Виктор Савин - Лесная книга Страница 4

— Такой же, как у зайца, — с видом знатока добавил Георгий.

— Значит, не взять нам этого козла, — сокрушаясь, сказал Семён, столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. — А я думал, что и козёл-то будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.

— Не жирно ли тебе будет? — усмехнулся Георгий. — И совсем тут не козёл прошёл, а лиса.

— Знаешь ты, лиса! — передразнил Семён.

— Вот и знаю.

Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое, по-зимнему холодное, оно уже склонилось к горам, похожим на сидящих рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.

— Пойдёмте домой, — сказал Яков Тимофеевич. — Хватит уж, долго ходили… Спорите, спорите, а пошто спорите? Лесную науку поймёте, большую книгу выучите — спорить не о чём будет. В книге-то все сказано. Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно, все видно, все слышно. Вот как!.. А это возле берега лиса ходила, мышковала.

— Ага! Чья правда-то?.. — начал было Гошка.

Но отец перебил его:

— Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.

И старый охотник стал рисовать на снегу следы косули, белки, куницы, горностая — всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях охотничьего колхоза «Заря коммунизма».

Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.

В чулане, где хранились шкурки, у каждого был свой угол, каждый вёл счёт своему накапливаемому богатству и в то же время ревностно следил за прибылью в соседнем углу. Отец радовался первым успехам сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь между братьями охотничий задор, стремление добыть больше мягкого золота.

Недавно Георгий, даже не отряхнув снег с валенок, вбежал в избу вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:

— Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?

В руках у него был темно-коричневый, с искрящейся шерстью зверёк с кошку.

— Ого! — воскликнул отец, принимая от сына зверька и ощупывая его. — Верно, куница… А ты не дохлую подобрал?

— Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал, на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.

— Молодец, коли так!.. Где добыл?

— За горелым лесом.

— Возле Слюдяного ключа?

— Там.

— Ах, Гошка, Гошка! Ты ведь мою куницу убил! Я её ещё с лета выследил. И на днях собирался идти взять. Отцу начинаешь дорогу загораживать!

— А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.

Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на старческие глаза слезинки.

— Ну, спасибо, Гошка, спасибо! Теперь мне на погост можно, умирать можно. Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник! Другие в лес пойдут, не такие, как ты, молокососы, — неделями за куницей ходят. Дорогой зверёк, хитрый зверёк. А ты вот как! Молодчина! Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружьё, двустволку куплю.

Поздно вечером с охоты вернулся старший сын. Выложил на стол перед отцом и братом пять беличьих шкурок и одну бурундучка — маленького серенького зверька с чёрными полосками вдоль спины. Добыча, конечно, для начинающего охотника приличная. И Семён не без гордости посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведёт на них его удача.

Отец принял добычу Семена как должное, похвалил. А Георгий, чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:

— Ну и добыча! Ещё мышку бы ободрал.

Тогда Семён полез за пазуху за главным козырем. Он торжественно извлёк оттуда горностая, длинного белого зверька с чёрной кисточкой на кончике хвоста.

— А это видали? — сказал он, тиская в руках нарочито неосвежеванного, чтобы похвастаться, горностая. — Это же королевский зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!

Потом повернулся к Георгию и буркнул:

— Что утёр тебе нос-то?

И пошёл прочь, голова вверх, грудь колесом. Ушёл на кухню, где мать уже брякала ложками, тарелками.

Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.

Как Семён удивится потом, когда узнает, что Гошка принёс куницу. Это куда выше «королевского зверя»! Мантии теперь у нас никому не нужны, а шапку из куницы любой с радостью наденет. Да и на воротник куница пойдёт любо-мило.

После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.

— Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.

— Какую куницу? — удивился Семён.

Он открыл рот да так и остался с открытым.

— Не знаешь, какие куницы бывают?.. А ты не огорчайся, Семён! Помалкивай. Научу тебя, где взять такую же куницу. У меня есть на примете. Та ещё лучше Гошкиной, Я привязал её. Пойдёшь и кокнешь. Вот как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задаётся.

На следующее утро, ещё до рассвета, Семён встал на лыжи, обитые лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь лизнуть хозяина в лицо.

Семён направился в сторону гор. Путь был уже знакомый. К тому же погода выдалась тёплая, безветренная, как перед снегопадом или оттепелью. В такую погоду на рассвете очертания деревьев, кустов и даже отдельных былинок кажутся чёткими, без теней.

— А как хорошо в лесу-то! — расстёгивая полушубок, сказал Семён: — И дышится так легко, так приятно! Раньше вроде и не замечал этого. Все тут словно знакомое, родное, милое. Вон ёлки, как старушки, стоят молчаливые, а возле них толпа берёзок. А тот вон старый дремучий кедр чем-то похож на отца. А вон та черёмная листвянка ни дать ни взять Гошка: выбежал на бугорок, раскинул руки, жадно глядит вокруг, принюхивается, прислушивается, нельзя ли тут чем поживиться… А всё-таки Гошка молодец у нас! Он весь в отца. Откуда все берётся в нём? Видно, действительно некоторые люди рождаются с талантом.

Звонкий не был мечтателем. Пока его хозяин шёл с блаженным видом, он шнырял по кустам, забегал в ельники, обнюхивал следы зверей, держал нос по ветру. Но вот будто кто-то резнул его по носу тоненькой бритвенной пластиночкой и сказал: «Стой, тут белка гуляла!» И пёс вдруг насторожился, пустил в дело все свои чувства. Ага, вот, кажется, нашёл! Ну-ка, чей это след? Не след, а распушённые на снегу крапинки, словно кто натыкал их размочаленной рогаткой и окропил острым запахом сладковатого мяса. Приспустив крючковатый, дымчатого цвета хвост и виляя им налево-направо, Звонкий кинулся было по следу, но сразу осёкся. След пропал возле ёлки. Но Звонкий не был простаком. Рядом с одинокой елью был густой лес, и пёс, не теряя времени, сразу метнулся в чащу, стал принюхиваться к каждому дереву к упавшим сверху чешуйкам шишек и даже к отдельным малюсеньким зелёным хвоинкам.

Было ещё рано, рассвет только занимался, и белка не успела обшарить все свои владения. Ночуя в пустом дупле, за ночь она сильно проголодалась, а потому, найдя первую попавшуюся ель с нераскрывшимися шишками, принялась за еду, роняя крошки под стол. Тут-то её и обнаружил Звонкий, стал звать хозяина…

Разглядывая в руках мягкого тёплого зверька, Семён покачал головой:

— Метил в глаз, а попал в живот. И почему это я всегда начинаю волноваться, когда целюсь? У Гошки этого не бывает. На днях он принёс девять белок и всем попал в одно и то же место — в голову.

Первая добыча окрылила Семена. У него уже выработалась своя примета: если первый выстрел удачный, то и вся охота в этот день будет удачной.

Он прибавил шагу, заломил шапку и пошёл прямым ходом к Хрустальному ключу, куда послал его отец. В ложке, в километре от головы ключа, Семён увидел большую наледь, разлившуюся по кустам, а вокруг наледи — звериные следы, глубокие, напитанные водой.

— Звонкий, сюда!

Но собаки уже не было, она куда-то исчезла.

Подойдя к наледи, Семён увидел любопытную картину. В том месте, где выбуривала вода, будто в ведре, кишмя кишела мелкая рыбёшка, мальки. Площадка вокруг естественной проруби была вся обтоптана. На подходе к этой площадке виднелись следы, похожие на кошачьи.

«Так вот оно что! — стал соображать юный Векшин. — Ручей сковало льдом, накрыло толстым слоем снега, в воду прекратился доступ кислорода, рыбе стало душно, и она вся устремилась к проруби. Куница пронюхала это и ходит сюда как в столовую, лапкой выгребает рыбу… Жирная должна быть зверюга, мех лоснящийся. Шкурка будет почище, чем у Гошкиной».

— Звонкий, Звонкий!

Куда там! Его и след простыл.

Перейдя ложок выше надели, Семён сделал возле него полукруг и обнаружил след Звонкого. Собака широкими прыжками умчалась за куницей к угрюмому ельнику, окружённому редким соснячком.

— Вот в ельнике-то я тебя и возьму! — сказал парень, разгораясь охотничьей страстью. — Теперь ты от меня никуда не уйдёшь. Хоть в самую густерьму заберись, а всё равно разгляжу, не иголка.

И он быстро помчался на лыжах за собакой, ушедшей по звериному следу.

Вскоре Звонкий дал о себе знать: тявкнул в ельнике раз, два. И замолк. Потом тявкнул в другом месте. И опять замолк.

«Что же это? — подумал парень. — След потерял, что ли? Словно бегает по лесу и спрашивает зверя: где ты, где ты? Однако не было ещё случая, чтобы Звонкий ошибался, терял след и брехал зря. Тут что-то другое…»