Георгий Граубин - Полустанок Страница 4

Робинзону Крузо, наверное, веселее жилось на необитаемом острове, чем мне первые дни в незнакомом, чужом поселке. Никто не приходил к нам в гости, встречные смотрели подозрительно. Даже собаки норовили вцепиться в ногу, когда я проходил мимо чьего-нибудь дома.

Податься было некуда, и два дня мы с братишкой просидели на чердаке, копаясь во всяком хламе. За огородом, где призывно шумела речка, был островок настоящей тайги с мохнатыми лиственницами, мхом, корягами. Дальше шла падь Зон-Клюка, которая принадлежала жипкинскому колхозу. За падью начинались березняки. А за березняками открывалась новая падь — Барон-Клюка. Местами она была болотистой, местами каменистой, жители поселка косили там для своих коров сено. Но после Галкиной смерти речка стала для нас запретным и страшным местом.

Еще два дня мы просидели в магазине. Это была обыкновенная деревенская изба, только с пробоями на двери и окнах. Слева от двери стояла плита, на которой можно было удобно устроиться. Рядом с ней темнела бочка с растительным маслом. Напротив был прилавок, за ним — полки с товарами. Ящики с продуктами и мешки хранились в дощатых сенях, которые примыкали к задним дверям.

В магазин шли не только за покупками, но и за новостями. Молодежь по вечерам собиралась на полустанке, а взрослые обсуждали последние события здесь. О Галкиной смерти толковали чуть ли не две недели. Магазин был как бы местом для посиделок, только сидеть здесь было не на чем, приходилось стоять. Поэтому беленые стены были отполированы плечами и спинами до блеска.

Удобно устроившись на плите, я с любопытством наблюдал за пестрой толпой. Шурке это было неинтересно и он перебирал ярлыки от товаров.

- Да не торопись, не торопись, Яковлевна,— урезонивали мать бабы,— чего суетишься, как в городе. Нам ведь спешить некуда,— и украдкой поглядывали на весы.

Бывшая продавщица была жуликоватой, ее давно хотели заменить, да все не находилось грамотного человека. Она и мать ухитрилась обжулить. Вскоре после того, как мать приняла магазин, оказалось, что не хватает мешка сахару. «А ведь он был, был, я хорошо помню,—сокрушалась мать.— Сама взвешивала, а потом как сквозь землю провалился!»

Женщины с любопытством приглядывались к новому продавцу.

— Это твои, Яковлевна? — показывали они на нас.— Ничего, ладные, только тихие, как мышата. Этот, старшой, бегунцом-то был, что ли?

Их удивляло, что мать приходила всегда в чистом, аккуратно отглаженном халате, а волосы ее были гладко зачесаны. Была она статной, красивой, но на слова скуповатой. Бабы любили шумно поговорить в очереди, но теперь немного стеснялись матери.

Иногда на полустанке останавливались воинские эшелоны: если поезд был тяжелый, паровоз набирал воду. Тогда веселые красноармейцы толпой врывались в магазин и очередь молча расступалась. Загорелые и ладные, они с прибаутками покупали папиросы и дешевые конфеты, шутили с бабами.

— Куда ж это вас, соколики, возят?— любопытствовала какая-нибудь молодуха, кокетливо поправляя косынку.— То на восток возили, а нонче все на запад да на запад.

— А там вишни теперь поспели, вот и едем трясти сады,— отшучивались красноармейцы.— Поедешь с нами — угостим на славу!

Молодуха пунцовела и принималась лузгать семечки.

Два дня подряд в магазин приходил молчаливый белобрысый мальчишка в больших роговых очках. Я его тоже, кажется, видел на кладбище. Он был босиком, но в тюбетейке. Подождав, пока очередь разойдется, очкарик протягивал большую кастрюлю и просил:

— Омуля.

— Как ты его только ешь? — удивлялась мать и уходила в сени. Там она открывала бочку, одной рукой зажимала нос, а другой вытаскивала скользкие вонючие рыбины.

— Я люблю с душком,— краснея, отвечал очкарик. И расплатившись, торопливо выскакивал за дверь. Омуль был малосоленый, изрядно попорченный, его уценили в три раза, но совсем списать не решались.

Однажды в магазин пришел чернявый мальчишка в красивом железнодорожном кителе и таких же синих суконных брюках. Было жарко, мальчишка обливался лотом, но кителя не расстегивал.

— Миша, сколько времени?— подступили к нему сразу несколько женщин. Мальчишка с готовностью приподнял рукав кителя и отчеканил:

— Тринадцать часов двадцать три минуты.— На его руке красовались блестящие наручные часы, каких я не видывал даже у взрослых.

— Повезло шалопуту,— вздохнула одна из женщин, когда мальчишка ушел.— Живее в трех километрах отсюда в путевой будке. Зимой шел в школу и увидел лопнувшую рельсу. Ну, остановил поезд, и нарком ему в награду костюм и часы прислал. Мой десять лет обходчиком работает, хоть бы раз подфартило!

К вечеру в магазин забежал взъерошенный кривоногий пацан. Оглянувшись по сторонам, он торопливо разжал потную ладонь и затараторил:

— Две пачки папирос «Яхта», дядя поздно с работы приходит, меня послал!

— Нет, мальчик, папирос я тебе не продам,— мягко, но твердо отвела его руку мать.— Курит твой дядя, а табаком почему-то несет от тебя.

Пацан сердито зыркнул глазами и ощетинился:

— Ну и не надо, подумаешь! Машка всегда продавала, а эта...

Мать осуждающе покачала головой.

РАЗБОЙ СРЕДИ БЕЛА ДНЯ

В конце недели отец недовольно сказал:

— И чего ты все киснешь дома? Завел бы товарищей, что ли. Если хочешь, пойдем со мной, хоть санаторий посмотришь. Есть у нас там кое-что интересное.

— И я с Васькой пойду,— заныл братишка.— Я тоже хочу в санаторий!

— Тебе нельзя, там мухи летают,— припугнул его я.

Шурка испуганно заморгал и, засопев, занялся своими ярлыками.

Еще в первый день нашего приезда мы заметили, что около угла нашего дома вьются большие желтые мухи. В торце одного бревна оказалось осиное гнездо.

— Давай, Шурка, прогоним их отсюда, а то еще покусают,— предложил я братишке.— Землей закидаем.

Едва мы начали атаку, как в дупле что-то противно зажужжало, оттуда выкатился желтый клубок, медленно развернулся и полетел прямо на нас. Мы задали стрекача, но Шурка запнулся и растянулся на огороде. И тут же его облепили осы. Шурка заорал, как резаный, тело его покрылось красными пятнами и вздулось. На рев прибежала из магазина мать и унесла Шурку домой. А мне здорово досталось от родителей. Теперь Шурка панически боялся больших желтых мух...

...Сначала мы с отцом зашли на электростанцию. Осмотрев работающий локомобиль, отец приказал высокому, наголо обритому машинисту:

— Вот что, Кадочников, останавливай локомобиль. Золотники свистят по-бурундучиному, сальники заменять надо.

— Да где же я их возьму? — равнодушно ответил Кадочников.— У меня не база снабжения.

— Такая вещь всегда должна быть в запасе,— наставительно сказал отец.

— Была, да вся вышла,— так же равнодушно ответил машинист.— Чай, из-за этого локомобиль не развалится.

— Я сейчас позвоню в город, чтобы прислали сальники. А работать так больше все равно нельзя!

Машинист недовольно остановил локомобиль, а отец молча направился в контору. На крыльце его встретила симпатичная медсестра в хрустящей белоснежном халате. Брови у нее были темные, а щеки словно кто сметаной вымазал. Она хотела казаться строгой, но когда говорила, на щеках ее появлялись ямочки, н от этого казалось, что она улыбается.

— У нас снова титан испортился,— с вызовом подступила она к отцу.— Чинят, чинят, а никакого толку. Я требую, чтобы у нас дестиллят был всегда.

— Успокойся, Глафира,— спокойно сказал отец.— Эту рухлядь давно надо списать. Вот сейчас буду разговаривать с базой, потолкую и о титане.

В конторе было два человека — бухгалтер и счетовод. Они сидели, сосредоточенно уткнувшись в бумаги. Отец прошел к себе за перегородку. Подошел к телефону и удивленно развел руками: на стене висел телефон, а над ним чернело пустое место. Отец выглянул за дверь, спросил:

— Вы не видели, где селектор?

— Там, где и должен быть,— равнодушно щелкнула бухгалтер костяшками счетов.

— В том и дело, что нет. А ведь до обеда висел на месте.

— Ой, батюшки,— всплеснула руками бухгалтер, протискиваясь в дверь.— Я же только на десять минут отлучалась!

— А что, разве контору не запирали?

— Так за ключом я и бегала. Собралась идти обедать, а ключа нет. Я быстренько сбегала, замкнула — и на обед. Да какая же сволочь его могла утащить?

— Ну вот, только этого еще не хватало. Там одного нет, тут другого, а теперь еще и без связи остались. Да ведь селектор ни за какие деньги не купишь!

Отец закурил и хмуро уставился в пол.

— Ты вот что, сейчас иди домой,— бросил он мне,— а я займусь этим делом. В санаторий, видно, придется идти в другой раз.

Чтобы попасть домой, надо было пройти по улице поселка, а затем повернуть вниз, на станцию, там пройти через сквер, засаженный тополями и акациями, перейти через мостик, нырнуть под арку, выйти на перрон и перейти через пути.