Николай Глебов - Карабарчик. Детство Викеши. Две повести Страница 30

— А что?

— Видишь ли, мы знали, что искать Чугунного нам придётся в Прителецкой тайге, и договорились ехать туда вместе. До Маймы мы решили плыть по Катуни. В Ойрот-Туре возьмём лошадей у Печёрского и двинемся дальше.

— Но ведь поездка по Катуни — это не просто прогулка. Ты забыл Тельдекпенский и Манжерокский пороги? Ты хорошо знаешь, что опытные сплавщики леса не раз разбивали о манжерококие камни свои плоты. Да и на лодке небезопасно.

— Прокопий Иванович, буду пороги переезжать — высажу ребят на берег, а сам поведу лодку.

— Пускай едут, но помни уговор: беречь ребят! Я вижу, что тебе без них скучно.

— Как же, — признался с чувством Темир, — сколько лет вместе. Привык я к ним, Прокопий Иванович.

— И то прошлый раз Степанида жаловалась, что они всё больше с тобой, чем с ней, — улыбнулся Прокопий.

Сборы в Прителецкую тайгу заняли немного времени. Почистили ружья, перебрали крючки и блёсны для ловли рыбы, набили подсумки патронами.

— Ничего не забыли? — спросил Янька.

— Как будто нет, — оглядывая лежавшие на лавке рыболовные принадлежности, деловито ответил Кирик. — А мама-то сердится на тятю, — вздохнул он.

Узнав, что ребята отправляются вместе с Темиром в Черневую тайгу, Степанида сначала и слышать не хотела о поездке.

— Только что вернулись с Чарыша и опять в дорогу. Когда вы отдыхать-то будете?

— А для нас, мама, это отдых, — Янька подвинулся ближе к матери, сидевшей на лавке.

— Какой отдых? Приехал поцарапанный, Кирик похудел.

— Нет, мама, я поправился, — Кирик подвинулся к Степаниде с другой стороны.

— Это всё отец вам потакает, я бы не отпустила ни за что! Огурцы в огороде поспели, морковь уже большая стала, горох есть можно, а они едут в тайгу. Да вас там медведи загрызут, — выставила она последний довод.

— Не загрызут! — враз ответили Кирик и Янька. И прижались к матери. — Мы, мама, ненадолго: в августе приедем.

— В августе, да это целых полтора месяца ждать. Ты всё поблажку даёшь, — увидев входившего в избу Прокопия, напустилась на него Степанида и сердито отвернулась от мужа.

— Ну что нахохлилась, как наседка с цыплятами? — мягко спросил Прокопий жену.

— Ничего! — махнула та рукой. — Зачем опять ребят отпускаешь в тайгу?

— Просятся, мать, пускай посмотрят Катунь, побывают в Чое и Турочакском аймаке. Это им на пользу.

— Мама, отпусти, — Кирик взял загрубелую руку Степаниды и нежно стал перебирать её пальцы.

— Мы скоро вернёмся!

Обняв ребят, Степанида сказала проникновенно:

— Ладно, поезжайте с богом. Только берегите себя, — и, посмотрев просветлевшими глазами на мужа, произнесла:

— Пускай, отец, едут, а я сейчас пойду сухарей им положу в мешки, — она поднялась с лавки.

Прокопий прошёлся раза два по избе и остановился перед ребятами:

— Вот что, отпускать я вас отпускаю, но вы во всём должны слушаться Темира. Что скажет Темир, то и делайте. Самовольно никуда не отлучайтесь.

На следующий день рано утром Темир и ребята выехали из Тюдралы в село Каянчу, где жил лодочник Чагандай. Впереди всадников, весело помахивая хвостами, бежали Токшун и Мойнок.

Дорога шла шип по реке Урсулу. Проехав село Туэк-ту, всадники приблизились к старой Каянче.

Чагандая они нашли на берегу Катуни возле его лодки. Это был пожилой, лет пятидесяти, алтаец с многочисленными морщинами на лице — следами нелёгкой жизни таёжника. Чагандай согласился плыть с Темиром. Он пригласил гостей в аил. Выпив по чашке прохладного чегеня и передав хозяину в подарок две пачки листового табаку, наши путешественники направились на берег Катуни.

Течение реки здесь было спокойным. Слева виднелись небольшой мысок, покрытый пихтачом, и постройки новой Каянчи. Мальчики с любопытством смотрели на Катунь, которую знали лишь по рассказам старших. Шестьсот с лишним километров, начинаясь в ледниках Белухи, она стремительно катит волны среди горных круч и, сбавляя бег в среднем течении, уже спокойно впадает в многоводную Бию.

Столкнув лодку с отмели, Темир и Чагандай взялись за вёсла. Ребята устроились на середине лодки, положив рядом с собой ружья и вещевые мешки. Подхваченная течением лодка быстро поплыла мимо крутых берегов. Промелькнули мысок, избы новой Каянчи, луг, и перед взорами ребят открылась величественная картина тайги. Порой, когда каменистые берега суживались, лодка неслась среди брызг и пены в бурно клокочущих волнах, и у ребят от страха замирало сердце. Там, где берега раздвигались, течение реки становилось спокойным. Густые заросли черёмухи, жимолости, алтайского крыжовника и облепихи окаймляли берега. Выше шли лиственница и кедрач, блестели на солнце снеговые шапки белков. И чем ниже спускались наши пловцы по реке, тем разнообразнее становилась природа. Изредка попадался сосняк и редкий осинник.

В полдень достигли села Ороктоя. Вытащив лодку на берег и оставив её на попечение Чагандая, Темир решил показать ребятам знаменитый ороктойский мрамор, который залегал мощными пластами недалеко от села.

Поднялись вверх по небольшой речушке, и перед ними открылись скалы молочного, золотистого, розового и палевого мрамора. Это было так необычно, что ребята долго стояли, точно завороженные.

— Вот это да! — воскликнул в восхищении Янька. — Сроду я не видел такой штуки! Помнишь, Кирик, как ходили мы с тобой на Коргонскую каменоломню?

— К дедушке Журавею?

— Да, там тоже было много красивых камней, но не таких, как здесь. Смотри, тут целые глыбы — пудов, наверное, на тысячу каждая. Недаром Павел Иванович говорил, что ороктойский мрамор не уступает даже какому-то знаменитому мрамору в Италии. Вот какое у нас богатство, — с гордостью заключил Янька.

Выбрав два небольших розовых камня в подарок Печёрскому и учителю, вернулись к лодке. На следующий день рано утром впереди послышался отдалённый шум, напоминающий сильный ливень, к которому примешивались грохочущие звуки.

— Тельдекпенский порог, — заметно волнуясь, сообщил Темир. — Вам, ребята, придётся выйти на берег, плыть через Тельдекпень опасно. Когда мы с Чагандаем одолеем его, снова сядете в лодку. А сейчас вылазьте! — сильным взмахом вёсел охотник подогнал лодку к берегу.

Вслед за ребятами выскочили Токшун и Мойнок. Лодку вновь подхватило течением и понесло к порогу. Мрачные береговые скалы, постепенно суживаясь, образовали каменный коридор, по которому с бешеной скоростью мчался грозный моток. Грохот, каскады брызг, трепещущие клочья пены на чёрной кайме скал заставили ребят прибавить шагу. Они опасались за Темира и Чагандая. Но когда мальчики миновали скалы, Темир и Чагандай уже втаскивали лодку на береговую отмель. Вздох облегчения вырвался из груди друзей.

Охотник был бледен, на его щеке виднелась ссадина. Лодочник сидел молча, обхватив колени руками. Он всё ещё был под впечатлением рёва и грохота Тельдекпеня. Подбежавший Мойнок начал ласкаться к Темиру. Охотник отстранил собаку и, посмотрев на ребят, сказал с усмешкой:

— На этом пороге, должно быть, все черти Алтая собрались. Хорошо, что так дёшево отделались от них. Сломали одно лишь весло. Придётся делать новое. Вот что, пока мы займёмся этим делом, вычерпайте воду из лодки да подсушите сухари: они подмокли.

Ребята разостлали пиджаки и высыпали на них сухари. Вычерпав воду из лодки, развели костёр и, пока грелась вода, поймали на блесну небольшую щуку.

Весло было готово. После вкусной ухи Чагандай рассказал ребятам легенду о богатыре Сартыкпае.

— Когда-то давным-давно жил на свете богатырь Сартыкпай. Решил он построить мост через Катунь. День таскают камни с сыном, второй день таскают, но на третьи сутки сын ушёл к жене и не вернулся. Сартыкпай рассердился и разбросал камни, вот почему и образовался порог Тельдекпень. А вот на том камне — видите, на берегу — сидел Сартыкпай в тяжёлом раздумье, в обиде на сына…

Закончив легенду об алтайском богатыре, Чагандай сказал бодро:

— Поплывём, ребята, дальше. Нам нужно ещё одолеть Манжерокский порог.

Глубокая ночь. Спят возле костра уставшие за день люди. Тихо плещутся о борта лодки волны Катуни и, откатываясь от берега, торопливо бегут вниз по реке. Тишина. Лишь где— то далеко-далеко шумит Манжерокский порог. И точно убаюканные его песней, спят сосны, дремлют на полянах тёмно— синие фиалки, белеют примулы и, свернув свои бледно-лиловые лепестки, ждут солнца чудесные астры. Стоят, не шелохнувшись, в ночной тишине золотистые маки и белые ветреницы. Лёгкий, чуть уловимый аромат сосны и цветов наполняет парковый лес. Но вот в кустах недалеко от берега пискнула какая-то пичужка. Ей несмело ответила вторая. И алая полоска света, постепенно расширяясь, охватила полнеба. Качаясь на тонкой ветке жимолости, запела свою песню черноголовая славка. Ей нежно ответила золотистая иволга. Над Катунью пронеслась стая быстрокрылых крачек и, взметнувшись ввысь над потухшим костром, исчезла за лесом. Дробно застучал дятел, и склоны гор вспыхнули ярким пламенем восходящего солнца.