Софья Могилевская - Чапаёнок Страница 4

Чапаев снял папаху, оглядел со всех сторон. Нашёл пробоину, поковырял в ней пальцем и снова надел.

— Ничего! — ответил он. Голос у него был сердитый. Злые огоньки блестели в глазах. И, усаживаясь на прежнее место, рядом с «максимом», прибавил: — Глупо от шальной пули на тот свет переправиться. В бою — давай! Это я понимаю. Можно. А так… Ну, гони, Аверька! Не будут дураками — враз за нами конных бросят… Гони!

Чапай приехал

Митя всё ещё был в гостях, а Лёшка всё ещё возился со своей шашкой, когда Чапаев подъезжал к Подшибаловке. Издали они услыхали весёлые бубенцы чапаевской тройки. Звон их, лёгкий и заливистый, с каждой секундой доносился всё ближе и яснее.

— Чуешь? — прошептал Митюшка, прислушиваясь к звону знакомых бубенцов. — Товарищ Чапаев…

— Приехал! — согласился Алексей, не поднимая головы от шашки.

— А ты сказывал — сидит у себя в хате, бои обдумывает…

Он немного обиделся на Алексея: зачем зря говорить, коли не знаешь?

— Значит, кончил обдумывать, — уверенно проговорил Алексей и, засмеявшись, прибавил: — Проверять ездил.

— Чего проверять?

У Мити расширились и заблестели глаза.

— «Чего, чего»! — передразнил Алексей. — Чего может проверять Чапаев? Ясное дело: местность и расположение сил противника… Да ты лучше послушай, музыка-то какая! Мандолина!

Алексей несколько раз резанул шашкой над головой, и она с тонким свистом рассекла воздух.

Митя вздохнул и с завистью сказал:

— Мне бы такую!

— Тебе?.. Зачем?

— Воевать.

Алексей засмеялся:

— А кашу кто варить будет?

Митя обиделся.

— Что же, только мне всё и варить? — сердито проговорил он. — Пусть другие какие-нибудь варят. А я воевать хочу!

Возвращаясь к себе, Митя твёрдо решил с кашеварским делом распроститься. Конечно, жаль было Федосея Михалыча. Как ему с одной рукой управляться? Ведь дел-то набиралось много. С утра до ночи они возились возле походной кухни. «Ничего, будет у него другой помощник, — решил Митя, — а я воевать хочу!»

Совещание в штабе

Пока Митя, лёжа в сарайчике на сене, обдумывал, как ему стать настоящим боевым чапаевцем, в штабе у Чапаева шло военное совещание. Собрались командиры и комиссары всех полков и батальонов. Чапаев сообщал план предстоящего боя.

— Задача наша — выбить неприятеля из Орловки и Ливенки, пока к нему не подошло подкрепление и пока он не успел захватить железнодорожную линию Саратов — Николаевск.

Сизый махорочный дым густым облаком плавал над столом. Лампа-молния ярко освещала лица командиров. Вид у всех был сосредоточенный, напряжённый. Не отрываясь все смотрели на карту, на которой был точно расчерчен план завтрашнего наступления.

Чапаев говорил коротко, отрывисто:

— Четвёртый полк снимется ночью и в темноте подойдёт прямо к самой Орловке, с северо-западной стороны. Третий полк обойдёт Орловку с юго-востока. Разницы и пугачёвцы пойдут с северо-востока… Тут мы сожмём кулак — им и податься некуда! Понятно?

От дыхания людей, от лампы-молнии в горнице стояла неимоверная духота. Да тут ещё и хозяйка избы расстаралась: вовсю нажарила печь. А окошки растворить никак нельзя — не такое совещание, чтобы при открытых окнах разговоры вести.

Василий Иванович обтёр рукавом намокший лоб и продолжал:

— Первый залп даст батарея четвёртого полка. Как услышим, враз и начнём дело. Только нужно враз, непременно враз! Понятно?

В ответ загудели голоса:

— Как не понять!

— Конечно, понятно!

— Всё ясно! Справимся…

— Вот-вот, ребята! — проговорил Чапаев. — Главное, верить надо, что победишь. Если есть вера в победу, если знаешь, за что борешься, непременно победишь!

Всё было сказано. Теперь это пойдёт по полкам, а в полку — по батальонам, а там — по ротам, взводам. С вечера каждый командир будет знать задачу, которую придётся выполнить в завтрашнем сражении.

Ночь перед боем

Совещание в штабе кончилось далеко за полночь. Один за другим уезжали командиры и комиссары в свои части отдавать распоряжения перед боем.

Когда в хате никого не осталось, вышел и Чапаев.

Он открыл дверь на маленькое под навесом крыльцо, оперся о шаткие перильца и глянул в небо.

Стояла непроглядная ночь, чёрная, строгая и по-осеннему мрачная. Резкий ветер бросал в лицо дождём. По небу носились низкие рваные тучи. Село казалось пустым и вымершим. Только из немногих окон пробивался неяркий, желтоватый свет.

Так иной раз бывает осенней порой: долго держится летняя жара, печёт солнце, синеет яркое небо, и вдруг всё круто ломается — в одну ночь наступает вот такая сырая и холодная непогода.

Чапаев сошёл с крыльца и, хлюпая по лужам, обогнул хату.

Стало ещё темнее. Казалось, из степи вместе с ветром и дождём сюда приползла чёрная, густая тьма.

Но вдалеке, там, где под открытым небом расположились передовые части, видны были мерцающие огни костров. Острый глаз Чапая разглядел возле костров отдельные фигуры бойцов. Кое-где — одинокие, склонённые к огню. Может быть, дежурные подбрасывают мокрые щепки, чтобы не дать пламени погаснуть. А кое-где Чаев увидел и кучки по три-четыре человека. Эти, наверно, кипятили чай в задымленных котелках, перекидываясь шутками, прибаутками, смешливыми словцами.

Задумавшись, смотрел Чапаев на эту знакомую, столько раз виденную им картину. Ночь перед боем…

Вот они сидят, лежат, спят, его бойцы, его чапаевцы, истомлённые долгими походами, жестокими сражениями. А завтра поутру, чуть засереет рассвет, пойдут они в бой; то залегая, то вскакивая, двинутся они на врага цепями… И пока не выбьют из села, не погонят вспять, никто не остановится, никто не повернёт назад, все будут идти вперёд.

Многих недосчитаются они после этого боя. Многие останутся лежать на мокрой от дождя осенней земле.

Что ж, коли придётся отдать свою жизнь — и он, их командир, и они, его бойцы, знают, за что дерутся и умирают.

Конь Чечик

Пошарив рукой в кармане, Чапаев вытащил два маленьких измызганных куска сахару. Повертел их в руке, снова сунул в карман и пошёл к конюшне.

Ещё издали он услыхал, как сочно хрустят лошади овсом и, переступая с ноги на ногу, стучат по деревянному настилу.

Василий Иванович осторожно приоткрыл ворота большого крытого двора.

— Кто идёт? — сурово окликнул дневальный, сразу вырастая из густой тьмы.

— Свой…

— Товарищ Чапаев?! — Дневальный, перекинув с руки на руку тяжёлую винтовку, приблизил лицо к Чапаеву.

— Я, — ответил Чапаев. — Признал?

— Признал.

— На коня хочу глянуть.

И Чапаев протиснулся в крайнее стойло, где стоял его донской жеребец — золотисто-рыжий Чечик.

Узнав Чапаева, конь заржал тихо и радостно: «Здравствуй, хозяин! Что так долго? Я соскучился».

Чапаев нащупал в темноте мягкую, шелковистую гриву, легонько потрепал коня за ушами и сунул ему припасённый сахар. Конь вкусно захрустел и тепло задышал ему в лицо, почти касаясь влажными ноздрями.

Замечательный конь был у Чапаева! Сколько раз выручал он его из беды! Сколько раз уносил от настигавшего врага! Сколько раз мчал в самый жар битвы!

А уж когда нужно было внезапно скрыться, Чечику равного не было. Один раз от верной смерти спас Чапаева.

Случилось ехать Чапаеву степью с небольшим отрядом конных. Было их человек десять, не больше. Ехали бездумно, врага не ждали, разведку не высылали.

Путь лежал через невысокий холм. Чапаев опередил отряд и прежде всех выехал на гребень холма. Глядь, впереди белоказаки! И не мало — сотни две. Тут дело ясное: коли заметят — конец. Налетят, растерзают…

Только Чапаев не дал им приглядеться. Вмиг припал к шее коня и на ухо шепнул: «Ложись…» Чечик подогнул ноги, лёг вместе с Чапаем и пропал в высокой траве, будто куда провалился. Такая у него была выучка.

А своим Чапаев успел крикнуть, чтобы не показывались на гребне холма.

Отличный конь был у Чапаева! Тут уж сказать нечего.

Чечик живо сгрыз оба кусочка и потянулся за новыми. Но больше сахара у Чапаева не было — последний отдал любимцу. Потрепав коня за холкой, он провёл рукой по атласному боку и вышел.

— До утра, дружок! — сказал он на прощанье.

На рассвете

День занялся хмурый и неясный. Дождь перестал, но ветер попрежнему свистел и пронизывал до костей.

Чапаев со штабом и ординарцами находился на небольшой возвышенности. Он плотно сидел на коне, а мохнатая бурка, свисая широким плащом, защищала его от дождя и ветра.

Всё было готово. Ждали сигнала — первого орудийного залпа. В темноте полки незаметно подошли почти вплотную к Орловке, и теперь в неясном рассвете выступали расплывчатые контуры хат, высокой церковной колокольни.