Мария Грипе - Дети теней Страница 33

За столько лет военной службы с ним никогда ничего не случалось. Но вот он решил выйти в отставку – и погиб. В самом последнем сражении.

Я отмстила, что Арильд и Розильда были заодно в том, что касалось останков их отца. Арильд считал, что отец пожелал бы остаться на поле битвы вместе со своими павшими солдатами. Его могила должна быть там, где он погиб.

Розильда была с ним согласна. На месте отца они оба пожелали бы того же и поэтому решили сделать все, чтобы отца не похоронили в «мерзком семейном склепе». Тем более что гроб их матери был пуст.

Я поняла, что их постоянно мучили эти мысли.

В довершение всего София начала приготовления к панихиде – спектаклю, в котором она, несомненно, отводила себе главную роль.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Аксель Торсон уже знал, что Лидия в замке. Но о том, что София видела ее, слышал впервые. Последние несколько недель Лидия появлялась в замке довольно часто. Узнав о гибели Максимилиама, она сразу же поняла, что это может означать для ее детей. Конечно, София постарается все прибрать к рукам. Поэтому Лидия хотела быть рядом, когда тело Максимилиама привезут домой.

– Только тогда можно будет говорить о каких-либо переменах, – сказал Аксель. – Но они действительно могут оказаться серьезными.

Я разыскала его, и мы пошли немного прогуляться.

Он прекрасно понимал: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы Лидию кто-нибудь разоблачил. Особенно если это будет София. Такого унижения Лидия не перенесет. Она сама, по доброй воле, должна выйти и открыться детям. Но чем дольше она тянула со своим решением, тем опасней это становилось.

С Софией шутки плохи. Хотя, пока судьба Максимилиама оставалась неясной, возможностей у нее было немного. Она отдавала себе в этом отчет и злилась из-за того, что все так долго тянется.

– Скорей всего, барон погиб, – сказал Аксель. – Но до сих пор мы не знаем этого наверняка. Не нужно забывать, что пока он числится пропавшим. Так что официально барон Стеншерна жив.

– Но Розильда говорит, что со дня на день могут привезти его останки.

Аксель остановился, покачал головой.

– Точно этого никто не знает. И вот что я тебе скажу, Берта. Я ничего не собираюсь делать для того, чтобы это случилось скорей. Палец о палец не ударю. При нынешних обстоятельствах чем дольше это тянется, тем лучше. Лидия должна успеть объявиться до того, как его привезут.

– Но как вы думаете, почему Лидия до сих пор колеблется? Она ведь не отказалась от своего намерения?

Он не знал. Разумеется, больше всего Лидия боялась встречи с Розильдой. Перед немой дочерью она чувствовала самую большую вину. Иногда ему казалось, что она вот-вот решится, но страх все же пересиливал. Акселя очень беспокоило, что она не сказала ему о том, что столкнулась с Софией. О столь серьезном происшествии она должна была тотчас ему сообщить.

Если у Софии появится хоть малейшее подозрение – все пойдет прахом. Она не успокоится, пока не выведает все до конца. А потом начнет действовать. Она наверняка попытается объявить Лидию умалишенной и упрятать ее в сумасшедший дом. Тут было о чем тревожиться. Аксель должен был немедленно поговорить с Лидией. Сейчас ей лучше держаться подальше от Замка Роз. А когда наконец настанет решающий день, он вызовет ее телеграммой.

Он не понимал, что интересного для Софии могло быть в блокнотах Розильды. Я рассказала о том, что узнала от Леони. Что София хочет прочитать ее разговоры с Акселем о похоронах Максимилиама. Но Аксель уверил меня, что ничего подобного с Розильдой не обсуждал.

– Чего ради я стал бы об этом говорить? Обсуждать-то пока нечего. Никто ведь точно не знает, что будет.

Аксель догадывался, чего хотела София, но сказал, что она будет разочарована. То, за чем она охотилась, было давно и надежно спрятано. Он не объяснил, что это было, а я, естественно, не стала спрашивать.

– А дверь в эту комнату нужно держать на замке! – сказал он. – Предупрежу Розильду, пусть запирает.

Но Розильда не желала держать свои слова взаперти, как она выражалась. Она считала, что это мелко и недостойно. Когда я сказала об этом Акселю, он покачал головой и вздохнул.

– Да, у каждого свои идеи. Тут уж ничего не поделаешь.

Я поняла, что Аксель хочет вернуться к своей работе, но он пока ни словом не обмолвился о моем «брате». А мне нужно было знать, что ему известно об исчезновении Каролины, и я без обиняков спросила его об этом. Однако он ничего не знал и не имел к этому никакого отношения. Все произошло слишком быстро и неожиданно.

– Карл мне ничего не говорил. Он вообще к нам не заглядывал перед тем, как уйти из замка. Так что Вера тоже ничего не знает.

– А Сигрид? Я могу с ней встретиться, как вы думаете?

– Конечно. Я спрошу ее, если хочешь.

– Спасибо. Послезавтра я уезжаю, и хотела бы успеть с ней поговорить.

Аксель обещал устроить встречу как можно скорее, и на следующее утро, на второй день Троицы, я получила от Вещей Сигрид приглашение на чай. Меня ждали к трем часам.

Она приняла меня в своей мастерской, находившейся в одной из башен. Сигрид всегда вставала в восемь, и к тому времени, когда я пришла, она проработала уже полдня, но совсем не выглядела уставшей. Скульптура, которую она сейчас лепила, стояла на вращающейся подставке посредине комнаты. Она была накрыта простыней.

Последний раз я видела Вещую Сигрид в прошлом году, на большом приеме в честь ее дня рождения.

Тогда же я увидела ее картины, которые она написала раньше – до того, как ослепла. Они произвели на меня неизгладимое впечатление. Так же как и она сама.

Сигрид встретила меня в просторном балахоне до пят, какие носят художники. На голове у нее был берет со сверкающей пряжкой и ярко-голубым пером. Выглядела она фантастически! Хорошо, что она не видела меня, такую невзрачную.

Взяв мои руки, она сказала, что помнит меня очень хорошо. Потом подвела к чайному столику, показала на стул и предложила сесть. Никогда бы не поверила, что она слепая. Двигалась она быстро и уверенно. И даже чай разлила сама, отослав служанку.

Пока она занималась чаем, я рассматривала ее руки. Она их явно не щадила. Несмотря на кажущуюся хрупкость, это были руки труженицы, от них веяло энергией и силой. И надежностью.

Она села за стол напротив меня и посмотрела мне прямо в глаза. Трудно было представить, что она ничего не видит. Скорее было такое чувство, будто она видит меня насквозь.

Однажды Арильд сказал, что Вещая Сигрид умеет «рисовать тишину». Вообще-то раньше она была глухой, и, что удивительно, слух вернулся к ней тогда, когда она ослепла. Арильд объяснял это так: человек с такой невероятной силой воли, как у нее, не должен пользоваться всеми чувствами одновременно. Если бы она могла и слышать, и видеть, она бы попросту сожгла себя.

– Ну, что ты скажешь, удалось мне уловить тишину? – спросила она с улыбкой.

Она провела меня по мастерской, где ее картины висели на стенах от пола до потолка. В основном это были пейзажи, удивительные пейзажи, но я вдруг смутилась и не нашла слов.

– Даже не знаю, как на это ответить, – сказала я. – Тишину все представляют по-разному.

Она сразу же заинтересовалась. Мое замечание показалось ей точным.

– Совершенно верно. Ты, конечно, не знаешь, как «выглядит» моя тишина, и поэтому, естественно, не можешь судить, удалось ли мне ее передать. Это могу сделать только я сама. Но я больше не вижу своих картин. А если бы видела, то неизвестно, нашла бы я в них ту тишину, какую слышу сейчас. Она должна сильно отличаться от той, которая окружала меня, когда я была глухой. Тогда это была тишина поневоле. А вообще, человек ведь постоянно меняется, верно?

– Да, я тоже об этом подумала, – сказала я. – В прошлый раз, когда я видела эти картины впервые, они взволновали меня больше, чем сейчас. Но неправильно будет сказать, что они изменились. Наверное, изменилась я сама.

Мы просидели долго, обмениваясь мыслями, как две сверстницы. Я забыла о ее годах, и, похоже, она тоже не думала о моих. Мне давно не было так хорошо. По все же я не забыла, зачем я здесь.

– На самом деле я пришла, чтобы спросить о… о моем брате, – сказала я, и сразу же почувствовала, как фальшиво это прозвучало.

Я уже привыкла лгать и свободно говорила в замке о «моем брате», «Карле» или «Карлосе». Вряд ли я даже об этом задумывалась. Но лгать Вещей Сигрид, слепому человеку! Мне стало стыдно.

Она поднялась и подошла к скульптуре, стоявшей посредине комнаты.

– Может, тебе интересно, над чем я сейчас работаю? – спросила она. – Это портрет. Хочешь посмотреть?

– Конечно, с удовольствием.

Скульптура была обернута влажной ветошью.

– Она еще не совсем готова, – сказала Сигрид, принимаясь снимать ветошь. – Но осталось немного. Иначе я бы ее не показала.

Я подошла к ней с бьющимся от волнения сердцем. Видеть, как она снимает пелену за пеленой, было все равно что наблюдать за бабочкой, выбирающейся из кокона.