Всеволод Гаршин - Лягушка-путешественница. С вопросами и ответами для почемучек Страница 4

Что это за пальма? Какая она?

Атталея – род семейства Пальмовые, включающий около 70 видов, произрастающих в тропических областях Америки. Внешне это типичная пальма с неразветвлённым стволом и кроной из крупных перистых листьев на верхушке. Местное население использует в хозяйстве волокна этой пальмы. За пределами естественного ареала атталеи культивируются как декоративные оранжерейные растения. Латинское название нашей героини – атталея принцепс – созвучно и родственно слову «принц», его можно перевести как «лидер, вождь, идейный вдохновитель».

Пальмы и кактусы живут в разных местах?

Саговая пальма произрастает в тропиках Юго-Восточной Азии. Это небольшая пальма высотой до 9 м, с толстым стволом, из которого получают саго – важный компонент питания местных жителей, содержащий крахмал. Кактусы – растения Южной и Северной Америки. Они запасают влагу в стеблях (в зависимости от вида они чаще похожи или на шары, или на столбы, а их листья превратились в колючки). Именно кактусы создают характерный пейзаж американских пустынь. Соседство кактуса и пальмы в одной оранжерее с точки зрения ботаники странно – у них разный температурно-влажностный режим.

Что за растение древовидный папоротник?

Папоротники – очень древняя и разнообразная группа растений. Древовидные папоротники играли важную роль в предыдущие геологические эпохи – они появились в девонском периоде (около 400 млн лет назад). У всех папоротников особые листья – вайи – сначала они свёрнуты улиткой, а по мере роста раскручиваются и распрямляются, а по сути своей – это система видоизменённых побегов. В умеренных широтах растут только травянистые папоротники, но в тропиках не редкость древовидные папоротники, внешне напоминающие пальмы с «кроной» из характерных папоротниковых листьев.

Что это за травка?

В оранжереях тоже есть свои сорняки – как правило, сорняки из открытого грунта в оранжереи «не допускаются», но некоторые оранжерейные растения размножаются очень активно. Как правило, их оставляют в качестве почвопокровных растений – почва, покрытая растениями, меньше иссушается, что создаёт более благоприятную среду для корней, да и растительные композиции выглядят намного естественнее, ближе к природе. Чаще всего в оранжереях всё заполоняют селагинеллы – они относятся к плауновидным, и цимбалярия постенная – однолетнее цветковое растение из семейства Норичниковые, с мелкими цветками и округлыми листьями, напоминающими листья пеларгонии – «комнатной герани».

Почему на юге у деревьев листья большие, а на севере маленькие?

Юг бывает разный в плане климатических условий (пустыни – это тоже юг для жителя средней полосы), и чёткой закономерности между географией и величиной листьев не может быть. А вот между размером листьев и влажностью определённая зависимость есть. Растения, которые привыкли жить при достаточном количестве влаги, обычно имеют крупные листья – например, это растения дождевых тропических лесов или берегов водоёмов. В засушливых местах, там, где влага в дефиците, растения вынуждены её экономить – листья не только уменьшаются в размерах, но могут и совсем исчезнуть, превратившись в чешуйки или колючки.

Почему был такой звук? Пальмы пустотелые?

У пальм мягкая древесина, но полости внутри нет, как нет и годичных колец, характерных для деревьев умеренных широт. Стволы всех видов пальм покрыты одревесневшими основаниями опавших листьев, что создаёт неповторимый для каждого вида рисунок. Если постучать по стволу, то звонкий звук характерен для здоровых деревьев (а человек научился делать звук деревьев ещё красивее – сколько музыкальных инструментов изготовлены из дерева!), а глухой звук указывает на проблемы – например, на сердцевинную гниль.

Неужели тропические деревья сразу погибают от холода? Какие температуры они выдерживают?

Увы, это так. Если бы тропические и субтропические растения могли выжить в открытом грунте, то не было бы ни оранжерей, ни комнатного цветоводства – в них просто не было бы необходимости. У растений умеренных широт есть адаптации к суровому климату – листопад, состояние покоя, особенности физиологии, – которыми уроженцы тропиков не обладают. Достаточно кратковременного понижения температуры до нуля (или сквозняка), чтобы тропическое растение погибло. Некоторые виды выдерживают кратковременные лёгкие заморозки, но теряют декоративность, другие погибают даже при слабых положительных температурах – на их родине такого не бывает.

То, чего не было

В один прекрасный июньский день, – а прекрасный он был потому, что было двадцать восемь градусов по Реомюру, – в один прекрасный июньский день было везде жарко, а на полянке в саду, где стояла копна недавно скошенного сена, было ещё жарче, потому что место было закрытое от ветра густым-прегустым вишняком. Всё почти спало: люди наелись и занимались послеобеденными боковыми занятиями; птицы примолкли, даже многие насекомые попрятались от жары. О домашних животных нечего и говорить: скот крупный и мелкий прятался под навес; собака, вырыв себе под амбаром яму, улеглась туда и, полузакрыв глаза, прерывисто дышала, высунув розовый язык чуть не на пол-аршина; иногда она, очевидно от тоски, происходящей от смертельной жары, так зевала, что при этом даже раздавался тоненький визг; свиньи, маменька с тринадцатью детками, отправились на берег и улеглись в чёрную жирную грязь, причём из грязи видны были только сопевшие и храпевшие свиные пятачки с двумя дырочками, продолговатые, облитые грязью спины да огромные повислые уши. Одни куры, не боясь жары, кое-как убивали время, разгребая лапами сухую землю против кухонного крыльца, в которой, как они отлично знали, не было уже ни одного зёрнышка; да и то петуху, должно быть, приходилось плохо, потому что иногда он принимал глупый вид и во всё горло кричал: «какой ска-ан-да-ал!!»

Вот мы и ушли с полянки, на которой жарче всего, а на этой-то полянке и сидело целое общество неспавших господ. То есть сидели-то не все; старый гнедой, например, с опасностью для своих боков от кнута кучера Антона разгребавший копну сена, будучи лошадью, вовсе и сидеть не умел; гусеница какой-то бабочки тоже не сидела, а скорее лежала на животе: но дело ведь не в слове. Под вишнею собралась маленькая, но очень серьёзная компания: улитка, навозный жук, ящерица, вышеупомянутая гусеница; прискакал кузнечик. Возле стоял и старый гнедой, прислушиваясь к их речам одним, повёрнутым к ним, гнедым ухом с торчащими изнутри тёмно-серыми волосами; а на гнедом сидели две мухи.

Компания вежливо, но довольно одушевлённо спорила, причём, как и следует быть, никто ни с кем не соглашался, так как каждый дорожил независимостью своего мнения и характера.

– По-моему, – говорил навозный жук, – порядочное животное прежде всего должно заботиться о своём потомстве. Жизнь есть труд для будущего поколения. Тот, кто сознательно исполняет обязанности, возложенные на него природой, тот стоит на твёрдой почве: он знает своё дело, и, что бы ни случилось, он не будет в ответе. Посмотрите на меня: кто трудится больше моего? Кто целые дни без отдыха катает такой тяжёлый шар – шар, мною же столь искусно созданный из навоза, с великой целью дать возможность вырасти новым, подобным мне, навозным жукам? Но зато не думаю, чтобы кто-нибудь был так спокоен совестью и с чистым сердцем мог бы сказать: «да, я сделал всё, что мог и должен был сделать», как скажу я, когда на свет явятся новые навозные жуки. Вот что значит труд!

– Поди ты, братец, со своим трудом! – сказал муравей, притащивший во время речи навозного жука, несмотря на жару, чудовищный кусок сухого стебелька. Он на минуту остановился, присел на четыре задние ножки, а двумя передними отёр пот со своего измученного лица. – И я ведь тружусь, и побольше твоего. Но ты работаешь для себя или, всё равно, для своих жученят; не все так счастливы… попробовал бы ты потаскать брёвна для казны, вот как я. Я и сам не знаю, что заставляет меня работать, выбиваясь из сил, даже и в такую жару. Никто за это и спасибо не скажет. Мы, несчастные рабочие муравьи, всё трудимся, а чем красна наша жизнь? Судьба!..

– Вы, навозный жук, слишком сухо, а вы, муравей, слишком мрачно смотрите на жизнь, – возразил им кузнечик. – Нет, жук, я люблю-таки потрещать и попрыгать, и ничего! Совесть не мучит! Да притом вы нисколько не коснулись вопроса, поставленного госпожой ящерицей: она спросила, «что есть мир?», а вы говорите о своём навозном шаре; это даже невежливо. Мир – мир, по-моему, очень хорошая вещь уже потому, что в нём есть для нас молодая травка, солнце и ветерок. Да и велик же он! Вы здесь, между этими деревьями, не можете иметь никакого понятия о том, как он велик. Когда я бываю в поле, я иногда вспрыгиваю, как только могу, вверх и, уверяю вас, достигаю огромной высоты. И с неё-то вижу, что миру нет конца.