Герман Матвеев - Новый директор Страница 31

— Не знаю. Говорят, что в личной жизни что-то такое… Он ведь замкнутый… Выйдем лучше на воздух или пойдем куда-нибудь в класс. Я всё боюсь: Буяну ты очень понравился…

Они вышли на улицу и сели на скамейку.

Аким Захарович спустил Буяна с поводка, и тот сейчас же побежал по какому-то следу на кучу мусора.

— А ты по-прежнему бобылем живешь? — спросил Горюнов.

— Да.

— И нисколько не изменился… Постой, как же тебя звали ребята?

— Грачом. И сейчас почему-то Грачом зовут.

Константин Семенович долго работал с Сутыриным в одной из школ Петроградского района. Во время войны здание было разрушено фашистской бомбой, и учительский коллектив разошелся по другим школам.

Минут десять вспоминали приятели прежние годы, перебирали знакомых учителей, учеников, дальнейшая судьба которых была им известна.

— Да! — спохватился вдруг Сутырин. — Вера Тимофеевна еще здесь работает. — Помнишь ее? Ну… географа Качалову?

— А-а… Ну как же, как же! Сколько же ей лет сейчас? Она же очень старая!

— Почему старая? В позапрошлом году шестидесятилетие справляли. Бойкая еще!

— Та-ак! — протянул Константин Семенович. — Значит, четверо нас. Я, ты, Качалова и Холмогоров. Это приятно! Познакомился сейчас с Ксенией Федоровной…

— «Колобок», — с теплой улыбкой проговорил Аким Захарович. — Она у нас энтузиастка. Не смотри, что маленькая! Энергии хватит на десять человек. С завучем всё время на ножах, и вообще со многими… Невоздержанная на язык!

— Мне она понравилась.

— Ну еще бы! Ты с ней поладишь.

— А ты по-прежнему рисование и черчение ведешь?

— Да. Переводим бумагу.

— А сам? Пишешь?

— Немножко малюю… от нечего делать, — пробубнил учитель. — Для души.

Буян обследовал кучи и кружным путем вернулся к хозяину. Обнюхав ноги Константина Семеновича, он хотел прыгнуть ему на колени, но раздумал и улегся под скамейкой.

— Ну, а вообще как работается? — спросил через минуту Константин Семенович. — Что-то ты не очень доволен…

— Особенно восхищаться нечем. Я потому тебя и не поздравил. Конечно, я рад работать опять со старым товарищем… Но за тебя мне немного обидно. Ты бы мог и лучшую школу найти. Тебя знают, и любой директор возьмет.

— Помещение мне понравилось.

— А что помещение! Дело не в помещении. Дело в людях.

— Ты расскажи подробней. Чтобы я мог на первых порах как-то ориентироваться.

— Плохо у нас. Константин Семенович. Учителей много, а коллектива нет, Каждый сам по себе. Отбарабанил свое, и стоп! Дальше ни с места. Конечно всё, что положено по штату, у нас есть. С внешней стороны как будто всё в порядке. И газеты выходят, и собрания устраиваем, и экскурсии проводим, и физкультурой ребята занимаются, но всё это как-то формально, без души. Полагается делать, ну и делаем. Придет предписание выставить команду на школьные соревнования — соберем, опросим и выставим. А как они там — нетренированные, случайно подобранные, — никого не интересует. За успеваемость боремся. С лодырями нянчимся. Прикрепляем сильных к слабым, шефство организуем, грозим, стыдим, поощряем Очковтирательством понемногу занимаемся… Если бы не ребята, я бы давно плюнул и ушел куда-нибудь. Так надоело это бесконечное подхлестывание… Просто тоска!

— Ну, а что остальные учителя?

— Они привыкли. Да, да! Представь себе — привыкли… Понимаешь? Втянулись и привыкли. Как будто так и нужно. Некоторые пытаются что-то делать… Агния Сергеевна Брагина, Римма Чистякова, потом две молодых… Насчет Макаренко агитируют, но это, знаешь, как ножом кисель резать. Склок вот много! Директора меняются, и всё неудачно. Сейчас, например, Марина Федотовна. Слышал, конечно!

— Слышал.

— Толстая, ленивая, самодовольная женщина… Когда-то, может, она и была неплохой учительницей, ну, а потом… Черт его знает, почему люди так быстро портятся! Похвалили раз, похвалили два, выдвинули, ну и готово! Успокоилась. Ничего ей больше от жизни не надо. Доросла до своего потолка…

— А кто же у вас управляет школой?

— Завуч. Всё на ней. Умная, молодая, но очень властная, самолюбивая и жестокая. Всем рты заткнула. Как скажет, так и будет! Боюсь, что ее назначат директором. Придется тогда уходить из школы.

— Почему?

— Неинтересно ходить на поводке, Константин Семенович. Вот и Буян у меня тоже не любит. А ведь собака всё-таки, не человек… Теперь понимаешь, почему я тебя не поздравил? — сказал он, похлопав Константина Семеновича по руке. — Есть у нас одна учительница, химичка. Эта особенно мутит… Два раза пытались ее уволить — не вышло! Один раз суд восстановил, а другой — профсоюзная организация, через гороно. Ужасная склочница! Все ее ненавидят, но боятся, кроме, конечно, завуча и директора. С теми она нашла общий язык.

— Н-да! Нерадостными красками ты рисуешь. Картина довольно мрачная.

— Ничего не поделаешь! Вот тебе живой пример… Выбирали в прошлом году комсомольский комитет. Ну доклад об успехах, прения, а потом встает наша директриса и говорит: «Партийная организация и дирекция предлагают выбрать в комитет следующих товарищей»… Прочитала список, а в списке все такие спокойные — вроде Мити Зеленцова.

— А выбирали без тайного голосования?

— Почему? Список потом проголосовали тайным голосованием.

— Интересно! А против были?

— Да. Человек двадцать, кажется, зачеркнули весь список… Даже замазали чернилами.

— Это хорошо!

— А что тут хорошего? Выбрали же! Двадцать против. Капля!

— Ошибаешься, Аким Захарович. Двадцать человек — это уже не капля. Это дрожжи!

В это время на крыльцо вышел с головы до ног испачканный мелом Архипыч:

— Вы здесь, товарищ директор? А я-то вас по всей школе, как ищейка, разыскиваю. Идемте-ка, что я вам покажу. Клад нашел!

— Где?

— На первом этаже.

— Сейчас иду, — сказал Константин Семенович, поднимаясь. — Ты еще побудешь здесь, Аким Захарович?

— Нет. Я пойду с тобой. Послушай, он тебя назвал директором, что это значит? — спросил учитель, удерживая Горюнова за рукав.

— Я назначен сюда директором.

— Но почему ты мне ничего не сказал?

— Разве? А по-моему, я сказал, что поступил к вам на работу…

— Учителем литературы.

— Нет. Это тебе показалось.

Разговаривая, они прошли в школу и направились в конец вестибюля, где начинался коридор.

— Неожиданность! Как же это тебя осенило? — спросил учитель.

— Здание понравилось. Возможности большие.

— А люди?

— Людей я не боюсь. Людям можно крылья приделать… Вот, например, ты… Подыскивай себе комнату для кабинета. Но только не методический. Эту комнату я уже отдал Ксении Федоровне.

— Ничего не понимаю!

— Хочу ликвидировать вторую смену, а для этого перейдем на кабинетную систему. Начальную школу оставим в классах, а всех остальных по кабинетам. Значит, и тебе нужна своя оборудованная комната, куда учащиеся будут приходить на урок.

— Понимаю. Следовательно, пустующих помещений не окажется. Великолепная идея! Но где же они будут находиться на переменах?

— В коридорах, в зале, во дворе.

— Толкотня же будет!

— А мы поставим регулировщиков и заведем правила уличного движения… Но только я думаю, что ребята быстро приспособятся. За каждым кабинетом закрепим класс…

— И я могу поставить в свой кабинет мольберты, чертежные столы?..

— Обязательно даже. В дальнейшем там будет помещаться конструкторский отдел.

— А это что?

— Об этом я расскажу потом. Что это нашел Архипыч? Пойдем к нему.

Архипыч поджидал их у широко распахнутой стеклянной двери:

— Вот! Полюбуйтесь, товарищ директор. Метров полтораста с лишком.

Громадная длинная комната с колоннами была до потолка забита ломаной мебелью. Окна, покрытые толстым слоем пыли, пропускали мало света, и трудно было разобрать, насколько ценны эти шкафы, стулья, столы и, главным образом, парты.

— А там дальше знаете что! — таинственно и как-то торжественно сказал Архипыч. — Я не могу вас пригласить, по причине сильной запыленности… Тысячу лет копили этот хлам. Туда надо где на карачках, где по-пластунски. Там кухня! И какая кухня, Константин Семенович! Вся кафельная! Плита громадная! Раковины… Полки. Просто душа у меня, так сказать, взыграла. И всё забито разным хламом.

— Очень хорошо! Очень хорошо! — довольно говорил Константин Семенович.

— А что в нем хорошего? — удивился Архипыч. — Хлам и есть хлам! На растопку в кочегарку.

— Правильно.

— А вы говорите — хорошо.

— Я про кухню говорю. Значит, здесь была столовая…

— В том-то и дело! — снова обрадовался Архипыч. — Помните, вы говорили насчет кондитерского цеха… Да тут прямо хлебозавод можно открывать!

— Действуй, Архипыч! Что можно починить — починим, а остальное надо списывать по акту и, действительно, в кочегарку…