Вера Новицкая - Галя Страница 32

«Я удивляюсь, Коля, взрослый человек (мне было этак лет четырнадцать) и до сих пор не куришь? Пора начинать. Над тобой товарищи смеяться будут».

«Нет, — возражаю я с апломбом, — я уже курю».

«Да разве значит курить, если сжигать какие-нибудь несчастные пять-шесть штук в день! Это десятилетние ребятишки выкуривают. Я тебе советую: приучись, а то тебя на смех подымут. Я убеждена, что ты и трех папирос подряд не одолеешь».

«Ну, вот! Большая, подумаешь, хитрость», — обиделся я.

«Никогда не поверю, чтобы одолел».

«Хотите, докажу?»

«Хочу, и скажу даже больше: если справишься, я подарю тебе, как взрослому человеку, золотые часы».

Тут ли не постараться? Я и приналег. А мама еще подзадоривает:

«Нет, Николай, ты затянись; иначе это не куренье, а пускание дыма в воздух».

— Я и затянулся… Миг, другой, третий… И я очутился в беспощадных объятиях коварной Нептуньи. С тех пор ни-ни, не терплю даже комнат, где сильно накурено, — закончил он.

— Но ваша мамаша преостроумно поступила: ни споров, ни тщетных доказательств о вреде табака, скоро и радикально, — одобрила Леля.

Весело начавшийся разговор перешел в оживленную болтовню. Ее, не умолкая, поддерживали Николай Андреевич и Надя, в сущности, очень сходные и по характеру, живому и беззаботному, и по отсутствию у обоих влечения к серьезным книгам и науке.

— Правда, ведь какая гадость эта география? — довольная тем, что нашла единомышленника, изливала перед ним свои антипатии Надя.

— И притом совершенно бесплодная трата времени на ее изучение, — вторил Власов. — На что она? Расписание поездов имеется, путеводители существуют, и, клянусь рогами Мефистофеля, даже на самой захолустной станции ни один кассир не выдаст вам билетов прямого сообщения в Ялту через Архангельск, — смеясь убеждает он слушателей: — Прошу протестовать, если говорю неверно, — предлагает он.

— Верно, конечно, верно! — радостно подтверждает Надя. — Господи, какое счастье, что хоть вы не такой умный… — непосредственно срывается с ее языка эта своеобразная похвала.

— Надя!

— Надя!!! — одновременно раздались возгласы Лели и Гали.

— Кланяюсь и благодарю, — в ту же минуту расшаркивается и Власов.

— Что «Надя, Надя»? Я не сказала ничего плохого. А вы, правильно, кланяйтесь, кланяйтесь! — обратилась она к Николаю Андреевичу. — Потому что в моих устах это комплимент, и большой. Я вовсе не хотела сказать, что вы глупый, сохрани Бог, или неумный, то есть не ученый, — пояснила она. — Если бы вы только знали, до чего я ненавижу и боюсь ученых!.. Так и ждешь, что тебе либо из истории страшенный вопрос какой-нибудь закатят, либо и того хуже: «Госпожа Таларова, потрудитесь решить это уравнение с двумя неизвестными». А по-моему, там не два, а все неизвестное! «Какие два способа вам знакомы? Способ подстановки и способ приведения…» — подсказывает мне, бывало, наш Бином. А у меня свой вечный прием: либо способ приведения к беспорядку, либо способ приведения к двойке… Так они безвыходно и торчали в моей журнальной графе.

— Ты бы хоть не хвасталась, Надя, — укоряет ее сестра, в то время как остальные смеются.

— Да что же, матушка, все равно, шила в мешке не утаишь. Зато наша Галка, бывало, знай себе строчит да строчит. Сверху донизу доску испещрит, так что у всех в глазах рябить начинает, а у меня даже мурашки по всему телу беготню устроят. С вами в подобных случаях то же творится? — обращается девушка к своему единомышленнику.

— Вроде того, — соглашается он.

— Ну, а скажите, совсем-совсем откровенно, как на духу, — дальше пытает Надя Власова, — кроме Нептуна, и то больше по протекции его владетельной супруги и, главным образом, из практики, помните ли вы еще хоть что-нибудь из истории? Положа руку на сердце? — добродушно осведомляется она.

— Все-таки кое-что помню, ведь я как-никак юрист, следовательно, с древностью хоть отдаленно, но знаком должен быть, — поясняет Власов.

— И что, что юрист? Большая штука! Ничего это не доказывает, — опровергает Надя. — Может быть, вы с удовольствием в юнкера бы перекочевали, но… но… Вот скажите, вы бы хотели быть офицером?

— Да я-то, собственно, в душе имею влечение к военной службе, но отец мой, к сожалению, чувствует призвание иметь сына-студента, — откровенно и весело сознается он.

— Ага! Значит, я права! — торжествует Надя.

На следующий же день после знакомства с Боби в городской клуб собрались все остальные исполнители; была произведена считка, а вскоре и первая репетиция. Участники ретиво принялись за дело, и спектакль двигался на всех парах.

Галя, конечно, давно уже знала свою небольшую роль, но Марья Петровна, верная данному слову, не соглашалась отпускать ее на первые репетиции. За Малашку читал обычно суфлер или кто-либо другой, притом даже не весь текст, а лишь реплики, последние слова, на которые отвечала Надя, главным образом параллельно с ней ведущая сцены. Роль казалась такой незначительной, отсутствие Гали не было заметно. Сильно ощущали его только Ланской и Михаил Николаевич: во-первых, общество этой девушки доставляло им большое удовольствие, во-вторых, оба были глубоко возмущены капризом Таларовой, из личного мелкого и злобного чувства лишавшей Галю приятного развлечения, которыми так бедна была бесцветная трудовая жизнь этой юной даровитой девушки.

За исключением данного пункта, волновавшего Михаила Николаевича и порождавшего в кануны репетиций неприятные разговоры с невесткой, настроение у него было самое хорошее. Здесь, в деревне, он ожил, помолодел душой, окруженный трогательными заботами, вниманием и приветливостью, счастливый цветущим видом своей заметно поправившейся дочурки, довольный горячей взаимной привязанностью между ней и Галей.

У Гали тоже светло и легко было на душе после двух долгих лет одиночества, равнодушия, отсутствия малейшей искры внимания, забот и тревог о себе, теперь, когда был тут ее дорогой «дядя Миша», ежеминутно стоящий на страже ее интересов, ограждающий ее от крупных и мелких, теперь лишь исподтишка сыплющихся на нее злобных нападок Марьи Петровны и Лели, от вечных уколов и ударов ее самолюбию. Когда рядом был и другой преданный человек, безмолвно, лишь взглядом или голосом выражающий ей свое глубокое сочувствие, когда, заглядывая ей в лицо своими милыми, синими, чисто Таларовскими глазками, вечно ластилась к ней славная крошка, — легко, полной грудью дышалось девушке; жизнь казалась светлой, радостной, и мелкие повседневные уколы и дрязги лишь скользили поверх, не задевая ее души.

Что касается Нади, то она в это время была в полном смысле слова на седьмом небе. Леля между тем настойчиво, хотя, кажется, не особенно успешно, старалась завоевать симпатию Ланского, сама же Марья Петровна была в сквернейшем настроении.

По приезде в Васильково Виктор очень скоро и тут начал вести свой излюбленный образ жизни, после обеда сейчас же исчезал, возвращаясь домой лишь под утро, иногда по три-четыре дня не показываясь вовсе. Вечера, ночи, иногда и целые сутки просиживал он за карточными столами, где велась крупная игра. Все просьбы и уговоры матери, даже присутствие дяди, откровенно высказываемых мнений которого он таки побаивался, — ничто не могло отвратить его от пагубного пристрастия.

Счастье не благоприятствовало Виктору, и в один далеко не прекрасный для Таларовой день сынок объявил ей, что проиграл на честное слово крупную сумму, которую надо уплатить в три дня.

Марья Петровна заметалась в поисках денег. С величайшим трудом ей удалось раздобыть и вручить их сыну, как вдруг он преподнес ей еще сюрприз — требование трехсот рублей на покрытие нового проигрыша.

Марья Петровна была в отчаянии: все ее денежные источники иссякли, не оставалось другого выхода, как обратиться с просьбой к Михаилу Николаевичу. Между тем это было весьма неприятно, так как она не отдала ему еще взятого на Пасху.

Несколько дней она все собиралась приступить к щекотливому разговору, но никак не могла решиться.

— Скажи-ка мне, Галочка, есть ли у тебя все нужное для спектакля? — заботливо осведомился Михаил Николаевич у Гали.

— О, дядя Миша, там же ничего особенного не требуется. Малашка ведь не Бог весть какая франтиха. Я уже законтрактовала себе полную обмундировку у нашей птичницы Глаши: все новенькое, чистенькое, так что смело можно надевать, — успокоила его Галя.

— Допустим, — согласился он. — Ну а для вечера? Ведь после спектакля устраивается ужин для участвующих и танцы для всех присутствующих. Публики, конечно, соберется много, в том числе весь здешний beau monde. Туалеты, значит, будут хорошие, и я хочу, чтобы моя Галочка была одета не хуже других. Что ты думаешь надеть в этот вечер?

— У меня есть новенькое белое пикейное платье, вы даже видели его: то, что я надевала на Пасху, — пояснила Галя. — Вот в него и наряжусь.