Пётр Столповский - Дорога стального цвета Страница 4

Вошли в темный длинный коридор. Один из парней открыл какую-то дверь и сказал через порог:

— Привезли, Афанась Петрович. Заводить?

— Давай, давай!— донесся густой бас как из трубы, и в комнате нетерпеливо громыхнул отодвигаемый стул.

Зуба не очень дружелюбно двинули в спину, и он первый перешагнул порог.

Посреди уставленной столами и шкафами комнаты, расставив для прочности ноги в хромовых сапогах и заложив руки за спину, стоял огромный человек. У Зуба мелькнуло, что если этому человеку приделать бороду, повесить на пояс булатный меч, то будет вылитый Илья Муромец. Вида этот гигант был сурового, военного. Изрядно поношенный офицерский китель так плотно облегал его могучие плечи, что повернись он неосторожно либо напряги мышцы, и ни одного целого шва не останется. Даже по тому, как он стоял, видно было, что это и есть председатель колхоза.

— Ну что, яблошники, хорош у нас нынче урожай, а?— зарокотал «Илья Муромец», и ребята поняли, что от его шутки добра не дождешься.

Откуда они есть, председатель и не думал расспрашивать. Черные гимнастерки, форменные фуражки и ремни с бляхами, на которых отштамповано «СУ», указывали точный адрес.

— Слышим, Надюха стреляет!— с азартом начал рассказывать парень с разодранной губой.— Раз ахнула да другой. Ну, думаем, зовет...

— Молодцы, хлопцы!— весело гаркнул председатель.— От лица чапаевцев — молодцы!

— Стараемся, Афанась Петрович,— расплылись парни.

— Вот-вот, а от них спасу нет.— Он развернул свое необъятное тело к яблошникам.— А? Отбою, говорю, нет!

Ребятня жалась к стене у двери и исподлобья поглядывала на председателя. Мишка Ковалев безостановочно шмыгал носом. Шмыгать он начал с той минуты, как их изловили.

— Ну, теперь я сам с ними,— сказал парням председатель.— Гляньте, где там мой Колька. Скажите, чтоб машину подогнал.

— Есть, Афанась Петрович!

— Ну так что, яблошники?— снова зарокотал председатель, когда за парнями закрылась дверь.— Отвечать придется.

— Дяденька,— пустил давно приготовленную слезу Мишка Ковалев. — Мы ж первый раз...

— Мы ж только мимо шли, мы и не хотели,— взялся врать Крутько.

— Отставить!— посуровел председатель.— Нытьем меня не возьмешь. Умели воровать, умейте и отвечать.

Зубу неловко стало, что эти хлюпики распустили нюни перед таким богатырским человеком. Он

перестипил с ноги на ногу и угрюмо, с вызовом буркнул:

— Ответим.

— Вот это мужской разговор!— похвалил председатель. Он открыл дверь и крикнул в коридор, будто жернов по нему прокатил:

— Колька! Где он там?

— Бегу, Афанась Петрович!—донеслось с улицы,

— Да не беги, сейчас поедем!

Председатель отстранился от двери, и—ребятне:

— Слева по одному шагом арш! Колька, принимай этих гавриков поштучно! Да гляди, чтоб не драпанули! Голову сниму!

Драпануть было мудрено. Газик — в метре от крыльца, а на часах стоит расторопный шофер Колька.

Старик в малахае все еще сидел на скамейке.

— Командуешь, товарищ полковник?— улыбчиво спросил он председателя, когда тот появился на

крыльце.

— Командую, дед, командую,— по-хозяйски оглядывал тот улицу с высоты крыльца.— Шел бы ты сад сторожить, а?

— Не-е,— засмеялся старик, мусоля козью ножку.— Ружжа боюсь. Меня, милой, как в гражданскую еще контузило...

— Контузило-то куда?—перебил председатель.

— Да как бы тебе доложить... в самое темя.

— Это нехорошо — в темя. Надо было мягкое место подставлять.

— Дак как жа?—растерянно заморгал дед.— Если б знать, с какого она зюйда прилетит...

— Ну, бывай здоров, дед,— снова перебил председатель.— Некогда нам.

Востроносый, с прочной печатью озабоченности на лице Колька захлопнул за яблошниками дверцу. Председатель с великим трудом протиснулся на переднее сиденье. Машина испуганно присела под ним и словно бы охнула. Шоферу осталось места — всего ничего.

— Давай, Колька, в училище ихнее,— бросил полковник.— Мы его с хитрого фланга возьмем, Ребята переглянулись и совсем поскучнели. Всю дорогу председатель молчал, словно бы опасаясь, что от его могучего рокота в машине сломается что-нибудь хрупкое. Только перед самым училищем он чуть повернул голову на бычьей шее и сказал:

— Я не знаю, что там вам будет—выгонят или на гауптвахту посадят, но капусту мне училище уберет. Вот так. Есть у вас гауптвахта?

— Нету,— пискнул Мишка Ковалев.

— Ты слыхал, Колька,— у них даже гауптвахты

нету. Надо же!

Шофер хмыкнул и покачал головой. Дескать, как там они живут без гауптвахты, уму непостижимо.

Подъехали — удачнее некуда. Директор училища как раз спускался с крыльца административного корпуса. Домой, видно, собрался. Председатель в два мощных рывка выпростал свое тело из машины, отчего та сильно раскачалась, поздоровался с директором как со старым знакомым и крикнул:

— Колька, выпускай!

Пока ребятня вылезала, он объяснял директору, что к чему. Тот заколыхался от негодования, лицо его сразу увлажнилось.

— Так,— полез он за платком.— Так... Мы с ними разберемся, я вам твердо обещаю. С Зубаревым, например, все решено. Хватит его прощать. Я обещаю, что мы самым строгим.,.

— Ну, это уж вы как хотите,— перебил его председатель, возвышаясь над всеми утесом.— Меня другое волнует. Конечно, жаль будет, если об этом случае узнают, где положено. Такое ведь из года в год... Одним словом, поговорить нам надо.

Он указал глазами на вход в административный корпус.

— Конечно, прошу!— засуетился директор. И

ребятам: — Кто зачинщик?

Те понуро молчали.

— Я вас спрашиваю! Ты, Зубарев?

Молчание. Только Мишка Ковалев без устали

шмыгал носом.

— Ну, с тобой, Зубарев, все решено. А зачинщика найду — вместе с тобой выгоню. Вон! Все — вон, пока не вызову!

— Эт который Зубарев?— поинтересовался председатель.— Коренастенький? Ничего, подходящий паренек.

7

В общежитие шли молча. Мишка Ковалев, перестав вдруг шмыгать носом, первый юркнул в дверь, будто спасался от директорского гнева. В коридоре Зуб не выдержал и со злостью сказал Саньке:

— Ну что, сторожить нечего, трепло? Послушал

я тебя, дурак...

Крутько смолчал. Перед тем, как войти в комнату, он хмуро бросил:

— Хана мне теперь, Зуб.

— Чего это — хана?

Санька оглянулся по сторонам, поманил Зуба в угол коридора и со страдальческой миной на лице зашептал:

— Слышь, Юра, если меня вместе с тобой выпрут, я пропал — убьет отец.

— Так уж и убьет,— хмыкнул Зуб, удивляясь тому, что Крутько назвал его по имени.

— Убьет, верно говорю! Он припадочный, не помнит даже, что делает. Глянь, шрам на голове, вот тут. Это он костылем меня. Еле отняли. Не веришь?

Санька снова оглянулся — не слышат ли их. Шепот его стал еще тише, еще просительнее:

— Юра, скажи, что ты подбил пацанов, а? Тебе ж все равно теперь.

— Почему это все равно?

— Так директор же сказал, что с тобой все решено. Значит, выгонит. А зачинщика вместе с тобой — того...

— Паразит ты, Санька!— не выдержал Зуб.— Врезать бы тебе, да руки неохота марать.

Зуб повернулся, чтобы идти в комнату, но Санька вцепился в его рукав.

— Ну ладно, ну паразит... Юра! Что тебе стоит, ты же свой парень!

— Какой я тебе свой? Отвали!

Крутько скривил мордаху, кажется, вот-вот заплачет. Зубу представилось на секунду, как припадочный отец будет убивать Саньку, как тяжелый костыль проломит ему голову, и Санька останется лежать белый как полотно в луже крови. А все из-за него, Зуба, который не хочет назваться зачинщиком. В самом деле, что тут такого, если выбора действительно нет — зачинщик он или не зачинщик, из училища все равно попросят убраться.

— Ладно, не ной,— мрачно обронил Зуб.

— Скажешь, Юра?— оживился Крутько.

— Скажу. Исчезни.

— Все, исчезаю! Вот это я понимаю — друг!

Дай пять.

— Иди ты... Друг выискался.

— Юра, исчезаю!

Саньке Крутько сразу стало беззаботно и весело. Когда один за другим собрались рассыпавшиеся по всей округе яблошники, Санька стал с жаром рассказывать, как их изловили, как привезли сперва в колхоз, а потом в училище, как возмущался и задыхался директор. Выходило, что это была развеселая забава да и только. Остальным, конечно, крупно не повезло, что они не попали в эту потешную передряжку. Словом, Санька выглядел настоящим молодцом, не в пример писклявому Мишке Ковалеву.

8

На следующий день в первой половине дня всем троим велено было явиться на педсовет. Значит, сообразили ребята, дело пахнет керосином. Но Крутько не терялся. Он загодя предупредил всех яблошников о том, что Зуб берет основную вину на себя. Глядите, мол, чтобы в одну дудку у всех получалось.