Ян Ларри - Записки школьницы Страница 40

Во время перемены теперь можно было слышать дикие вопли и в коридорах и в школьном дворе:

— Кому магнитофонная запись воя полярного медведя, записанная во время перелёта через Северный полюс?

— А вот самый настоящий крик первого больного во время первой в мире операции. Меняю вместе с пузырьком!

— Спешите приобрести шум Полтавской битвы!

— Предлагаю ценную историческую киноплёнку, снятую лично Юлием Цезарем!

Я не стала бы записывать все глупости и дурачества, которые охватили класс, если бы они, глупости эти, не натолкнули пятёрку отважных на самую несчастную мысль о самом идиотском экспонате и если бы этот экспонат не доставил нам так много неприятностей.

Не знаю уж, кто именно предложил эту глупость, но помню: мы просто взвыли от радости. Такой замечательной показалась нам идея необыкновенного экспоната. Нина взялась достать это, а Пыжик сказал, что он возьмёт на себя общее руководство гениальным экспонатом.

И вот что произошло.

На другой день, перед первым уроком, Пыжик появился в классе в чёрной маске и, размахивая бутылкою тёмно-зелёного стекла, стал кричать толстым голосом:

— Ещё невиданно! Ещё неслыханно! Впервые в истории человечества! Необыкновенное научное открытие! Единственный в мире запах мудрости! Только что получен из лаборатории академика Тигель-Мигеля. Желающие познакомиться с запахом мудрости могут подходить по очереди!

Но ребята у нас не такие глупые, как верующие средних веков. Их-то обмануть не так просто. И хотя все смотрели с большим любопытством на Пыжика, однако никто не торопился становиться в очередь.

А Пыжик кричал, надрываясь:

— Налетай, не зевай! Вот он, вот он самый свежий! Раз нюхнёшь — всю мудрость поймёшь. Понюхаешь два раза подряд — сам мудрости не будешь рад!

Ребята толпились вокруг Пыжика, подталкивая друг друга, но никто не решался набраться мудрости. Тогда пятёрка отважных решила показать пример. Мы стали подходить по очереди к Пыжику, а он подносил нам под нос бутылку, и мы делали вид, будто нюхаем запах мудрости.

— Ах, какая прелесть! — закричала я.

Тотчас же к бутылке подскочила Нина. Она потёрлась носом о пробку и, всплеснув руками, закатила глаза:

— Божественный аромат! Ничего подобного никогда не нюхала!

Марго и Валя тоже приложили носы к пробке и обе изобразили на лицах райское блаженство.

— Как в парикмахерской! — простонала Марго.

— Пахнет весной и счастьем! — замотала головою Валя и вдруг охватила руками голову. — Что это? Какое просветление! О, я уже могу, кажется, преподавать геометрию и алгебру в университете!

Ребята потянулись, хихикая, к бутылке с мудростью, и первым сунулся бесстрашный Ломайносов. Но Пыжик пожалел его. Уж очень он безобидный! Пыжик поспешно ткнул горлышко под нос Ломайносову и спросил:

— Ну, как?

Ломайносов растерянно замигал ресницами. Ведь до него только что четверо похвалили запах мудрости. Ломайносову, конечно, неудобно было признаться, что он ничего не понял. Да и вообще у него никогда не бывает собственного мнения. Он подумал и сказал:

— Ничего! Подходяще!

И тут, к радости пятёрки отважных и смелых, выскочила, наконец, Лийка Бегичева, для удовольствия которой мы, честно говоря, и принесли в класс запах мудрости.

— Ах, ах, — запищала, она, — это духи! Но я сразу узнаю! По запаху.

Вот этого-то нам только и нужно было. Выдернув пробку, Пыжик прикрыл горлышко ладонью.

— Тяни носом, Бегичева! Тяни что есть силы! — сказал он. — Но недолго! Надо и другим оставить немного! Не жадничай!

Он поднёс бутылку к носу Лийки и быстро снял ладошку с горлышка, а когда Лийкин нос и горлышко бутылки соединились, я прижала Лийку к бутылке, не выпуская её до тех пор, пока она не впитает в себя весь запах мудрости. И вдруг Лийка захрипела, забилась в моих руках, а потом завизжала так, словно у неё вытаскивали сразу все зубы.

Ребята захохотали. Лийка упала на пол и, повизгивая, отмахиваясь руками, чихала и фыркала, как тюлень в Зоосаде.

Неожиданно в класс вошёл директор.

— Что тут за цирк? — спросил он, обращаясь к Лийке. — Ты кого изображаешь? Рыжего у ковра?

Лийка вскочила, и тут мы увидели в руках у неё бутылку с мудростью. Падая, она вцепилась в неё и облила всё форменное платье.

— Никого я не изображаю! — закусила губу Лийка и вдруг, увидев полосу на платье, сказала: — Мне испортили платье.

— Кто это сделал?

Лийка передёрнула плечами:

— Пусть те, кто сделал, сами и скажут!

— А ты не знаешь?

— Нет… То есть, конечно, знаю!

— А в чём же дело?

— Просто мне совсем не нужно говорить об этом. Они же пионеры! Они сами должны сказать! Пионер обязан быть честным, правдивым!

Директор повернулся лицом к классу.

— Ну, так кто же из вас испортил платье? — Он поднёс бутылку с запахом мудрости к носу, понюхал и поставил её на подоконник. — И кто принёс нашатырный спирт в класс? И зачем принёс?

Все молчали.

— Ну, что же, — сказал Пафнутий, — видно, мне придётся взяться за вас как следует…

Захватив с собой злосчастную бутылку, он вышел из класса.

— Братцы…

— … и сестрицы! — вздохнула Нина.

Однако шутку её мы встретили без улыбок. У всех было такое настроение, будто мы сидели у постели больного товарища.

— Ребята, — сказал Пыжик, покосившись недовольно на Нину, — платье мы испортили? Испортили! Отвечать придётся? Придётся! Кому? Всем. А какой смысл? Ведь за платье придётся платить. Кто будет платить? Ясно — тот, у кого есть деньги! У вас деньги есть? Нет! Ручаюсь! А у меня есть небольшой капитальчик. Я уже три года собираю на мотороллер. На платье вполне хватит! Даже на два! А на мотороллер начну копить сначала! Значит, мне идти к Пафнутию и мне отвечать за этот запах мудрости.

Марго покраснела.

— Почему вам? — вспыхнула она. — Мы это все придумали, и всем нам отвечать надо! Я иду тоже!

— А я почему не должна идти? — спросила Нина, разглядывая в ручное зеркальце свои зубы.

— По-моему, тоже всем! — сказала Валя.

Пыжик постучал пальцами по виску, как бы показывая, что такое предложение могут внести только «чокнутые» (так в классе говорят о тех, у кого голова чокнулась с глупостью).

— Надо ж думать всё-таки, — сказал он сердито. — Если мы пойдём все вместе, Пафнутий подумает, будто у нас целая банда безобразничает! Ему ж, понимаете, как неприятно будет! Воспитывал нас, воспитывал и довоспитывался. А если я один пойду, — он скажет: «В семье не без урода!» И — порядок! Снизит за поведение! Ну, маму вызовет. И нам меньше неприятности, и ему тоже!

— Пыжик говорит правильно, — сказала Нина, — но как ты думаешь, Пыжик, что скажут о нас ребята, когда узнают, что ты всё взял на себя, выставил себя героем, а нас загородил, словно беспомощных цыпляток? А сами мы? Можем мы сами считать себя честными?

Мы задумались.

Вопрос о том, кому идти и признаваться — всем или одному — оказался не таким уж простым вопросом. Мы обсуждали его больше часа, но чем больше говорили, тем меньше понимали, как нужно поступить нам. Наконец мы решили посоветоваться с ребятами, потому что тут дело шло о дружбе, товариществе, о долге, чести и честности.

Нам не хотелось поставить себя в такое положение, будто мы пытаемся спрятаться за спину Пыжика, как трусишки, которые боятся отвечать за свои поступки. А про Пыжика могли бы сказать, будто он не хочет считаться с товарищами и поэтому лезет в герои.

— Пусть решает класс, как должно поступить! — предложила Нина, и мы согласились с ней:

— Пусть решает!

1 октября

Совещание о том, как поступить пятёрке отважных, класс наметил провести во время большой перемены, но тут произошло событие, которое помешало решить вопрос о нашем поведении.

Когда кончился второй урок, в класс заглянула Нина Сергеевна и сказала торопливо:

— Пыжик, Сологубова, Станцель, Павликова, Киселёва и Слюсарёва! После уроков зайдёте к директору!

Инночка дожала плечами, а когда Нина Сергеевна вышла, оскалила зубы и, захлёбываясь от смеха, закричала:

— Ура! Меня выводят в герои! Могу очень даже свободно получить четыре за поведение и хвастаться везде, что я невинная жертва…

— Тебя по ошибке! — сказал Пыжик. — Можешь не ходить!

— Ну, уж нет! — запротестовала Инночка. — Это будет невежливо! Приглашают к директору, обещают приключения, я увижу, как у Пафнутия станут круглыми глаза, а ты говоришь — можешь не идти! Обязательно пойду!

Марго спросила меня шёпотом:

— Как ты думаешь, кто мог сообщить директору о нас? Лийка?

— Но она же могла бы сразу сказать! Да и вообще ей неинтересно говорить о нас! Она надеется, наверное, что сами мы не признаемся, и тогда весь класс станет думать о нас как о самых последних людишках.