Екатерина Боронина - Огнам рамат Страница 4

Петя бойко соврал:

— Я хотел узнать, сколько всего составит километров, если написать все немецкие слова подряд?

Несколько человек фыркнуло.

— Ш-ш-ш-ш! — зашикала Тамара Бесперчая.

Гаврин поднял руку.

— А ты о чем хочешь узнать? — Анна Федоровна внимательно оглядела класс. Почему такая необычная тишина?

— Я хочу узнать, какое немецкое слово самое длиннющее? — ухмыляясь, спросил Гаврин.

— Они нарочно вас спрашивают! — захныкал Несвижский, только что узнавший о заговоре против него. Аня Смирнова, соседка Несвижского, не выдержала и проболталась.

— Не нарочно! Несвижский врет! Нам интересно! — раздалось с разных концов класса.

— Не кричите все вместе! — в голосе Анны Федоровны послышалось раздражение.

Но веселье уже овладело классом. Лица у всех сияли самыми милыми улыбками.

— Во сколько часов можно выговорить пятьдесят тысяч слов?

— Есть ли в немецком языке слова с тремя «е» на конце, как в русском слове: длинношеее?

— А почему кучер по-немецки тоже кучер?

— Как по-немецки дурак? — заглушая всех, выкрикнул Гаврин.

— Я же говорил, что они нарочно! — опять захныкал Несвижский.

Анна Федоровна встала.

За ее спиной что-то зашуршало. Анна Федоровна оглянулась.

Из-за шкафа прямо на нее рывками двигался скелет.

Гаврин, захлебываясь от смеха, тянул его за веревку.

Все завыли от восторга. Несвижский, и тот не отставал от других.

— Прекратите безобразие! — срывающимся от волнения голосом крикнула Анна Федоровна.

Скелет продолжал двигаться. Потом он нагнулся и с грохотом упал на пол.

В классе наступила тишина.

Все увидели, как Анна Федоровна закрыла глаза руками и заплакала. Плакала она беззвучно, вздрагивая плечами.

— Урок окончен. Можете итти домой, — не отрывая рук от лица и сдерживая рыдание, едва слышно сказала Анна Федоровна.

Тридцать человек, не подымая глаз, молчали.

Анна Федоровна взяла портфель и вышла из класса.

— Пошла жаловаться! — стараясь за развязностью скрыть смущение, заявил Гаврин.

— Дурак! — со злобой крикнул Петя.

3

Саше не спалось. Он встал, приоткрыл дверь в прихожую и позвал шопотом:

— Рам! Рам!

Собака, стуча когтями по полу, подошла к Саше. Он погладил ее.

— Ну, иди, иди.

Пес лизнул Сашину руку и ушел. Было слышно, как он возился в темной прихожей, устраиваясь на подстилке. Саша опять лег. Закрыл глаза. Неспокойно задремал… «Она, совсем как мама, плакала, также тихо… Гаврин — подлец. Мы сами — дураки. Затеяли чепуху…»

Собака тявкнула.

— Филимоновна! Ужинать не буду. Устал. Софья Ильинична спит? — сквозь сон услышал Саша голос отца.

Дверь в соседнюю комнату пискнула.

— Соня! Еще работаешь?

— Почему так поздно?

— Дежурил у лейтенанта, раненного на границе перебежчиками. Положение тяжелое. Вчера извлек у него три пули: две из брюшной полости.

Саша прислушался. «Почему пули?»

— А как он сейчас себя чувствует? — спросила мать.

— Если не будет воспаления брюшины, все в порядке.

— Родные в Ленинграде?

— Да. Мать. Она сейчас в больнице, очень милая. Удивительно мужественно держится. Я ей так сказал: «Вы, товарищ Карташева, сами герой».

Саша надел на босую ногу ботинки, накинул одеяло.

«Карташева… Неужели она?»

— Ее фамилия Карташева? — неожиданно появляясь в дверях отцовского кабинета, переспросил он.

— Ты почему не спишь? — сердито сказал отец.

— Она преподает немецкий?

Отец потер щеку ладонью, — он всегда делал так, когда был чем-нибудь удивлен.

— Ну да… немецкий…

— Что мы наделали! — сказал Саша. — У нее умирает… А мы…

В два часа ночи Саша уснул тревожным сном.

4

«Третий, четвертый, пятый… А вдруг он уже ушел?» Саша перевел дыхание. Здесь. Квартира тридцать два.

— Петя Соболев дома?

Молодая женщина в белом берете открыла Саше дверь.

— Дома. А ты не Саша Василевский?

— Саша.

— Входи, пожалуйста.

Из комнаты Соболевых слышался голос Пети:

— Ich habe, du hast, er hat…

Петя учил немецкий. Одновременно мальчики сказали:

— У Анны Федоровны есть сын. Он ранен… Он пограничник…

— Ты знаешь? — Саша был поражен, а в глубине души разочарован. — Откуда?

Петя взглянул на мать.

— Мама в этой больнице сестрой работает.

— В какой больнице?

— Да напротив.

— Ну да, напротив. Я только что с дежурства. Дежурила у Карташева всю ночь, — подтвердила Екатерина Петровна.

— А как он? — со страхом спросил Саша.

— Он спит. Анна Федоровна в шесть утра домой ушла, — торопливо сообщил Петя, боясь, что мать перебьет его.

— Ни за что не хочет пропустить уроков. Как я ее ни уговаривала, — сказала Петина мама. — Обязательно, — говорит, — надо сегодня быть в школе. У меня вчера неприятность в одном классе вышла. Трудный класс попался. — Нет, вы только подумайте, мальчики, какой замечательный сын у Анны Федоровны! — сказала Екатерина Петровна восхищенно. — Тяжело раненный, он сперва сделал перевязку бойцу, вдвоем с которым они уничтожили пятерых перебежчиков, а потом уже вспомнил о себе… И сегодня ночью после операции ни разу не застонал. Стиснет зубы и молчит. Как будто из железа сделан.

Петя взволнованно слушал мать.

— Да вы в школу не опоздайте! — спохватилась вдруг Екатерина Петровна.

— Пойдем, Саша.

Петя быстро запихал в портфельчик тетради и книжки.

Выйдя на улицу, мальчики побежали что есть силы к школе.

— Нужно всем сказать, какой я дурак, — бормотал на ходу Петя. — Я еще вечером понял… Гаврин скелет придумал… А она даже маме ничего не сказала.

Торопливо сняв в раздевалке пальто, мальчики бросились в класс. Класс был пуст. Слишком рано.

Стрелка на часах в коридоре едва двигалась, минуты тянулись томительно.

Первой пришла Тамара Бесперчая. Узнав ужасную новость, она, как бывает многим свойственно, забыла, что вчера вместе с другими принимала участие в «бузе». Тамара принялась грозно обличать Петю.

— Говорила тебе, Соболев, говорила. Вот что теперь вышло. Выдумал какую глупость…

Тамара всхлипнула.

— Распустила нюни… Ты лучше скажи, что делать теперь. Сейчас урок Анны Федоровны.

— Делать, делать! Сам придумай!

— Да не реви ты!

— Ясно что. Извиниться надо.

— Сам знаю, — буркнул Петя. — А как извиняться?

Но добиться от Тамары ответа было нельзя. Она без толку суетилась и ругала Петю.

Один за другим являлись пятиклассники. Они требовали все новых и новых подробностей.

Одни ахали, жалели Анну Федоровну, предлагали сейчас же собрать деньги и послать лейтенанту апельсинов. Другие предлагали послать не апельсины, а цветы. Третьи — написать письмо. Аня Смирнова предложила по очереди дежурить в больнице…

Толстый Несвижский приставал к Пете с расспросами:

— Где это случилось? Сколько было перебежчиков? Был ли у лейтенанта наган?

Петя собрался было обстоятельно ответить на все вопросы, но девочки велели ему умолкнуть.

— Опять наврешь с три короба!

За справками они предпочитали обращаться к Саше.

Саша был полон гордости. Ведь его папа, а не кто другой, оперировал лейтенанта. Давая справки, он больше не испытывал чувства смущения и неловкости. Наоборот, настроение у него было приподнятое.

— Я предлагаю дать Анне Федоровне обещание учить немецкий на «отлично», — предложил он.

— Согласны! — закричали кругом.

— Пограничников я уважаю! — вдруг выпалил Гаврин.

— Помолчал бы лучше, — накинулся на него Петя. — Не в пограничниках дело. Вот осел!

Гаврин смущенно умолк.

Прозвучал звонок. Шум в классе прекратился.

Тридцать человек смирно сидели за партами, с тревогой поглядывая на дверь. Поскорей бы! А вдруг не придет? Лейтенанту стало хуже?

Анна Федоровна вошла в класс.

Класс поднялся. Почему так тихо? Неужели опять шалость? Нет, не похоже.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — ответил дружный хор.

— Что же вы не садитесь?

Все продолжали стоять.

Петя поднял руку.

— Соболев, что ты хочешь сказать?

Петя мотнул головой и запинаясь начал:

— Анна Федоровна! Мы просим за всепрощения… За все… За все… вчерашнее… Мы больше не будем…

Голос у Пети сорвался на писк.

Но никто не шелохнулся. Никто не улыбался.

— Это я все придумал… Я пари держал…

Анна Федоровна улыбнулась. Улыбка у нее была какая-то грустная.

— Пожалуйста, передайте привет вашему сыну… Мы теперь будем учить немецкий на «отлично»…