Любовь Воронкова - Личное счастье Страница 39

Витя с презрением посмотрел на Яшку и прошипел сквозь зубы:

– Червоточина, вот ты кто. Стели постель, чтобы как у всех была!

– Ну и постелю, подумаешь! – огрызнулся Яшка. Он поднял одеяло и простыню, кое-как застлал постель, положил подушку.

– Как постелил? Погляди, какие у людей постели и какая у тебя? Эх ты, принцесса, привык, чтобы мамушка стелила, сам не умеет!

Он ловко встряхнул Яшкино одеяло, постелил, разгладил морщинки, подровнял края.

– «Принцесса»… – проворчал Яшка с обидой. – А может, у меня никогда и кровати-то не было? Была бы, так и я не хуже стелил бы.

Яшка не ожидал, что из-за такого пустяка поднимется столько шума. Ребята-пятиклассники, чью спальню так опозорил Яшка, услышав об этом, вознегодовали. Они так берегли свое второе место по чистоте в спальне (первое было у девочек седьмого класса «А»), они так следили, чтобы у них все было в порядке, и вот!..

– Этот Виктор – простофиля! – расстроенно говорил староста спальни Сережа Коржиков. – Неужели не мог объяснить человеку по-хорошему?

– Ну что я мог сделать, что я мог с ним сделать! – чуть не со слезами, весь красный, защищался Витя. – Ему говоришь, а он все на смех!

– Это несправедливо! Мы не виноваты! – возмущенно кричал белокурый бледный парнишка. – Ведь это новенький нарушил! А уж они скорей очки снимать!

Комиссия, в лице Клаши, была тут же.

– А нас не касается – кто, – непреклонно сказала она. – В спальне была драка и постель разбросана.

– Да не драка, не драка! – уверял Витя. – Просто я хотел отнять одеяло, а он…

– Если новенький хулиганил, то при чем наши очки? – снова начал убеждать ее Сережа Коржиков. – Это же несправедливо. Этот Клеткин еще не наш, он еще ничего не понимает!

– Факт есть факт, – стояла на своем Клаша.

Ребята шумели, волновались. Яшке было не по себе – вот-то натворил кутерьмы! И в то же время почему-то было приятно, что о нем говорят, что из-за него волнуются. Вот какой он, не успел прийти, а уже столько разговора! Правда, разговор получился не особенно лестный, но у Яшки был свой принцип – пусть ругают, но говорят: он любил быть в центре внимания.

Собрание это вспыхнуло внизу, около раздевалки, когда ребята только что вернулись с работы. Они убирали двор, готовясь к учебному году. Запыленные, с грязными руками, с размазанными полосами на вспотевших лицах, они кричали, спорили, доказывали.

Кругом, шумные, веселые, разгоряченные работой ребята мчались в умывальные комнаты, скакали по лестницам вверх, чтобы переодеться к обеду. Из столовой уже доносились вкусные запахи горячего супа и свежих булочек. А огорченные ребята из пятого класса «А» все еще доискивались справедливости.

В дверях учительской комнаты давно уже стояла и слушала ребят воспитательница пятого класса «А» Татьяна Даниловна. Спор все разгорался, напор целого класса не мог поколебать Клашу, она упорно стояла на своем. И тогда вступила Татьяна Даниловна.

– Весь спор идет из-за новенького, из-за Яши Клетки на. – Тут она обернулась и посмотрела на Яшку, приподняв одну бровь, над которой сразу возникла морщинка. – А почему же ты, Яша, молчишь, да еще, как я вижу, стоишь и тихонько посмеиваешься? Разве тебя это не касается?

Ребята затихли и все повернулись к Яшке. Они глядели на Яшку молча и ждали, что он скажет.

И, может быть, первый раз в своей жизни Яшка смутился. Он покраснел, засопел, опустил голову.

– Ну, а чего я! Знал я, что ли?

– Он, конечно, не знал, – сказала Татьяна Даниловна. – А когда будет знать, этого не случится. И я думаю, Клаша, на этот раз не будем снижать пятому классу оценку, ведь ребята не виноваты.

Ребята закричали «ура», все сразу пришли в движение, еще пытались что-то доказать…

– Марш умываться! – сказала Татьяна Даниловна, и ребята гурьбой бросились в умывальную.

– А я? – растерялся Яшка.

– И ты иди… – Татьяна Даниловна пригладила его подстриженный вихор и легонько толкнула в плечо. – Обедай, а потом – работать. Староста скажет, что делать.

– Ворота красить бы, – сказал Яшка. – Я видел, ребята красили. Очень краска хорошая, зеленая такая. Я сумел бы.

– Вот и хорошо, – ответила Татьяна Даниловна. – Я попрошу старосту, чтобы он тебя назначил на эту работу.

Яшка удивился ее сговорчивости.

– И потом, я бы деревца окапывал – я видел, ребята окапывали яблоньки, что ли…

– Работы сколько хочешь. Красить так красить, окапывать так окапывать. Беги скорей в столовую.

– А вот это… – Яшка не мог уйти, не узнав еще одного, что его волновало. – А у вас тут фотоаппарат есть?

– Ну еще бы! У нас фотографический кружок работает.

– А мне можно?

– Конечно, можно.

– А поснимать дадите?

– Ну еще бы! Ну беги же скорей.

Яшка оглянулся: в вестибюле они с Татьяной Даниловной были одни.

– А я ведь тот аппарат не крал, – сказал он доверительно, – это отец у меня стащил да пропил, а я…

– Я всё знаю, – прервала Татьяна Даниловна, – и пойдешь ты в конце концов обедать?

– Ну, если знаете, тогда всё… – Яшка удержался, чтобы не сказать «сеанс окончен». Сеанс только начинался.

РАДОСТНЫЕ ВСТРЕЧИ

Где-то в лесах вышел из чащи олень и ступил копытом в теплую летнюю реку. И как только ступил – захолодела вода по всем рекам и озерам.

Этой легендой отмечает народ начало последнего летнего месяца – августа.

И в самом деле, еще как будто лето сияет и зеленеет на земле, и ребятишки бегают в одних рубашонках, и солнце блестит в оконных стеклах, и ни один лист еще не упал с дерева, но уже нет-нет, и пролетит по улицам холодный ветерок и напомнит о том, что осень близко.

Зину всегда, неизвестно почему, волновало наступление осени, какая-то непонятная грусть возникала в душе, какое-то светлое раздумье заставляло ее подолгу стоять у открытого окна, в которое заглядывали широкие ветки клена.

Как-то утром, медленно расчесывая свою белокурую косу, Зина подошла к окну и увидела среди зеленых ветвей тронутый оранжевым отсветом лист.

– Здравствуй, осень, – прошептала она.

И тут же радостно подумалось, что скоро должны вернуться из похода ее товарищи.

– Надо сходить к Дариме, узнать, – решила Зина.

Антон позавтракал и убежал в пионерский лагерь – он теперь никого не боялся: Яшка Клеткин исчез с его горизонта. Зина проводила его, взялась было за щетку и тряпку, чтобы прибрать квартиру, и вдруг почувствовала, что не может оставаться дома ни на одну минуту. Она сунула щетку в угол, бросила тряпку, сняла передник – ну может же она хоть раз не убрать квартиру вовремя!

Зина почти бежала по улице. Она сознавала, что уже не маленькая, чтобы так вот бегать по улице, но проворные ноги бежали сами, и остановить их было нельзя. Непременно, непременно у Даримы есть письмо от Фатьмы и Дарима знает, когда они приедут!

Дом номер пять совсем недалеко. Вот уже начался его зеленый забор, вот и калитка, закрытая на щеколду. Но лишь Зина протянула руку, чтобы нажать на щеколду, как зеленая калитка порывисто распахнулась и перед Зиной появилась Фатьма.

– Ой, Зина!

– Фатьма!

Они бросились друг к другу и крепко обнялись.

– Я так и знала! Так и знала! – кричала Зина, прижимаясь щекой к плечу Фатьмы. – Я с утра чувствовала!

– А я сразу как приехала – к тебе! Гляди-ка, и не умылась даже! Пойдем к нам, я хоть умоюсь!

Подруги, смеясь от радости, не разнимая рук, вошли во двор. По двору шла Дарима с метлой и ящичком для мусора в руках.

– А, встретились! – улыбнулась она, и белые крупные зубы ее так и засияли. – Дождалась, белый преник! Эй, Фатьма, сколько она тут бегала без тебя туда-сюда!

Подруги уселись на лавочке под сиреневыми кустами. Сколько разговоров, сколько рассказов тут началось!

– Иди умойся, руки грезные! – крикнула Дарима Фатьме.

Но Фатьма только отмахнулась. Она должна была немедленно, тут же, не сходя с места, рассказать Зине все, все, что они видели, что делали, что пережили за эти два месяца далекого похода.

Фатьма не умела рассказывать по порядку. Тут, конечно, были и ночные костры в лесу на полянах, когда красные искры летели в звездное небо. И белые тропки, убегающие все вдаль и вдаль через цветущие луга. И приключения на речных переправах, и песни, которые сами сочиняли и пели, и шумные сенокосы в колхозах, встретившихся на пути…

– До чего хорошо сено убирать! Я раньше думала – а как это в колхозе работать? Артемий говорит: «Если понадобится где наша помощь – конечно, поможем». А я говорю: «Ни за что я не буду, я не умею ничего, только на смех!» А Сима: «Мы все не умеем!» А этот Гришка свое: «Зато пообедать дадут, а то надоел этот ваш кулеш с дымом, с углями, со всякими ветками».

И вот идем, видим, туча заходит – ну прямо так и встает над лесом. Как гора, да такая черная, страшная! А впереди – колхоз, крыши видны. Мы бегом, прятаться от дождя. А тут луг. Огромный, даже краев не видно. И колхозники все на лугу – спешат скорей сено убрать, работают без оглядки, сгребают, на машины грузят и тут же в стог складывают. А сена столько… Тут Артемий нас останавливает: «Куда бежите? Поворачивай на луг!» А в это время Андрюшка: «А если дождик?» Тут все на него: «Подумаешь, мятный пряник, дождя испугался!» Колхозники нам обрадовались! Бригадир у них такая румяная тетка, глазастая. Сразу нам грабли в руки, показала, как подгребать, а сама – к машине. Я думаю: ни за что не сумею! И знаешь – сумела! И все сумели!