Евгения Ярцева - Принцесса льда Страница 31

Она достала мобильник, чтобы узнать время. Было начало девятого. Маша увидела, что на телефоне нет сигнала сети; на экране сиротливо светилось «только экстренный».

– Извините, а какая это остановка? – спросила Маша у старца с бумагой.

Тот посмотрел на нее чудно́, как будто она задала нелепый вопрос.

– Конечная, – ответил он скрипучим голосом.

– А-а-а-а… где она находится?

– На тридцать седьмом километре.

Маша, озадаченная, вышла из автобуса вместе со всеми. Пассажиры гуськом потянулись к двухэтажному зданию с широкими окнами. Кругом стеной стоял темно-синий зимний лес. На крылечке здания появился охранник в военной форме, и старец протянул ему бумагу со словами:

– От Всероссийского общества слепых.

Под крышей подъезда висела доска с надписью. Маша прочитала: «Реабилитационный центр для слепых и слабовидящих людей Министерства обороны Российской Федерации».

До нее мало-помалу доходило, что она оказалась где-то за городом, в темноте, зимой, на ночь глядя, с незнакомыми людьми, без связи… Она снова взяла в руки мобильник. Сигнал сети появился, совсем слабенький. Но телефон жалобно пикнул, и на нем выскочила надпись «батарея разряжена». Успеть бы позвонить маме, прежде чем он разрядится окончательно!

И вдруг мобильник зазвонил сам.

– Куда ты пропала? – осведомилась мама недовольным голосом. – Звоню тебе, звоню, а ты все время недоступна. Где ты вообще?

– Не знаю!

– Что значит «не знаю»? Ты что, шутишь?!

– Я у слепых!

– Где?! Говори громче, ничего не понимаю!

– У слепых, их тут лечат! – в отчаянии кричала Маша.

– Кто лечит???

– Не знаю! Военные, наверное! Я с ними на автобусе уехала!

– С военными?!

– Нет! Со слепыми!

– Зачем ты с ними поехала? – завопила мама.

– Низачем! Я случайно к ним в автобус села, а он за город уехал! Потом расскажу! У меня сейчас телефон сдохнет!

– Да где ты, объясни, наконец! Как называется это место? Какая там станция?

Маша стала кричать косматому дедушке в ушанке, как будто он был не слепым, а глухим:

– Какая тут станция? Какая станция?

– А мне почем знать, – обиделся дедушка.

– Нет тут станции, – встрял старец с бумагой. – Тридцать седьмой километр это.

Маша снова закричала в трубку:

– Тут нет станции! Тридцать седьмой километр! Тут какой-то реабилитационный центр для слабовидящих!

– По какой дороге?

– По какой дороге? – закричала Маша дедушке с бумагой.

– По асфальтированной, – сурово сказал тот и зашел в холл.

Связь с мамой прервалась – пропал сигнал сети. Маша ходила туда-сюда по двору перед зданием, чтобы поймать сеть, вытягивала руку с телефоном вверх и высоко подпрыгивала. Антенна – всего одно деление – появилась, и тут же пришла эсэмэска. Маша успела прочитать: «Жди, за тобой при…» – и телефон умер. Разрядился подчистую.

Что означало «при»?.. «Пришлю такси»? «Приеду за тобой»? Но куда и на чем она приедет? Мало ли вокруг Москвы тридцать седьмых километров…

Она зашла в холл и несмело приблизилась к охраннику.

– А ты, девушка, с кем? – удивился охранник. – Провожала кого-то?

– Понимаете, я случайно в автобус села, не знала, куда он едет, и теперь не знаю, как быть… Подскажите, пожалуйста, как отсюда добраться до электрички?

– Это когда следующий автобус до автобусной станции пойдет, – ответил охранник. – Так-то до нее десять километров пешком через лес. А от нее, может, и ходит автобус до какой-нибудь электрички.

– А когда будет следующий автобус?

– Послезавтра вроде, – охранник почесал в голове. – Сейчас, погоди, расписание посмотрю… – Он вынул из ящика картонную папку. – А, нет, не послезавтра. Через три дня.

Маша бессильно упала в одно из кресел, что стояли в ряд вдоль стены холла. Размотала шарф, расстегнулась. Как быть? С утра отправляться пешком через лес? Разрешили бы где-нибудь переночевать…

– В одиннадцать тут все закрывается на сигнализацию, – предупредил охранник, – посторонним нельзя находиться на территории. Антитеррористические меры, все дела… – Он с сомнением осмотрел Машу с головы до ног, прикидывая, тянет ли она на террористку. – Если что, в сторожке можешь ночь пересидеть. Там сегодня никого нет. Раскладушки тоже нет, только табуретка.

Маша повертела в руках бесполезный телефон, откинулась на спинку кресла. Проклинала свою феноменальную невезучесть и рассеянность, тридцать седьмой километр и сторожку без раскладушки, а заодно идеомоторную тренировку. «Очень полезная вещь, – думала она ядовито, – дотренировалась, допрыгалась тройной аксель… Теперь ночь напролет сидеть на табуретке… потом через лес переться… Интересно, в нем волки водятся?»

Она мрачно ждала одиннадцати. Но прошло каких-то полчаса, и по стеклянным дверям заскользили переливы света, потом в них вперились ослепительные круглые фары, раздался продолжительный автомобильный гудок.

– Это еще кого принесло? – закряхтел охранник и поднялся с кресла. Бряцая ключами, отпер стеклянную дверь и вышел на крыльцо. Через полминуты вернулся.

– Девушка, это вроде как за тобой! – с удивлением сказал он. – Говорит, твой родственник.

Маша, пуще охранника дивясь, что у нее нарисовался некий родственник и он приехал за ней в такое место, о котором никто ничего не знает и не может толком разъяснить, где оно находится, выглянула на крыльцо.

Напротив крыльца стоял синий «Форд-пикап» в наклейках, а за рулем сидел… Саша!

Не чуя ног от радости, Маша поспешила к машине.

– Ну ты смотри, как хорошо-то. Быстро тебя родственник разыскал, – сказал охранник. – Видно, местный? Здесь все плутают. Счастливо доехать!

– Как вы… то есть ты меня нашел? – спросила Маша, забравшись на переднее сиденье.

– Да элементарно, – улыбнулся Саша. – Пристегивайся… – Он дал задний ход, развернулся, и «Форд» покатил по уже знакомой Маше тряской дороге. – Посмотрел в инете, где под Москвой санатории для инвалидов по зрению, один, вижу, на тридцать седьмом километре, а магистрали вечером свободны.

– Но как вы… ты эту дорогу выискал? Тут ведь лес, глушь… И никаких указателей, наверное, нет.

– А навигатор на что? Задал нужную точку – и погнал. Штрафов за превышение скорости придет целый короб, – подчеркнул он с некоторым самодовольством. – По числу камер, мимо которых я проехал! Мы с твоей мамой только-только открыли бутылку – ну, то самое, второе коллекционное, «Мускат» урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года, – и как раз она тебе дозвонилась… Повезло мне, что я его пригубить не успел.

«Мне тоже», – подумала Маша.

– Прямо не судьба мне его попробовать… Смешно! Слушай, но ты-то как сюда попала?

Маша рассказала про идеомоторную тренировку, про захолустную автобусную стоянку и автобус без турникета. Про чернокнижника, даму с гигантскими глазами и косматого подмигивающего дедушку. И про то, как собралась ночевать в сторожке на табуретке. Саша очень веселился и местами покатывался со смеху:

– С тобой не соскучишься! Еще один незабываемый вечер! Это круче, чем коллекционное вино!

Глава 28 Байкеры, хиппи и Кен Кизи

Трясучка закончилась, пикап вынырнул на цивилизованную дорогу. Фонарей по сторонам, правда, не было; единственными признаками цивилизации служили дорожные знаки, которые лучезарно вспыхивали в свете фар, да редкие встречные машины.

– Я тоже однажды ночевал на табуретке, – сказал Саша. – В отделении милиции!

– Когда? – перепугалась Маша. Вспомнила, как мама предрекала Саше неминуемый арест, если он в джинсах, залитых «Массандрой», сунется в метро.

– Давно, – ответил Саша. – На первом курсе института. Я тогда хотел стать байкером. Знаешь байкеров?

– Это мотоциклисты?

– Это поклонники байков, – кивнул Саша, – то бишь мотоциклов. История моего байкерства – это песня! Готовиться к нему я начал в девятом классе. Первым делом стал отращивать волосы. Чем длинней они становились, тем сильней меня пилили в школе. Тогда длинные волосы у парней считались криминалом. Но школа у нас была ничего, нормальная, попилили-попилили и махнули рукой. Еще нужна была специфическая одежда. Для байкера прикид – это почти так же важно, как сам байк. Как говорится, байкер одевается дольше, чем прогревается его мотоцикл. Короче, пока волосы росли, я собирал гардероб!

– Деньги копил, – кивнула Маша понимающе. Она отлично помнила, как сама сколотила капитал, когда нужно было купить платье для выступления.

Саша помотал головой:

– Деньги копить было бессмысленно, потому что тогда днем с огнем было не сыскать того, что требуется для байкера. Например, косуху. В магазинах они не продавались, только если кто-нибудь из-за границы привозил. А так косух в стране не было. Зато у меня был дед! Он у нас крутой: служил в саперных войсках и в конце войны, в сорок пятом году, участвовал во встрече на Эльбе. Тогда наши войска встретились с союзниками-американцами, и остатки немецких войск раскололись надвое. Дед с американскими солдатами подружился, побратался, и кто-то ему подарил на память летную куртку. Рукава длиннющие: закрывали кисти, даже если садишься и вытягиваешь руки вперед. Такой специальный покрой – чтобы рукава не задирались, потому что летчик в кабине всегда сидит. И главное, у куртки была косая молния! Так что на дедову косуху я сильно рассчитывал. Сверху на нее полагалось надевать жилетку. Ее я собственными руками сварганил из старых джинсов. Два месяца шил! И еще два месяца украшал ее нашивками: разными символами. Это целая философия – байкерские символы, но я тогда понятия не имел, что они означают, и нашивал их просто для понтов. Например, три разноцветные полоски на спине – это «калорз», цвета мотоклуба, к которому принадлежит байкер. Но в стране никаких мотоклубов не было, первый появился года через два-три. Еще есть такая нашивка: «1 %». У нее своя история. Однажды в Америке президент Мотоциклетной ассоциации заявил, что все байкеры – законопослушные граждане, и только один процент из них «аутло» – которые нарушают закон, типа отверженные. Это многим не понравилось, потому что скоростной режим байкеры уж точно нарушают, иначе они вообще не байкеры. С тех пор многие стали нацеплять на себя этот «один процент». Мы, дескать, нонконформисты, живем по законам мотоклуба и соблюдаем неформальные традиции… Другая нашивка – череп. Символизирует бесстрашие перед лицом смерти. Или защиту от смерти. Существует поверье: когда приходит Смерть, она оставляет на умершем свой знак – череп. Но если на человеке есть этот знак, Смерть думает, что она здесь уже была, и человека не трогает. Еще я накалякал фломастерами на жилетке флаг Конфедерации, красный, перечеркнутый крест-накрест синими полосками со звездочками. Это один из флагов Гражданской войны в Америке, что он означает – до сих пор не знаю. Огромной проблемой были байкерские штаны. Но и тут мне подфартило, и опять по родственной линии. У моей троюродной сестры черт знает откуда были черные кожаные шаровары. Она в них на картошку ездила, пока училась в институте, – это называлось «практика». Сестра старше меня на пять лет, и как раз когда я заканчивал школу, она заканчивала институт. Штаны ей стали ни к чему, и я их себе выпросил. Потрескавшиеся, потертые, на коленях пузыри… Вот счастье-то! У байкера штаны не должны быть новыми, сейчас их даже специально делают с «эффектом старения». Бандана тоже была проблемой. Настоящая байкерская бандана – кожаная. Если повязал ее на голову – значит, принадлежишь к братству байкеров. Привяжешь к ручке сцепления – значит, тебе нужна помощь, особенно если стоишь на обочине. Если привяжешь ее на руль справа или на тормозную ручку – ищешь компанию для путешествия. Ну, и так далее… У меня кожи никакой не было, пришлось долго и мучительно шить бандану, как лоскутное одеяло, из остатков джинсы, которую я раскроил для жилетки. Кожаных сапог тоже не было, и я купил в обувном магазине самые тяжелые ботинки из тех, что были. Ходить в них было здорово – громыхали, как каменные.