Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 2) Страница 33

Предупрежденные об особой важности сегодняшнего сбора, ребята бесшумно заняли свои места. Старая коряга была похожа на корабль, причаливший к зеленому берегу.

Сначала говорил Мазин.

Ровным, бесстрастным голосом он рассказывал обо всем, что с ними случилось в эти дни, как в поисках Мити они зашли далеко в лес.

Петька вскакивал, перебивал его, забегая вперед. Ребята боялись пропустить хоть одно слово. В том месте рассказа, где на лагерной стоянке были обнаружены следы лошади, волнение их достигло предела.

— Это Митя проехал! Это он!

Генка смотрел на всех счастливыми глазами.

— Бинточки нашли! Бинточки! — кричал Петька. — Мазин плясал! Вот так!

Он выбросил вперед ногу, присел и подпрыгнул вверх.

— Корягу перевернешь, Петька! — хохотали ребята.

— Перестань дурить!

— Тише! По порядку давай… Мазин, дальше, дальше! Рассказывай, Коля.

Васек остановил расшалившегося Петьку. Мазин стал рассказывать дальше: гитлеровцы на берегу, лодка, плывущая ночью по реке…

Дойдя в своем рассказе до старой мельницы, Мазин вдруг смолк и, помолчав, добавил:

— Все.

— А что на мельнице? Что на мельнице? — спрашивали ребята.

— А на мельнице Игнат был и Федька. Я сначала с Федькой подрался, а потом мы с Мазиным отдали им лодку и ушли, — закончил Петька.

— Верно, — подтвердил Игнат.

Когда все угомонились, Васек встал:

— Ребята, вы слышали, что рассказал Мазин? Теперь скажу я… Только вы не перебивайте и не кричите. Первое… это… — губы у Васька дрогнули, — это… поклон вам от нашего вожатого Мити!

Ребята ахнули, вскочили. Но Васек усадил их на место:

— Митя велел нам всем передать, чтобы мы крепче держались друг за дружку, чтобы не забывали, что мы, пионеры, должны быть верными своей Родине и что он на нас надеется.

Ребята заволновались.

— Больше я сам ничего не знаю, — сказал Васек. — Эти слова мне передал один человек… Ребята, будем всегда помнить то, что сказал наш Митя!

— Будем помнить! — тихо и торжественно повторили ребята.

Васек оглядел поднятые к нему лица. Он увидел честное круглое лицо Саши, внимательные, зоркие глаза Одинцова, худенькое, нервное лицо Петьки, спокойное и напряженное лицо Мазина, синие встревоженные глаза Севы, карие пытливые глаза Генки и голубые простодушные — Грицька; увидел крепко сжатые губы Игната, его черные сросшиеся брови над строгими серыми глазами. Волнение сжало ему горло.

— Ребята, вы все мои товарищи!.. Я за каждого из вас, как за себя, ручаюсь…

Он оглянулся, прислушался. Ребята тоже оглянулись, прислушались. Над Слепым овражком гудели мухи, в кустах попискивали птицы, зеленые лягушата прыгали около коряги.

Васек совсем понизил голос и, обхватив за плечи товарищей, зашептал им что-то быстро и страстно. Все головы сблизились и тесно касались одна другой… Наконец Васек встал.

— Игнат здешний, он всех знает, — тихо сказал он.

— Игната… Игната бери! — дружно подхватили ребята.

Игнат снял кубанку:

— Во мне не сомневайтесь.

Глава 34

У ЛЕСНОГО КОСТРА

На бывшей лагерной стоянке паслась лошадь. Около разрытой пустой ямы лежал доверху набитый рюкзак. Митя держал в руках листок бумаги, исписанный крупным детским почерком, — письмо Мазина и Русакова.

На берегу реки мягкая глина еще хранила следы мальчишеских ног.

В памяти вставали веселые, шумные голоса и смех ребят… Палатки, костер… Вот здесь Валя Степанова расчесывала свои длинные золотистые косы, а Мазин подкрадывался к ней и щелкал ножницами.

Вот здесь, на этом пне… Митя подошел к широкому пню, осторожно сел на край, оставляя рядом с собой место. Здесь когда-то, в первую тревожную ночь, сидел он с Трубачевым. Глаза у Васька были темные, он ежился от холода. Митя накрыл Васька своей курткой, и они вместе просидели так до утра… Что же случилось? Разве прошли с тех пор годы?..

Прошло только две недели, как фашисты арестовали кузнеца Костю, Митю и других людей из села. В сарае было темно и сыро. Люди были подавлены случившимся, никто не понимал, за что и почему он арестован, каждый думал о своих близких. Митя думал об осиротевших ребятах, тяжко казнил себя за то, что не мог раньше выбраться из села.

Вспоминал девочек. В темноте вставали перед ним их светлые детские лица, слышались зовущие голоса:

"Ми-тя!.."

Мите казалось, что горе, свалившееся на его плечи, сделало его глубоким стариком. Его собственное детство, школа, счастливые мальчишеские годы ушли далеко-далеко и безвозвратно. Он думал о Сергее Николаевиче, который взял с собой всех ребят и оставил с ним самых стойких и сильных.

"Не задерживайтесь!" — звучал в ушах голос учителя. Митя вскакивал, хватался за голову…

Из темноты сарая выступали заплаканные лица родителей, доверивших ему своих детей.

Митя видел и свою мать. В тихом материнском лице не было укора. В каждой знакомой морщинке таилась тревога и боль за сына:

"Ми-тя!.."

Через несколько дней на рассвете фашисты вывели арестованных из села. Рядом с Митей шел кузнец Костя. Он был без шапки, ветер шевелил его лохматые волосы, из-под густых бровей глядели темные настороженные глаза.

По бокам арестованных шагали два конвоира, держа в руках автоматы. С одной стороны шоссе начался лес. Костя толкнул Митю. Митя понял: толкнул идущего рядом с ним. Арестованные насторожились.

В глухом месте, где за густым орешником начинался овраг, Костя гикнул и бросился на конвоира. Тяжелым ударом кулака он свалил его на землю…

Раздались беспорядочные выстрелы… Арестованные рассыпались по лесу. Все произошло так мгновенно, что Митя потерял из виду всех. Колючки рвали на нем рубаху, царапали лицо, руки. Он задыхался от бега. Пули свистели за его спиной… И тут лицом к лицу он столкнулся с Генкой.

Генка торопливо сунул ему в руки поводья, отдал ему любимого коня.

Митя вспоминает свою первую одинокую ночь в лесу, на этой самой лагерной стоянке.

Всхрапывал Гнедко, косясь на Митю пугливым, недружелюбным глазом, тихонько ржал, призывая Генку; подняв высокие чуткие уши, недоверчиво слушал ласковые, благодарные слова…

Вокруг таинственно шептались деревья, словно скрывая чьи-то осторожные, крадущиеся шаги…

На рассвете Митя стал искать разбежавшихся по лесу товарищей. Он часто останавливался, слушал, окликал. Одинокий голос его терялся в лесу.

В полдень из чащи, ломая сучья, вышел Костя… С тех пор они стали товарищами. Разный народ встречался им в лесу. Костя был осторожен и не каждого подпускал к огоньку.

— Кто знает, что за люди! Может, за фашистов руку тянут.

Однажды они вдвоем наткнулись на раненого красноармейца. Он лежал, подняв вверх скуластое лицо с сухими, синими тубами. По желтой, обтяну — той на щеках коже бегали муравьи. Рубаха на груди заржавела от крови. Красноармеец крепко принимал к себе винтовку.

Митя осторожно поднял его голову, приложил к губам флягу с водой. Во — да полилась мимо, за воротник.

— Помер, — сказал Костя. — Жалко — молодой… — Он осторожно, словно стесняясь своего поступка, потянул к себе винтовку: — Отдай, товарищ! Тебе она уже не нужна. Мы теперь за твою молодую жизнь рассчитаемся…

Красноармеец вдруг заморгал глазами, со стоном рванул винтовку из рук Кости.

— Убью! — прохрипел он, дико глядя вокруг себя.

Кузнец отступил.

— Живой! — удивленно сказал он.

Митя наклонился над раненым:

— Товарищ! Товарищ! Это свои!

Красноармеец пошевелил губами:

— Пить…

Он пил долго, большими глотками, глядя в лицо наклонившегося над ним Мити. Сознание медленно возвращалось к нему.

— Не бросайте, братцы!

Костя на руках перенес его в овраг, где они с Митей вырыли себе землянку. Красноармейца звали Илья Кондаков.

На другой день он пришел в себя и рассказал, что в одном из сильных боев он был ранен; истекая кровью, отполз в пшеницу. Фашисты его не заметили. С тех пор он бродил по лесу, прятался в копне сена; однажды подошел близко к селу, в надежде добраться до своих, примкнуть к какой-нибудь красноармейской части… В одном месте у реки увидел хлопчика… Но в селе стояли фашисты, пришлось снова уйти в лес. Илья обессилел, заголодал и свалился.

— Не отбил я врага, братцы, и вот помираю! — с сожалением сказал он, растягивая в улыбку бледные губы.

— Погоди, еще отобьем! — усмехнулся Костя.

— До последнего дыхания буду их бить, с собой в могилу утащу! — сказал Илья.

Сдружились… По утрам варили крупеник с консервами. Илья постепенно поправлялся, набирал сил.

— Вот гляди, Митя! Зарыли вы продукты и ушли. А думал ты, когда зарывал, кто их есть будет? — вытирая рот, говорил Костя.

— Пропал бы я без вас! — вздыхал Илья. — Великое дело — товарищи! Не думал я живым быть, а вот ожил.