Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне Страница 35

Ваня видел, что воевода со все большим подозрением косится на Юговича, который ничего не замечал. И еще мальчику очень хотелось спросить у историка, удастся ли Милошу Обиличу убить турецкого султана, но при Иване Косанчиче никак нельзя было!

В отсутствие Златыгорки человеческого детеныша посадил на спину лешак. Корова Росица ломилась прямиком через кусты. Гордане, которая то и дело втягивала голову в плечи, Шишок сказал: дескать, а тебе-то чего бояться, ведь натовские генералы «томагавки» сюда не пошлют, так что ты тут в полной безопасности! Цыганка даже остановилась и воскликнула:

— Ей-ей, правда! Какое хорошее бомбоубежище!

А Иван Косанчич достиг тайного места, где в густых зарослях укрывался засадный полк, заждавшийся своего воеводу. К деревьям были привязаны кони, взлетел Косанчич в седло и указал на сивого коня, мол, коль воеводу Милоша сейчас сама вила несет, так можете взять его Серко… Не знаю, дескать, что вы за люди такие, но ежели честные воины, так пойдете со мной в бой, там и поглядим на вас…Но оружие, де, придется самим добывать.

Боян Югович кивнул и попытался взлезть на коня Милоша Обилича, но не тут-то было! Шишок, подсаживая историка, слегка его подбросил — и угодил Югович прямиком в седло. Ваня уселся позади историка, домовик — впереди. А остальные?! Думали оставить их тут, в затишье, но не хотелось еще раз разделяться: мало им, что ли, улетевшей Златыгорки? Как потом всем сходиться?.. Решили уж всем вместе держаться.

Лешачонок, Ваня знал, бегает так, что никаким скороходам не угнаться, и дитека за его деревянной спиной, почитай, в безопасности. А как быть с коровой и цыганкой? Выход нашелся: корова Росица Брегович, попытавшаяся мычаньем изобразить ржанье, указала таким образом, что и она может побыть какое-то время лошадкой. И седло запасное нашлось у одного из войников. Гордана долго отнекивалась, но, делать нечего, согласилась, только вздыхала: дескать, хорошо, что бабушка умерла и не видит этакого позора — цыганка верхом на корове!

И вот уж гикнул воевода и помчался, а войники его — за ним. От топота сотен коней земля задрожала. Серко, видать, привыкший быть впереди, не отставал от скакуна Ивана Косанчича.

И тут Ваня Житный увидал, что к ним повернула часть турецкой конницы, — и свистят уж стрелы, словно ядовитый дождь пошел… А лешак вровень с лошадиными мордами бежит и попутно объявление делает:

— Вниманию пассажиров! Запрещается переходить железнодорожные пути, если до идущего поезда менее четырехсот метров! — и дает предупреждающий сигнал. Яна Божич за его спиной мотыляется.

Ваня оглянулся: рассыпались всадники по полю, а белая корова с верховой цыганкой далекуще отстали. Попытался он крикнуть домовику, чтобы попридержал коня, но куда там: Шишку удалось вытащить из левого рукава длинномерное копье, которое он занес уж над головой.

И вот Шишково копье полетело и вонзилось в знаменосца басурман. Уронил турок знамя, откинулся назад. А они уж мимо пролетают — и, чуть не выскочив из седла, на всем скаку постень выдернул свое копье из груди павшего.

А вокруг ужасные оскаленные лица людей и лошадей — и грохот, шум, вопли, стенанья, как на концерте группы металлистов. Мальчик поглядел по сторонам: где же Березай с Яной? Слава богу, лешак догадался свернуть в сторону, и укрыли его с девочкой дружественные кусты ракиты. А коровы с цыганкой нигде не видать!.. Эх, все ж таки надо было оставить их на холме! И тут до Вани доходит, что Боян Югович давно уже что-то кричит…

Историк орал, что им непременно надо к властелину сербов Лазару, дескать, он все понял, он понял, почему они сюда попали: нужно изменить ход Косовского сражения! Нельзя, де, чтоб Видов день 1389 стал черным вторником сербской истории… Исправлять, мол, надо ошибку… Тогда и в 1999-м бомбежек не будет! Он, дескать, что-то важное должен сказать князю! Выглядывайте знамя Лазара Хребеляновича: златое яблоко на синем треугольном поле, а над яблоком — златой крест!

Знать, и Шишок услыхал слова историка: подошвами уперся в конский круп, после вскарабкался Бояну Юговичу на плечи и принялся обозревать поле боя. И… углядел-таки яблочное знамя, соскочил в седло, повернул коня… И, выскочив из самой гущи кровавой сечи, помчались три наездника в сторону реки Ситницы.

Глава 17

Историк попадает в историю

За ними устремились несколько турецких конников с кривыми мечами, полетели вслед копья и стрелы, но Серко-конь не выдал: неожиданно вкось побежал, на всем скаку преодолел препятствие из груды порубанных тел — и отстали басурмане.

Мчится Серко… А Шишок, спрыгнув на ходу с коня и держась за стремя, вырвал из груди убитого янычара меч сербского войника, который тут же, рядом с врагом лежал. Но на янычарский ятаган, поразивший серба, домовик не позарился, миг — и он уж на коне, обтер окровавленный меч о Серкову гриву и сунул оружие Ване Житному. И еще дважды повторил домовик свой маневр: добыл меч себе и безоружному историку. Ощетинились всадники длинным копьем да короткими мечами, теперь хоть могли они отбиваться от противника. Конечно, первый удар постень на себя принимал — гикая, поперечным своим копьецом валил турок с коней, а неугомонных мечом привечал. Но и Бояну Юговичу с Ваней досталось помахать мечами: турки-то теснили со всех сторон.

Мальчику казалось, что он в войнушку играет: враги, выряженные в восточные костюмы, уж больно казались ненастоящими, вроде манекенов в модных Чудовских бутиках. А с манекенами биться поди-ка не страшно! Да и кровь, которая лилась на Косовом поле ручьем, казалась ему не вполне реальной: ведь уж шестьсот лет назад окропила она матушку-землю, шестьсот десять раз вырастали из нее печальные цветы — божуры!

Войник с хоругвью, — где яблоко-солнце горит, а над ним златой крест сияет, — носится по полю, разгоняя турок, как верный пес, разгоняющий с огорода чужих кур: знать, сербский властелин Лазар Хребелянович где-то поблизости.

И ведь пробились они к царю Лазару, вкруг которого сплотилось множество сербских войников, — у них, дескать, важное донесение о вражеском войске! Соскочили все трое с коней, и Шишок вперед историка вытолкнул, дескать, говори, чего хотел…

Седобородый князь, вложивший на время меч в ножны, не слезая с серого в яблоках скакуна, чепраки которого расшиты были золотом, сверху вниз глядел на неизвестных: мол, ну, какое-такое у вас донесение, может, изменник Милош убил султана Мурата, как похвалялся? Вижу я, де, у вас славный конь воеводы, которого я и подарил ему когда-то, видать, не ценит Милош Обилич царские подарки, коль первым встречным одалживает своего Серко…

Боян Югович замахал тут руками, закричал: дескать, да какой же изменник Милош Обилич! Не там, князь, измену ищешь! И убьет он, убьет султана — это как пить дать! Только… нет, не буду… А о коне-то и речи нету — это, де, неважно, не он нам дал коня! Разуй, мол, глаза-то, князь-надёжа: ведь предаст тебя Вук Бранкович, твой старший зять, вот за кем глаз да глаз нужен! Вели, дескать, властелин, послать к Вуковым латникам надежного человека — вон хоть твоего любимого знаменосца Павла Орловича, а то хоть Янко Юришича: надо, чтоб проследил кто-нибудь за Бранковичем, чтоб не увел, гад, своих людей за студеную Ситницу и в самый ответственный момент битвы не обнажил левый фланг! А лучше бы — киллера прислать, чтоб пришил он проклятого Вука! А еще, де, прошу тебя, князь, не меняй ты своего коня, когда, утомившись, станет он спотыкаться, не уезжай назад, а то войники твои, привыкшие видеть тебя впереди на добром коне, дрогнут, решат, что ты отступить хочешь…

Ваня Житный почуял, что происходит неладное: лицо князя исказилось, а историк ничего не замечал, вываливая на царя исторические сведения… Властелин сербов до того, видать, опешил от дерзких речей, что никак слов не мог найти. Наконец нашлись слова: связать, де, клеветников-предателей, а после того, как победим, тогда уж станем с ними разбираться!

Ваня с Шишком не сопротивлялись, когда их вязали, а Боян Югович прямо из себя выходил, извивался, чуть из веревок не выскочил и кричал, кричал: дескать, нет, нет, нет, великий князь, ты меня послушай! Ты, мол, не понимаешь: остановить надо Вука Бранковича во что бы то ни стало! Коня ни в коем случае не менять, а иначе, де, падет Сербское царство, турки нас завоюют, полтысячелетия будем маяться под османским игом! А потом американцы… — конечно, Америку пока что не открыли, но скоро ведь откроют! — станут нас бомбить!

Но тут засунули Юговичу кляп в рот, и больше историк ни слова не мог вымолвить, как ни старался.

Ускакал князь Лазар, войники его за ним, битва куда-то в сторону сдвинулась, и калики, связанные, одни остались: никто их не охранял, знать, каждый человек в сербском войске был наперечет. Ваня стал говорить Шишку: дескать, давай рви веревки-то, а после нас с историком развяжешь — вишь, дескать, как мычит Боян Югович, не хуже Росицы…