.. — заканючила он. — Я не хочу сейчас заниматься!.. И вообще, я сегодня все уроки сделала. И, это… я венок плету…

— Уже доплела! — сказала я. — Надевай на голову и пошли.

— Все–таки заниматься?.. — грустно вздохнула Карпухина, послушно надевая венок.

— Нет, не заниматься, успокойся. — утешил я ее. — Но есть тут одно дело…

Карпухина встала, отряхивая свое просто сшитое клетчатое платье с белым отложным воротником.

Хорошо, что я не Генка Хряпин, влюбленный в нее по самые уши!.. Потому что он сейчас потерял бы дар речи — так была прекрасна в своем изящном платье чуть выше колен, белых носочках и с венком на голове двоечница и потенциальная второгодница Людмила Карпухина!..

— За мной! — сказал я ей. И мы пошли к Хряпину.

Он сидел на прежнем месте, теребя в руках свои листочки со стихами.