Л Чарская - Проданный талант Страница 4

— Войдите, пожалуйста! — крикнул он минут через пять, успев одеться и наскоро умыться.

— Это я, Алеша. Вам письмо принесла! — и Нюра, хлопотливая и оживленная, появилась на пороге с большим конвертом в руке.

— Письмо из Вольска! — заключила она торжествующе.

— От Сережи письмо, от Студнева, — разом оживляясь произнес Алеша. — Что-то он пишет мне?

— А вот прочтите и узнаете! — весело рассмеялась Нюрочка. — А узнаете — меня позовите и своей радостью поделитесь. Пока оставляю вас наедине с письмом!

И она быстро исчезла за дверью.

Алексей вскрыл конверт и прочел.

«Друг Алеша,

Не выдавай меня твоей матери, но я не могу молчать больше. С тех пор, как ты уехал, она перебралась в угол к прачке Семеновой, которая на вас стирала, в дешевый сырой угол, а теперь от сырости простудилась и заболела. Уже две недели как она лежит в жесточайшей простуде. Денег у нее нет ни копейки, потому что все свои сбережения она отдала тебе для поездки в Петербург. Я насилу упросил ее взять от меня в долг на доктора и лекарство. Но у меня самого не густо, ты знаешь, а посему, Алексей дружище, поторопись выслать матери хоть немножко денег, чтобы хоть на обеды ей хватило, а то ей приходится есть щи да кашу вместе с Семеновой. Да и доктора хорошего пригласить не мешает. Хотя опасности особенной еще нет, но кто знает? Ее кашель меня очень смущает. Ей необходимо перебраться в сухое, теплое помещение, а на это опять-таки нужны деньги. Когда я заикнулся о том, что напишу тебе о ее делах, она вся затрепетала, как птичка, и стала умолять меня не делать этого — «пусть, говорит, Алеша работает со спокойной душой, а то заботы обо мне оторвут его от дела». А? что ты на это скажешь, Алексей? Я же скажу одно: твоя мать — ангел. Но ты должен поддержать этого ангела, если не хочешь, чтобы он улетел от тебя, и поэтому поторопись с присылкой денег для Анны Викторовны. Твой друг Сергей».

Алеша, весь бледный и трепещущий, докончил письмо. На лбу его выступили крупные капли пота. Слезы душили горло. Сердце билось до того, что он слышал, улавливал ухом каждый удар его. Наконец, он не выдержал, упал головою на стол и, выронив письмо из рук, горько, неудержимо заплакал. Болезненная тоска по матери, отчаянный страх за ее участь и полное бессилие помочь ей сломили энергию и силы юноши.

— Мама! Мама! — рвалось стонами и воплями из его души, — что я сделал с тобою, мама! Я не должен был поддаваться безделью все это время!.. Надо было приказать себе работать!.. Надо было…

И Алексей зарыдал еще сильнее.

Отчаяние так остро захватило юношу, что он не слышал, как легкими, крадущимися шагами вошел в комнату Марин.

— О чем это вы так печалитесь, Алексей Иванович? — спросил он.

Алеша, обрадованный, что может хоть кому-нибудь рассказать про свое горе, в нескольких словах передал содержание письма матери.

— Зачем плакать! — произнес, выслушав его и кладя ему руку на плечо, вкрадчивым голосом Марин. — Право, плакать не стоит.

— Как не стоит? Это ужасно: моя мама погибнет… умрет, — с дрожью в голосе прошептал Алеша, — и я не могу ничем ей помочь. Ведь я до сих пор, за исключением тех пяти рублей, которые вы мне принесли, не заработал ни гроша…

— Так что же? Успеете еще заработать, а пока я могу вам помочь, вам и ей…

— Вы! — радостно воскликнул Алеша. — О! Дмитрий Васильевич, вы не знаете, как я вам буду обязан… Я готов все, все сделать, что только вы прикажете, только дайте мне возможность послать маме денег…

— И пошлете, если хотите, даже сегодня еще, если только мы столкуемся… Но здесь неудобно разговаривать. Вероятно, сейчас придут наши знакомые, а мне нужно вам кое-что объяснить — помешают. Пойдемте рядом в трактирчик, попьем там чайку, перекусим и покалякаем. Я привык дела всегда обделывать в трактире… Идем, что ли?

— Идем! Идем! — оживляясь, произнес Алеша.

И он с глубокой надеждой вскинул глаза на Марина.

— Не горюйте! Устроим все как следует! А теперь шагом марш! Поворот направо! — весело захихикал Марин, увлекая своего юного жильца в переднюю.

— Нюрка! к обеду нас не жди! — крикнул он, — мы с Алексеем Ивановичем кутим сегодня!

VII

Марин привел Алешу в трактир и занял с ним отдельную комнатку, где обыкновенно мелкие купцы решали свои торговые дела.

— Ты, любезный мой, — обратился к прислуживающему мальчику Марин, — принеси нам водочки графинчик да осетринки на закуску.

— Слушаю, господин! — и маленький слуга кинулся со всех ног исполнять приказание.

Через пять минут на столе перед Алешей и его спутником очутился графин водки и закуска.

— Я не пью водки! — заявил Ратманин, брезгливо косясь на графин.

— Вот и напрасно. В иных случаях это очень полезно, молодой человек. А впрочем, я не неволю… Ступай, мальчуган, и принеси молодому барину чаю, — крикнул он затем.

Слуга немедленно принес целый чайник.

— Поставь и уходи, ты нам больше не нужен, — приказал Марин слуге.

И когда тот, шурша подошвами, исчез за дверью, Марин положил руку на плечо Алеши и произнес:

— Вы должны послать вашей матушке немедленно денег. Да?

— Да, — произнес Алеша упавшим голосом.

— Должны заплатить мне за обеды, комнату и кой-какие должишки по приему гостей?

— Да! — снова подтвердил глухим голосом юноша.

— А денег у вас ни копейки, не так ли?

— Так, — однозвучно проронил Алексей.

— А хотите, они у вас будут? И не только сейчас будут, а ежемесячно вы будете получать от меня копеечка в копеечку, рубль в рубль тридцать рублей. Кроме того, я не буду брать с вас за стол, квартиру и прочее. Итого выйдет пятьдесят целковых в месяц. Хотите?

— Пятьдесят рублей! — вскричал Алеша, — но ведь это капитал и капитал огромный! Это такие большие деньги, такой заработок, какой мне и во сне не снился.

— Да, деньги немалые, но и труд за них должен быть немалый, — произнес задумчиво Марин. — Слушайте меня внимательно, юноша. Ваша мать может умереть с голода, пока, вы наработаете ей хоть немного денег. И как вы работать-то станете? Ну, талант у вас есть — это правда. Но этого мало. Одним талантом так, сразу, ничего не сделать. Нужна известность. Кто станет покупать картины какого-то никому неведомого Ратманина? Или кто догадается заказать вам портрет? Конечно, никто. Ведь у нас, в Петербурге, художников целые сотни, и годами они добиваются известности, а многие так и умирают с голода.

— Так что же делать? что же делать? — испуганно спросил Алеша.

— А вот что, — сказал Марин, придвинувшись совсем близко к Алеше, — вступить в компанию со мною. Это единственный исход, Алексей Иванович.

— Я вас не понимаю, Дмитрий Васильевич.

— Вот я вам сейчас объясню. У меня, как-никак, известность больше вашей. Хотя и утверждают, что Марин — плохой художник, хотя и говорят, будто у меня таланта нет совсем, а мои картины годятся будто бы только для трактиров, да для богатых, но ничего не понимающих лавочников, все же Марина знают все торговцы картинами, знают многие заказчики. Мои картины находят всегда покупателей. И если б я побольше писал картин, то я мог бы все продать. Но работать больше того, что я работаю, мне, как вам известно, трудно… Устал я… И мне нужен помощник, т. е. какой-нибудь такой молодой художник, у которого есть и силы и желание поработать, и который согласился бы войти со мною в компанию: он будет работать, писать, по моим, конечно, указаниям, а я буду продавать эти работы под моим именем… Ну, может быть, кое-что исправлю, если нужно, кое-что изменю… Чистый же барыш мы разделим… Так вот, Алексей Иванович, я вам предлагаю сделаться отныне моим компаньоном: я буду вам платить пятьдесят рублей в месяц, но с тем, что картины, которые вы будете писать, вы должны подписывать моим именем и передавать их мне. И вы должны писать только такие картины, какие я вам укажу. Ну, словом, чтоб ваш труд был моим трудом, ваш талант был моим талантом. Но все это между нами, и никто, кроме вас да меня, не должен об этом знать. То, что существует какой-то Ратманин, не должно быть известно ни одной душе. За это при вашем содействии Дмитрий Марин выплывет снова и докажет этим олухам, которые его заклевали десять лет тому назад, не признав его таланта, докажет, что он может писать не только рыночные «ручейки», «зимы», да портреты толстопузых купцов, но что Марин в состоянии создавать и настоящие художественные картины, потому что у вас талант, да, талант, это я вам говорю прямо!

И Марин так сильно ударил кулаком по столу, что вся стоявшая на нем посуда жалобно зазвенела. Его глаза налились кровью, лицо побледнело. Он был страшен в эту минуту.

— Если вы согласитесь на мое предложение, Алексей Иванович, вам ни о чем тогда не придется заботиться, — прибавил, успокоившись немного, Марин. — Вы будете себе спокойно работать и получать каждый месяц пятьдесят рубликов, и вам не придется искать заработка… Я же найду покупателей на все ваши, т. е. на мои работы… И заметьте, — прибавил он, — пятьдесят рублей я вам предлагаю только для начала. А когда дело пойдет — я охотно и больше вам заплачу… за сотнею не постою… Марин ведь честный человек…