Николай Воронов - Голубиная охота Страница 35

«Зря ты, мальчик, расстроился. Сам небось всласть озорничаешь! Разве мне нельзя побаловаться, хоть я и слон?»

«Не сердись, слон. Я виноват. Но я тебя очень люблю».

Слон начал кланяться, а взгляд стал веселый-веселый. И Гека подумал: «Раз он понял, что я сказал про себя, то теперь так и буду передавать ему свои мысли. Слон, я еще хочу угостить тебя, только я подойду поближе, и ты меня не ударь».

Гека разломил пополам батон, шагнул к настилу. И в этот момент раздался крик:

— Назад, пацан! Убьет! Назад!

Гека оторопел, потому и остался стоять в ямке с водой и грязью, куда наступил.

Наискосок от себя увидел напряженный хобот. Из хобота вырывался сердитый хрип. Гека догадался, что слон прогоняет того, кто приказывал.

— Назад, пацан!

Пусть приказывает. Гека под защитой слона. Вон у него какие огромные клыки, даже отпилили острия, чтобы не проткнул кого-нибудь.

Дядька-крикун остановился близ слоновой каторжной ноги. Взмахивал кулаками, веля Геке уходить.

Слону трудно было поворачиваться, он загибал хобот, протестующе фыркал.

В деревне Попиловке Гека видел заготовителя кож. Дядька, хотевший прогнать Геку с площадки слона, походил на заготовителя кож — пузом, натянувшим жилет, морковного цвета ковбойкой и пеньковой шляпой.

Голос крикуна привлек внимание двух служителей. До этого они подавали команды машинисту автокрана, устанавливавшего на деревянное возвышение клетки с львами и львицами.

Улыбчивые, в тельняшках служители направились враскачку к Геке.

А в это время слон полуобвил мальчика и закинул на себя. Гека испытал такой же радостный страх, как однажды в парке, когда его, пристегнутого к креслу, возносило на стреле в небо, а затем опускало к земле вверх тормашками. Когда слон переправлял к себе Геку, на спину из сумки выпали половинки батона. Хобот аккуратно подобрал их и подал Геке, но Гека отказался: батон ведь был разломлен для слона. Сырой, твердый настил лоснился далеко внизу. Сверзишься — расшибешься насмерть. Гека крепко сжал пальцами уши слона.

Гека слышал, как служители успокаивали крикуна: бесполезно волноваться, раз слон не захотел отпустить мальчика.

«Заготовитель кож» рассердился на служителей. Не они в случае чего будут отвечать. И побежал, разъезжаясь ногами по глине, туда, откуда Гека входил в зверинец; вскоре он привел старшего служителя. Тот взглянул на слона, потом — на Геку, покачал кудрявой головой и попросил «заготовителя кож» удалиться.

Едва крикун ушел, старший служитель приказал Гоге — так он назвал слона — снять с себя мальчика. Гога эластично гнул хобот и кланялся служителю. Наверно, умолял не трогать их с Гекой.

По требованию служителя слон опустился на колени, позволил снять мальчика.

Служитель подал Геке сумку и велел уходить.

Гека спрятался за клеткой попугая, которого давеча передразнивал, дождался, когда служитель ушел дорисовывать леопарда, и побежал к слону.

Гога затанцевал колоннами передних ног, как только опять увидел мальчика.

Обычно Геку тянуло к сестре в гастроном: то напьется вишневого соку, то медяков получит на мороженку.

Сейчас он шел в гастроном без охоты. Огорчит Аннушку. И придется рассказать при покупателях, куда девал хлеб.

В Аннушкин отдел длинная очередь. Подвезли пиво. Гека пристроился за женщиной в шелковом платье, холмистой от толщины.

На мраморный прилавок падали жестяные пробки, которые сестра ловко сковыривала с бутылок.

Сначала Гека увидел Аннушку, затем старшего служителя, приткнувшегося бедром к прилавку. Или служитель наблюдал, чтоб никто не лез без очереди, или подсыпался к Аннушке. Она хоть и скуластая и с боксерским подбородком, в котором будто дырочка высверлена, но с ней, когда бы ни прибежал, обязательно разговаривает кто-нибудь из дяденек. Не просто разговаривает — на свидание напрашивается.

Старший служитель спросил, куда съездить на этюды, где была бы мощная природа, но Аннушка не успела ему ответить: отвлекала Гекина плаксивая просьба.

— Ань, дай рупь шесть.

— Зачем еще?

— Нужно.

— Скажи зачем.

— После.

Старший служитель взворошил чубик мальчика.

— Брат?

— Брат. Скажешь после, после и деньги получишь.

— Ань, ну дай рупь шесть.

— Один рубль шесть копеек — это по-старому десять рублей шестьдесят копеек. Пей, — она поставила перед братом стакан вишневого сока. — И беги домой.

Старший служитель скосил глаза в темную, пустую глубину кожимитовой сумки. Засмеялся, полез в карман.

Очередь зароптала, упрекая Аннушку за то, что она взяла привычку судачить с молодыми людьми.

Аннушка так грозно посмотрела на Геку, что он мгновенно отскочил от прилавка к распахнутой двери и не оглянулся на зов старшего служителя.

Прямо в прихожей Александра Александровна спросила сына, почему он долго отсутствовал. В горле у нее клохтало. Не жди прощения: отлупит.

Гека молчал. Она ударила его по щеке и потащила в ванную комнату. Топала. Хлестала бельевым шнуром. От крика ее зоб вздувался.

Александр Александрович подергивал закрытую на щеколду дверь. Просил жену уняться.

Смелей действовала няня Милка. Тарабанила кулаками по фанерной обшивке, гневно предупреждала, что мать сделает Геку совсем никудышным.

Пока не узнала, куда девал хлеб, Александра Александровна била сына шнуром.

Давя на его плечи, заставила стукнуться на колени. Предупредила: не попросит прощения — будет стоять на коленях целые сутки. Няню, рвавшуюся в ванную комнату, надергала за челку и поставила рядом с Гекой на шершавый бетонный пол. Задвинула ударом ладони дверной шпингалет.

Вернулась из школы Алевтина Александровна. Узнала от отца, что произошло. Освободила брата с сестрой, уснувших на полу.

Мать покорялась лишь Алевтине Александровне: строгая, что твоя игуменья, образованная и умеет как надо обходиться с детьми.

Перед рассветом к Геке на раскладушку прилегла Аннушка. Она была холодная, как мраморный прилавок в ее винно-водочно-соковом отделе. И Гека начал брыкаться. Но едва она прошептала, что старший служитель — звать Аркадий, фамилия Зименков — наказал передать ему: «Пусть приходит в зверинец в любое время», — Гека смилостивился и старался не засыпать, пока сестра рассказывала, как провела вечер с Аркадием в ресторане, сколько много занятного он знает про разные города и всякие моды и обычаи.

Утром Александра Александровна и Александр Александрович ушли на работу. Деньги на хлеб оставили не Геке, а няне. Он хотел выманить у нее четырнадцать копеек на кирпичик черняшки, но ничего не получилось: она боялась, что мать, злая со вчерашнего, выдерет обоих.

Зато няня и выручила Геку. Насыпала в капроновый пакет овсянки. Оказывается, слоны ее любят. И надоумила нарвать травы: тоже слоны едят, да еще со смаком.

К зверинцу он пришел, неся на плече рюкзак, набитый муравой, ржанцом, серебристым мятликом.

И ворота и калитки, примыкавшие к ним, были заперты. За кольцом забора орал крокодил. Гека слонялся под солнцем вокруг свинченных болтами и обитых жестью щитов, ловил голоса служителей. Ни разу не донесся веселый, акающий говор Аркадия Зименкова.

Устав от жары, Гека полежал в тени, потом пошел вдоль забора, с отчаянием выкрикивая:

— Дядь Аркаша, пусти!

Из калитки появились служители, одетые в тельняшки.

— Уходи, мальчик. Директор не велит пускать. С Гогой шутки плохи. Он в цирке выступал, и дрессировщик чем-то его обидел. Так он хотел пригвоздить дрессировщика в своем стойле. Разбежался и… ладно дрессировщик отскочил. Гога так и пронес бивнями стену.

— Меня не тронет.

— Не тронет, так уронит. Не уронит, так ногу оттопчет.

— Позовите дядю Аркашу.

— Директор запретил. Строго-настрого.

Они исчезли. Лязгнул засов.

Гека бил пяткой в калитку, но никто не отзывался. Потом он валялся в траве. Смотрел на рекламного леопарда. Леопард воздушно крался под пальмами.

Из калитки выглянул директор-крикун. Гека вскочил и наутек. Добежал до сквера и юркнул в акации.

Оттуда было видно, как директор повернул на проспект Металлургов. Наверно, отправился обедать в пирожково-блинную.

Гека бросился к зверинцу. Толкнул калитку. Дядя Аркаша — он расчесывал гриву зубробизона — разрешающе махнул гребнем в сторону слоновой площадки.

Гога разинул розовый рот: разулыбался до ушей. Танцевал пуще вчерашнего. Овсянку он съел вместе с капроновым пакетом. Мальчик было встревожился, но, взглянув на брюхо слона, успокоился: не то что пакет — резиновый дождевик переварит.

Траву слон слопал с удовольствием и обсыпался отрубями, замоченными в колоде. Замлел он на жаре. Кожа серая, то ли от грязи, то ли цвет такой.