Тимоте де Фомбель - На волосок от гибели Страница 36

Торнетт не отрицал, что в молодости наделал немало глупостей. Тоби не знал, что тот имел в виду. У Сима Лолнесса было на этот счет много больше сведений, и он говорил, что Торнетт совсем не всегда был таким ласковым и доброжелательным и уж тем более старичком, жившим теперь у племянника, который занимался разведением гусениц.

На самом деле в молодости Торнетт был самым опасным преступником Дерева, первостатейным бандитом. Он провел десять лет в Гнобле, когда тюрьма находилась еще в ведении Совета Дерева. Она и тогда походила на ад, но по сравнению с тем, чем стала при Джо Миче, ту, прежнюю, можно было считать домом отдыха.

Но не ужасные условия Гнобля привели Тоби в отчаяние — Гнобль был тюрьмой, откуда никто никогда не сбегал.

Такого быть не могло. Не было. И никогда не будет.

Гнобль был омелой, висящей в пустоте. Омела была паразитом Дерева, пила его сок, присосавшись к ветке одной-единственной тоненькой лапкой, и эту лапку постоянно стерегли десять вооруженных охранников. При малейшем намеке на бунт они должны были обрезать лапку и отправить тюрьму в пустоту. Такова была инструкция.

Все, что Тоби знал о Гнобле, полыхнуло у него в голове огненной вспышкой, превратив все его мечты и планы в пепел.

Ночь Элиза с Тоби просидели на берегу озера, храня похоронное молчание. Когда небо посветлело, Элиза почувствовала даже что-то вроде облегчения. Тайна больше не тяготила ее. Тоби знал правду и, похоже, не придумал никакого безумства. Ему хорошо известно, что такое омела.

Десять дней, чтобы вытащить из Гнобля близорукого профессора и его жену… Да чтобы туда проникнуть, понадобится десять лет, не меньше…

Если только…

Элиза молилась, чтобы мысль, которая пришла ей в голову, миновала Тоби. Она гнала ее, взмахивая длинными ресницами и повторяя про себя: «Нет! Нет! Нет!»

Но лицо Тоби уже посветлело. Что могла поделать Элиза? Между ними существовал невидимый провод, по которому свободно передавались мысли и чувства.

Тоби посмотрел Элизе в глаза. Она поняла, что он решил сдаться Джо Мичу, и похолодела.

— Я сдамся и через несколько часов буду в Гнобле — половина пути останется позади, — объяснил он Элизе то, что ей и объяснять было не надо.

— Вторую половину пути ты проделаешь в гробу!

Элизе понадобился день и еще ночь, чтобы понять: Тоби не изменит своего решения. Если он не попытается спасти родителей, ему самому тоже незачем жить. Он же не безделушка на камине. В успех он не верит, но должен рискнуть ради них своей жизнью.

Можно было бы сказать, что с его стороны это благородно, но сам Тоби испытывал другие чувства. Более подходящим для них словом было бы «любовь», но сам бы он никогда не выразился так высокопарно.

Последняя ночь напоминала ночь перед сражением.

Элиза слушала Тоби, а сама, окуная кисточку в чернила из синей гусеницы, осторожно проводила на его ступнях линию от большого пальца до пятки.

Тоби не возражал, но спросил:

— Наводишь боевую раскраску?

В детстве Тоби со своим другом Лео Блю иногда рисовали у себя на руках и плечах разные знаки. Лео всегда был сумрачным, а порой жестоким. Он лишился матери, когда был совсем маленьким, а потом потерял и отца. Эти раны в его душе никогда не заживали, хотя даже ближайшему другу он о них ничего не говорил.

Теперь, похоже, раны загноились.

Элиза ничего не ответила Тоби. Он видел ее косички и не дел глаз. Он знал, что у нее на ступнях тоже есть такие же едва заметные голубые полоски: они были видны только ночью, светясь бледным голубоватым светом.

— Это секрет?

Элиза кивнула и спрятала кисточку.

— У меня тоже есть секрет, но я тебе его расскажу.

И Тоби рассказал.

Пока он сидел в дупле сломавшегося сука и слушал вопли Сатуна, звавшего приятеля, он попытался понять, что же задумал отец и какие дал ему указания.

Тоби уже знал, что раскаяние было притворным: отец его разыграл, чтобы дать возможность спастись.

В саду Тоби сообразил, что имел в виду Сим, сказав странную фразу: «Смотри не поранься снова». Напутствие напомнило Тоби о дуплистом суке в саду Верхушки, благодаря которому ему и удалось сбежать от своих провожатых.

Но вот почему отец вдруг так грубо с ним обошелся и дал подзатыльник вместе с приказом обращаться вежливо с гнусным Рашпилем, Тоби понять не мог.

Сим никогда в жизни пальцем его не тронул, значит, это был какой-то знак, какое-то распоряжение. Но какое?

Потом Тоби сбежал, а Лео Блю под материнским присмотром Минуеки вошел в гостиную мэтра Кларака. Услышав известие Лео, Джо Мич пришел в страшную ярость.

Тоби жив! Мич не мог с этим примириться. Его корчило от ярости, и казалось, что у него начались колики. Мич стал весь красный, держался за живот и издавал странные звуки, что-то среднее между бурчанием и блеянием. Сигарета вылетела у него изо рта со скоростью ракеты и приземлилась… на груди Минуеки, а та осторожненько ее потушила.

Потом Джо Мич притих и несколько минут сидел неподвижно. Передохнув, он медленно перевел выпученные глаза на Сима.

То немногое, что застревало в голове у Мича, держалось крепко. Он прекрасно помнил, что Сима еще не обыскали. Дело с коробочкой Балейны откладывалось, но Камень Дерева он мог забрать и сейчас. Камень-то был у Сима.

Мич махнул рукой Торну, и тот набросился на профессора.

Майя посмотрела на мужа. Тоби жив, но Мич сейчас завладеет Камнем. Майя отдала бы двадцать таких камней за жизнь своего сына, но власть, которую обретет Мич, заполучив такое богатство, будет катастрофой для всех, чья жизнь связана с Деревом…

Торн лихорадочно обыскивал Сима. Его раздели догола, трясли и перетрясали каждую его вещичку. Но профессор больше не плакал, он улыбался. Улыбался потому, что его план удался.

У профессора ничего не нашли. Ничего, кроме двух шариков жевательной резинки и карандаша. Рашпиль лично раздавил шарики каблуком: резинка себе и резинка. Но очень качественная. Резинка приклеилась к подошве и приклеила Рашпиля к полу. Рашпиль задергался, стараясь отклеиться, а со стороны казалось, будто он отплясывает какой-то очень модный танец. У Мича, пока он смотрел на своего веселого помощничка, от злости глаза едва не вылезли из орбит.

Сим тоже глядел на них и снисходительно улыбался.

В ту же самую секунду Тоби на бегу провел рукой по мокрым от пота волосам и нащупал у себя на затылке какой-то шарик. Это оказалась жевательная резинка. Она приклеилась на то самое место, куда отец ударил его ладонью. Под липкой резинкой Тоби обнаружил что-то твердое. Он выдрал резинку с клочком волос и рассмотрел шарик. Нет, он не ошибся, — он держал залепленный резинкой Камень Дерева!

И вот в гроте у озера Тоби достал Камень, который он ухитрился запрятать в подшивку брюк, и показал его Элизе. Она взяла его подержать, и Тоби увидел на пальце Элизы чернильное пятнышко.

— Вот он, мой секрет, — сказал он. — Отец доверил его мне, и я спрячу его здесь, в гроте. Если со мной что-нибудь случится, ты будешь знать, что он тут.

Тоби взял Камень и двинулся вглубь грота, освещая себе путь горящей веточкой. Он подошел к портрету Элизы: она сидела одна, положив подбородок на руки, и смотрела вдаль. Тоби изобразил ее почти в натуральную величину. В правый глаз нарисованной Элизы он вставил камень — зрачок. Веточка догорела.

Тоби вернулся к живой Элизе. Она стояла у очага напротив входа в грот.

— Не сдавайся Джо Мичу, — сказала она. — Я тебе помогу.

22

Воспитание крошки

Размахнувшись дубиной едва ли не тяжелее ее самой, Берник обрушила удар на сидевшего перед ней старика.

— Крошка, домой! — закричал наблюдавший издалека за дочкой отец. — Слышишь? Нам пора!

Крошка и не думала слушаться — она стояла и смотрела на свою жертву, свалившуюся на пол без чувств, потом пощупала лысую голову и с удовлетворением сообщила:

— Растет…

Действительно, на голове старика наливалась огромная шишка. Пятая за день. После славных трудов, похоже, и в самом деле пора было возвращаться домой.

Дом Гуза Альзана и его дочки Берник находился в самом центре омелы Гнобль. У Гуза было две заботы.

Первая — тюрьма с тысячью заключенных, над которыми он был начальником. С заключенными Гуз знал, что делать: делал что хотел, и это получалось у него неплохо. Во всяком случае, Большой Сосед был доволен.

Второй заботой Гуза, его сердечной заботой, была его дочь Берник. С недавнего времени его стали беспокоить ее наклонности. Гуз знал, что лет с десяти Берник начнет меняться, расти, взрослеть, превращаясь в девушку. Гузу говорили: «В переходном возрасте это естественно, так оно и бывает в переходном возрасте». Поначалу Гузу даже нравилось, что Берник ломает стулья и душит гувернанток. «Растет, — говорил он себе. — Будет точь-в-точь как крестный отец». Крестного отца Берник, если вы не знаете, звали Джо Мич.