Эсфирь Эмден - Школьный год Марины Петровой Страница 37

72. Класс Алексея Степаныча

На рисунке Марины был изображён весь класс Алексея Степаныча: двенадцать девочек и мальчиков.

Они шли гуськом, друг за дружкой, с решительным и боевым видом. У каждого в одной руке — скрипка, а в другой — высоко поднятый смычок. «Смелые люди», — сказал бы Алексей Степаныч. Но ему-то Марина этот рисунок не показала. Ещё смеяться будет, пожалуй. Скажет, что же в жизни такая трусиха?

Но в этот раз Марина и правда боялась меньше, чем всегда. Она так сжилась с музыкой Моцарта, что играла её, не думая ни о чём, естественно и просто, как по утрам напевала одна или пела с ребятами на сборах.

Она не знала, что в этот раз больше неё волновался её учитель. Он-то знал, что пьеса эта была выше программы Марининого, пятого, класса и несколько выше её сил. Он знал, что девочка, придававшая такое большое значение их «тайне» и так её боявшаяся, очевидно поэтому отнеслась к пьесе Моцарта, как к чему-то естественному в её жизни. Она считала, что эта пьеса по её силам. А музыка Моцарта оказалась понятной девочке. Это очень радовало Алексея Степаныча, но всё же он не был спокоен.

Вот уже заполняют зал дети и взрослые. В первых рядах — его ученики. Многие из них сегодня играют. Его класс. Как он знает их всех, с их ленью и усердием, с детскими ошибками и редкими, но такими счастливыми для него артистическими взлётами…

Вот с краю сидит маленькая Шура. Алексей Степаныч очень ровно относится к ученикам, и он чувствует, что дети это ценят. У него нет «любимчиков». Но эту девочку он нежно любит. Это одна из самых талантливых его учениц. Живая как огонь, весёлая — и в жизни и в игре. Но вместе с тем девочка эта его очень заботит. Что-то в последнее время она стала отставать, и техника её почти не развивается. А без технического развития нельзя двигаться вперёд, особенно — играя на таком сложном инструменте, как скрипка. Да, его ребятишки вряд ли отдают себе отчёт, на каком сложном и трудном инструменте они учатся играть.

А девочка стала отставать. Надо посоветоваться о ней с Елизаветой Фёдоровной.

А вот рядом с ней — Лёня. Какие разные дети! У Лёни безукоризненная для его возраста техника, он очень много сделал за последнее время, преодолел много трудностей — и не поверишь, что часть года прогулял. Но настоящей музыки в его игре мало. Где-то на стороне витают его мальчишеские мысли, когда пальцы бегают по струнам. Значит, эту сторону в нём надо развивать больше всего. Кажется, в этот раз что-то сдвинулось.

Он приписывает это, между прочим, и девочкам — Гале и Марине. Они быстро двигаются вперёд, и Лёне не хочется отставать от них.

История с концертом, участие, которое приняли в нём тогда девочки, тоже сыграли свою роль.

Посмотрим, как сыграет, посмотрим…

А вот Галя — сидит, сжав губы. Ну, за эту девочку он спокоен: твёрдый характер, своего добьётся! И чувствует тонко и работать умеет.

Сашенька, Оля — ну, эти малыши ещё не в счёт. Он пока к ним только примеряется, подходит то так, то эдак, пробует, что их больше заденет, скорее приохотит к работе. Оля способнее, но, кажется, ещё слишком мала и рассеянна. А из Сашеньки, пожалуй, может выйти толк.

А рядом с Сашенькой — Марина, что-то ласково шепчет ему на ухо. Хорошая девочка, но не простая. Кажущаяся лёгкость характера, а, в сущности, характер не простой. Если станет работать — будет толк. С ней работать интересно. Как-то она сегодня справится? Нелёгкую он ей задал задачу.

Позади неё — Миша, самый старший его ученик. Ну, этот уже виден. Работоспособен на редкость, несомненно будет музыкантом. Иногда не хватает чего-то своего, но и это придёт постепенно. Всё-таки мальчику ещё только пятнадцать лет.

Боря, Витя… С этими — работать и работать. Да, немало труда вложено в них всех. Чем-то они его отблагодарят сегодня? Ведь каждый школьный концерт — это смотр его учеников, его преподавательского метода, смотр его класса.

— Тихо, дети, начинаем! — говорит Семён Ильич, поднимаясь с места. — Марина, тихо!

Что это с Мариной? С ней рядом, справа, сидит незнакомая Алексею Степанычу девочка. А, кажется из фабричного клуба! Они рассматривают какой-то рисунок.

— Зачем ты его привезла? — шепчет Марина.

— Сравнить, — тихонько отвечает её соседка.

Алексей Степаныч протягивает руку и берёт рисунок из рук Марины.

— Ой! — пугается Марина и заливается краской.

А Алексей Степаныч смотрит на рисунок и улыбается. В точности так, как предвидела Марина. Однако рисунок ему явно нравится, и он не собирается его отдавать.

«Да, они не боятся, — думает он. — Сегодня больше волнуюсь я».

— Класс Алексея Степаныча Соловьёва! — объявляет Семён Ильич. — Саша Ичимов, младший приготовительный класс.

Алексей Степаныч видит, что сидящая рядом с Сашенькой Марина снова вспыхивает так, как будто вызвали её, и горячо шепчет что-то на ухо встающему с места Сашеньке.

— Да он ничуть не боится! — тихо говорит ей девочка справа.

— В первый раз играет, — взволнованно шепчет Марина. — Ведь это наш самый маленький ученик!

А Саша выходит к роялю так, как будто это в его жизни не первый, а двадцать первый по крайней мере концерт. Он застенчиво и вместе с тем серьёзно смотрит на комиссию и протягивает свою скрипку для настройки Алексею Степанычу.

73. На педагогическом совете

В приёмной ожидали родители и дети, переговаривались, делились впечатлениями, а в зале совещались педагоги.

Концерт окончился в десять часов, теперь было уже одиннадцать, а обсудить успели только половину игравших.

Елизавета Фёдоровна, пришедшая на концерт после напряжённого рабочего дня, так устала, что у всех было желание ускорить обсуждение. Но почти о каждом ученике завязывался разговор — и снова и снова горячо обсуждались его музыкальные данные, его продвижение вперёд и метод педагога.

Извечный педагогический спор — о трудном и лёгком — был главной темой обсуждения.

Сколько лет существовала музыкальная педагогика — почти столько же лет существовал и этот спор. Одни говорили о том, что дети растут на трудном, что лёгкие пьесы не приносят пользы, что воспитанный на лёгком ученик и будучи взрослым не может привыкнуть к трудностям, боится их и не осиливает. Что только на трудном быстро двигается и растёт ученик — его звук, техника, его общая музыкальная культура.

Другие говорили, что преждевременное воспитание на трудных вещах губит в ученике его детское восприятие музыки, его музыкальность. Подавленный техническими трудностями, ученик перестаёт ощущать музыку играемых им вещей и приучается смотреть на них лишь как на барьер для преодоления трудностей.

Вероятно, истина была где-то посредине. Вероятно, растить учеников надо было и на лёгком и на трудном, гармонически развивая и раскрывая их технические и музыкальные способности. Так считали старые, опытные педагоги. Но молодые увлекались обычно скоростным методом. Им хотелось дерзать, экспериментировать. Иногда результаты бывали блестящими. Но это был метод, пригодный для более сильных учеников. Более слабым он зачастую приносил вред.

И если отбросить частные вопросы постановки — манеры держать скрипку, держаться вообще, вопросы техники «правой и левой руки», то, в основном, спор вёлся именно о трудном и лёгком.

Уже много было выкурено папирос и сказано горячих слов, когда комиссия закончила обсуждение десяти игравших учеников и перешла к Марине.

Года два назад Марина играла по-детски непосредственно и с увлечением. И на одном из школьных концертов сыграла так темпераментно и музыкально, что получила пятёрку с плюсом и конфету от Елизаветы Фёдоровны. Для самых отличившихся у неё в кармане всегда были конфеты.

Но в прошлом году Алексей Степаныч решил быстро двинуть девочку вперёд: по возрасту она была старше своих одноклассников и данные для быстрого роста угадывались у неё педагогом.

Он дал ей трудный для её возраста и класса концерт Баха.

Марина сыграла его верно в отношении ритма, темпа и интонации — чистоты, верности звучания. Но музыка Баха девочке ещё не была понятна — исполнение её было невыразительным, неглубоким.

И после этого концерта игра Марины как-то немного завяла. Прежнего огонька не было, девочка стала играть суховато — это больше всего беспокоило Алексея Степаныча.

За Баха ему очень сильно в своё время попало от Елизаветы Фёдоровны. И всё-таки свою пользу трудный концерт принёс. Прошёл какой-то период, и к Марине вернулась её музыкальная жизнерадостность, но игра её стала более зрелой.

И вот теперь был второй опыт. Пьеса Моцарта, сыгранная Мариной, была не столько трудна чисто технически, сколько требовала глубины исполнения и настоящего, красивого звука. Эта пьеса должна была разбудить задремавшее как будто в Марине музыкальное чувство. И это случилось.