Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне Страница 40

А Ваня Житный вознес горячую молитву гневно-прекрасному Иоанну Крестителю, исступленный взгляд которого находил его в любом месте храма. Дескать, тезка — Иоанн Креститель… а также Иисус Христос, и Пресвятая Богородица, и все-все святые, и ангелы, и архангелы, и солнце, и месяц, и Заря-Заряница, вы все можете: пожалуйста, сделайте так, чтобы Шишок — наш с бабушкой домовой, вырвался из далекого прошлого! Иначе, де, как мне домой ворочаться, и какая это будет изба — без домовика-то! И что бабушка скажет, Василиса Гордеевна, ежели я один вернусь…

И друзья, видать, молились — каждый про себя — о том же… Березай, правда, вслух и своими словами:

— Граждане пассажиры, будьте осторожны: поезд «Косово поле — Грачаница» принимается на девятый путь, нумерация вагонов начинается с хвоста поезда! Повтор-ряю!

Ваня обернулся, будто его кто сзади дернул и видит: в дверях с беретом под мышкой, в обтерханной пятнистой форме, с медалью «За отвагу» на груди стоит маленький безрукий инвалид…

— Шишо-ок! — заорал мальчик, забыв, что в храме нельзя кричать. — Шишочек мой! — и кинулся на шею домовому рода Житных, вырванному из грозного прошлого да вымоленному.

Глава 19

Тест для американского летчика

Но не успели расспросить домовика, где он задержался, да почему, как вдруг гром грянул, от которого внутренности сотряслись. Значит, бомба упала где-то совсем рядом! Выскочили все, кто был в церкви, наружу: бомбардировщик, метивший в храм, промахнулся — удар пришелся на монастырский сад, где, по счастью, никого в это время не было. Знакомая монашенка, пробегая мимо, сказала об этом и еще вот о чем: дескать, Богоматерь над храмом Успения туманный покров расстелила — вот и не увидел летчик каменного креста.

— Чую: сейчас самолет возвернется, как в тот раз — над поездом! — закричал Шишок. — Надо что-то делать! Эх, зенитку бы сюда! Да не хватит меня на зенитную установку…

Выбрались за монастырскую ограду, домовик выпустил из рукава свою «Черную стрелу», а Ваня говорит ему: мол, сербские солдаты рассказывали, что натовские самолеты ниже четырех с половиной километров не опускаются, а ведь винтовка только на два бьет! Шишок поглядел на Златыгорку: та мигом все поняла, гуторит:

— Ну, «милосердные ангелы», сейчас мы вам покажем, где раки зимуют!

И Ваня, догадавшись, в чем дело, закричал: дескать, не успеете вы!.. И Росица Брегович, тоже сообразившая, что к чему, поддакивает: не надо, де, — застынете, холодно ведь там, где-то минус пятьдесят будет! Но постень оседлал уж посестриму, и, скинув плащ-палатку, взвилась она в небо не хуже крылатой ракеты…

И вот летит самовила с красноголовым всадником под праздничными кучевыми облаками, похожими на божественный город, и вот лучи брызнули в сквозину, открылись ворота: впустили их в белый град. И вроде как салютом встречают! Это Шишок выстрелил из снайперской винтовочки ПТР-42.

Попал или не попал?! Глядь: вроде как молниеносный огонь взблеснул в облаках-то, и громыхнуло — попал ведь! Развалился бомбардировщик на черные кусочки — и валятся они из белых облаков во все земные стороны.

— Ур-ра! — заорали калики перехожие и ногами затопали. — Мы самолет сбили! Ур-ра-а-а!

И вдруг замерли — увидали, что кто-то с неба спускается, да только не Шишок верхом на Златыгорке: это летчик катапультировался! Соловей с жаворлёночком заругались:

— Ах ты, гадина натовская!

— И перегадина штатовская!

И сообщили: мы полетели, де, искать гаденыша… А тут и Златыгорка с постенем на спине приземлились, все инеем покрытые: как вроде Фритьоф Нансен с Руалем Амундсеном. У Нансена-то зуб на зуб не попадает, но слова сквозь зубную дробь понемножку проскакивают:

— Я, к-как Василий Т-теркин — с-самолет вражеский сб-бил, но мед-даль у меня уже есть, я т-только на орден согласный. Или п-пускай мне Г-героя С-советского Союза д-дают!

Ваня Житный с Росицей Брегович и цыганкой Горданой повытаскивали из вещмешков все теплые вещи и укутали заоблачных странников. И мальчик сказал: дескать, ты забыл — Советского Союза уж половину моей жизни нет! А согревшийся Шишок отвечает:

— А Герои Советского Союза еще живы! Пока есть Герои страны — то и страна существует, хотя бы там, откудова мы с сестрицей вилой прибыли: на небесной карте союзными облаками писана!

А тут и жаворлёночек пожаловал, пал на плечо Златыгорки: мол, скорее! Нашли мы перегадину-то, тамако он!

И путники, оседлав велосипеды, ринулись вслед за пернатым поисковиком прямиком по полю. Едут, на кочках да ухабах подскакивают, мнут колесами алые божуры; после болотистая низина пошла, вода под колесами хлюпает, знать, пока они на Косовом поле сражались, тут дождь шел…

А жаворлёночек вьется над велосипедистами и рассказывает: дескать, соловей пилота охранять остался, такой дурак этот летчик из катапульты, мы его ругательски ругаем, а он ни бельмеса не понимает, гуторит: дескать, милые птички, вы прилетели поддержать меня своими песнями, мол, у нас в Канзасе тоже есть жаворонки и соловьи! Вот, сволочь, брешет, ну, скажите: разве могут там жаворонки жить?!

Птах полетел вперед и закружил над ракитовым кустом, первым к ориентиру примчался Шишок, на ходу соскочил с велосипеда и спрыгнул куда-то вниз. За ним — Златыгорка с Яной, после — Ваня, следом Березай с Горданой, и замыкающая Росица Брегович.

Оказалось, летчик прятался в канаве, и домовик, отняв оружие и закинув в болото средство спутниковой связи, вовсю уж отделывал пленника, приговаривая:

— Есть ведь риск, что самое последнее слово науки и техники будет нецензурным! До эры массовых технологий человек — животное общественное, а после — стадное… Да-а! Вот тебе, вот тебе твои права человека, член американского стада!

Ване неловко стало: а вдруг пилот раненый… Потом вспомнил мальчик слова подполковника Медведя, сказанные им Деше: дескать, я-то ведь не шиптар, чтоб с женщинами воевать! А они разве шиптары: так с пленными обращаться?! Ваня поглядел на брезгливо отвернувшуюся Росицу и попросил:

— Ладно, Шишок, хватит…

— Ничего, не хватит! — бормотал домовик, размахивая кулаками. — Это ему за Грачаницу, сейчас за остальное получит! — и постень так шваркнул пилота по лицу, что хруст раздался…

Ваня Житный заорал:

— Перестань, я сказал! Он — пленный…

— Он, курва, пленный?! — изумился домовик. — Да я его в расход сейчас пущу — враз перестанет быть пленным, — из Шишкова рукава показался черный ствол честной винтовки, но мальчик попытался выдернуть его, и… Росица Брегович пришла ему на помощь.

На пилота Ваня старался не смотреть, но все равно краем глаза видел: морда вся в крови и грязи, лежит в канаве, свернулся калачиком, как вроде в утробе своей катапульты. Жалко смотреть ведь на паскуду! А в бомбардировщике своем, в броне-то, над облаками — как ведь величался!.. Ох, понимал он Шишка! Но… но нельзя же так… Лучше б, конечно, пилот в небе погиб, чтоб не видеть перед собой этих жалко дрожащих губ…

— Судить его надо! — сказал мальчик, отворачиваясь.

А цыганка Гордана на сторону Шишка встала, дескать, расстрелять бы лучше — да и дело с концом! А Златыгорка поддакнула. Все поглядели на Березая. Тот шары — зеленые семафоры — вытаращил и объявил:

— Граждане, будьте бдительны! Обращайте внимание на пассажиров, проявляющих осторожность и беспокойство! О возникших подозрениях сразу сообщайте ближайшему сотруднику милиции или работнику железной дороги!

— Во! — обрадовался Ваня. — Лешак про милицию заговорил: значит, за то, чтоб судить!

— Три голоса против трех! — подытожил Шишок и повернулся к Яне Божич, которая цеплялась за руку Златыгорки.

— Детские голоса не считаются! — выскочила вперед Росица Брегович. — Она еще несовершеннолетняя, голосовать не может!

— А птичьи? — загомонили пернатые. — Мы, коршун побери, за то, чтоб расклевать этого ястреба, да и дело с концом! Птичьи должны считаться! Это ведь мы его нашли!

Вдруг голос раздался, откуда не ждали — из канавы:

— Пленных нельзя расстреливать… Это против всех правил! Запрещено Женевской конвенцией сорок девятого года! Напоминаю: Югославия подписала Женевскую конвенцию!

— А тебя не спрашивают — конве-енция! — плюнул в канаву домовик. — Лежи и молчи себе в тряпочку. — Тут лицо постеня вытянулось, потому что отвечал он американцу на его же языке. Шишок бросил в сторону Златыгорки укоризненный взгляд и попробовал прикусить себе язык…

А пилот сел на край канавы и, утирая юшку с лица, затараторил:

— Что я слышу — вы по-английски говорите?! Вы меня разыграли! Вы за мной прилетели, — вы рейнджеры, да? Я ведь сообщил по GPS, где нахожусь. Только зачем дрались, не понимаю… Не зря я молился! Не зря прятался в этой вонючей канаве! Конечно, вы американцы, я же вижу! Где вертолет?!