Давай поедем в Уналашку - Анна Красильщик Страница 3

– Он все-таки очень домашний ребенок – думаю, ему не нужна никакая социализация. Не стоит его лишний раз травмировать.

Не знаю, что ответила бабушка, но больше мы в детский сад не ходили – ни я, ни мама.

В общем, накануне моего первого третьего класса я никак не мог заснуть, представляя, как это будет. Утром я взял Вильгельма и залез к маме в постель.

– Который час? – промычала она из-под одеяла.

– Уже семь.

– У нас есть еще полчаса, давай просто тихо полежим.

Мысли вертелись в голове с такой скоростью, что просто тихо лежать было трудно. Я вспомнил удивительный факт, который нашел в одной старой энциклопедии у бабушки, и решил поделиться им с мамой:

– А знаешь, какой длины твой кишечник?

– Нет, и совершенно не хочу, – застонала она и повернулась ко мне спиной.

– Восемь метров. Представляешь?

Молчание.

– Его можно было бы протянуть из твоей комнаты через коридор и даже до середины моей комнаты.

Тут она все-таки проснулась и пошла на кухню варить кофе. Говорю же, удивительный факт.

За завтраком я сказал:

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни.

– Надеюсь, что так, – ответила мама.

– Можно я возьму с собой Вильгельма?

– Я бы не стала. Вдруг он там потеряется?

– С чего бы ему теряться? Я могу везде ходить с ним за руку.

– Думаю, ты быстро с кем-нибудь подружишься и тебе будет с кем ходить за руку.

– Но ведь в детском саду я ни с кем не подружился.

– В школе все будет иначе.

За завтраком я все время подпрыгивал, вертелся и от волнения даже начал жевать новую белую футболку, и она стала вся мокрая. Мама велела мне переодеться, несколько раз сфотографировала меня, а потом сказала, что я просто красавчик. Кошка громко мяукнула: наверное, в знак согласия. Когда мы сели в лифт, оказалось, что там уже едет дядька с огромным животом, издающим смешные звуки. Живот как будто говорил со мной, и я захихикал, а мама сделала большие глаза и отвернулась. Кажется, ей тоже было смешно.

Я не помню, как представлял себе школу, но, когда мы приехали, оказалось, что во дворе собралась огромная куча людей – хоть и меньше, чем на концерте в помощь африканским детям. Из толпы торчали таблички с номерами и буквами классов. Мама крепко взяла меня за руку и начала пробираться вглубь. Чем дальше мы пробирались, тем меньше мне хотелось идти в школу. Назад пути нет – я прекрасно понимал это, но все-таки крикнул:

– Мам! Давай не пойдем?

– Я ничего не слышу!

– Я не хочу!

– Мы уже пришли!

Я так и не понял, действительно ли она не слышала, что я кричал, или просто испугалась, что получится как с детским садом и я до старости останусь дома. «Не волнуйся, все будет хорошо», – сказала она и чмокнула меня в макушку. А потом отпустила мою руку и исчезла в толпе других родителей, которые только и делали, что выкрикивали имена своих детей и фотографировали их на телефоны.

В тот день я так волновался, что не запомнил никого из своих одноклассников. Как будто все, что происходило, покрылось туманом. В какой-то момент включилась музыка и все пошли в школу. Внутри сильно пахло сырниками, кашей и еще чем-то непонятным. Потом нас посадили за парты и начался урок. Кажется, в этот момент я понял, что это не самый лучший день в моей жизни, а самый плохой. Потому что с этого момента все дни стали одинаковыми. Но кое-что хорошее все-таки было: после уроков меня забрал папа, и мы пошли в «Макдоналдс».

Глава 4. У меня есть папа

Вы, наверное, подумали, что у меня тоже нет папы. На самом деле есть – просто он живет не с нами, а со своей, как выражается мама, Девицей. На самом деле ее зовут Юля, и Девицей мы ее называем между собой. А папины родители живут в другом городе, и видимся мы не чаще чем раз в год.

Когда я был совсем маленький, мы жили вместе: мама, папа и я. Кстати, об этом можно узнать из маминого инстаграма – если долистать его до первого дня моей жизни и даже еще раньше, где я еще бултыхаюсь в мамином животе. Когда я родился, мама сразу же полезла за телефоном, чтобы меня сфотографировать. Она очень любит рассказывать эту историю, хотя я уже знаю ее наизусть:

– И вот тебя достают, такого маленького и страшненького. Когда я тебя увидела, я громко захохотала и попросила передать мне телефон. А акушерка говорит: «Женщина, вы в себе вообще? Какой телефон? Вон он у вас какой хилый, хнычет. Вы его лучше к себе прижмите и покушать дайте».

– А ты?

– Я ее послушалась, а ты набросился на грудь и начал громко чавкать, и хрюкать, и даже постанывать от наслаждения. И тогда я тебя сфоткала. Смотри, какой ты смешной.

В этот момент она всегда смеется своим настоящим смехом. Я говорил, что у мамы есть два вида смеха? Первый – настоящий: им она смеется, когда мы вдвоем, и звучит он так, как будто мама задыхается и хочет проглотить как можно больше воздуха:

АХ-АХ-АХ – АХ!

Второй вид смеха мама использует, когда рядом кто-то чужой, – она как будто выплевывает его сквозь зубы небольшими порциями:

ХМ-ХМ-ХМ – ХМ!

Маме кажется, что ее настоящий смех звучит по-дурацки, вот она и придумала этот второй. А по-моему, все совсем наоборот.

На самом деле ничего смешного в этой фотографии нет: младенец как младенец, только красный и сморщенный. В том старом инстаграме есть не только я, но и папа. Он гораздо моложе и держит меня на руках. А лицо у него такое, как будто он не совсем понял, что происходит. Еще на одной фотке мама стоит рядом с бабушкой, а у нее на руках малюсенький кулек. Это я, но моего лица не видно, а мамино, как и бабушкино, выглядит странно, потому что мама использовала какой-то фильтр. Сама она получилась нежно-сиреневая, а бабушка отливает красным. Еще