Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль Страница 41

– Алистер, – укоризненно покачала головой мама и спросила, адресуясь ко мне: – Что-то не так, моя милая? Нам нужно о чем-то поговорить?

Это было очень удачное начало для разговора, и я решила зацепиться за него.

– Если честно, то да, мама. Ты могла бы рассказать мне о том дне, когда я появилась на свет?

Папа со звоном уронил вилку, а мама ахнула, покраснела, смутилась и осторожно ответила только после довольно долгой паузы:

– Э… Теодосия, я думаю, тебе должно быть известно, что подобные темы не принято обсуждать за столом.

Я тоже смутилась и тоже покраснела. На самом деле, это не было мне известно, потому что до сих пор мама никогда не избегала разговоров на любые, даже очень рискованные темы. Это была одна из причин, по которым мама так не нравилась нашей бабушке.

Но, несмотря на свое крайнее смущение, я не могла догадаться, что, судя по маминой реакции, она что-то скрывает от меня. Наверное, что-то ужасное, если об этом нельзя вести разговор за столом во время ужина.

Глава двадцать пятая. Тайна рождения Теодосии Трокмортон

На следующее утро я всерьез задумалась, не остаться ли мне дома. Если честно, то подняться с постели меня заставила только необходимость найти новую возможность поговорить с мамой о моем появлении на свет.

Умываясь, я рассматривала себя в зеркало, искала мамины черточки в своем лице. И папины тоже. Увы, увы. У моей мамы волосы красивые, слегка вьющиеся, каштановые. Они легко собираются в пучок на затылке, после чего на свободе остаются отдельные очаровательные локоны, игриво обрамляющие лицо. У меня волосы прямые, жесткие, как проволока, и какого-то неопределенного сивого цвета. Очень редко, на ярком солнце можно, пожалуй, обнаружить в моих волосах намек на золотистый блеск, но поскольку такое солнце бывает в Лондоне раз в сто лет, радости мне от этого, сами понимаете, немного.

И не вьются у меня волосы, хоть убейся! Сколько ни крути их горячими щипцами, они скорее сгорят, чем завьются!

И глаза у меня совсем не похожи на мамины. У нее они темные, как густой шоколад, а у меня какие-то разноцветные. Если попытаться описать цвет моих глаз коротко, то всего точнее будет, пожалуй, «зеленоватая грязь». У папы и Генри глаза темно-голубые, поэтому я всегда думала, что моя «зеленоватая грязь» получилась от смешения цвета маминых карих и папиных голубых глаз. Но после того как прозвучали огорошившие меня слова Ови Бубу, я заподозрила, что таким странным цвет моих глаз может быть и по другой… э… причине.

Утром, когда мы были дома, поговорить с мамой мне не удалось. Когда приехали в музей, сделать это стало еще сложнее. Вимс сразу же пристал к маме с расспросами о том, куда лучше поставить статую Сехмет – подлизывался, гад, после вчерашнего. Тут же, в холле, крутился и папа – наблюдал за тем, как под руководством Фагенбуша идет сборка колесницы Тутмоса III. Из помощников в холле не было только Стилтона, и это было очень даже не плохо. Я как раз хотела повидать его наедине и поблагодарить за гроб, который он привез и увез субботней ночью, а заодно рассказать, что отпевание мумии Тетли прошло без сучка без задоринки.

Обо всем этом я хотела сказать Стилтону еще вчера, но меня совсем сбило с толку неожиданное появление Сопкоута с его требованиями, и у меня все на свете вылетело из головы.

Я отправилась к кабинету Стилтона и удивилась, найдя дверь запертой. Подняла уже руку, чтобы постучать, но замерла, услышав за дверью журчание голосов. Интересно, с кем это может разговаривать Стилтон за закрытой дверью? Все остальные сотрудники музея сейчас в холле.

– Вы не должны быть здесь, – услышала я голос Стилтона, в котором прозвучала то ли паника, то ли ярость, так сразу из-за двери и не разберешь.

– Вы игнорировали вызовы Гроссмейстера и даже пропустили субботнюю встречу членов Ордена.

Я узнала этот голос, он принадлежал Бэзилу Уайтингу, первому помощнику Алоизия Троули. Почему же Стилтон не предупредил меня, что из-за моей просьбы ему придется пропустить встречу в Ордене Черного Солнца? У меня не было ни малейшего желания еще больше распалять гнев Троули, он и так был зол как черт после той неудачной попытки завладеть Изумрудной табличкой.

– Никого я не игнорировал, – сказал Стилтон. – Мы здесь, в музее, на ушах стоим, готовимся к открытию новой выставки. Я не мог уйти, не вызвав подозрений.

– Вы забыли свою клятву верности Ордену и магистру?

– Н-нет. Ну, конечно, н-не забыл.

– Преданность и верность магистру должны быть превыше всего остального, даже работы.

– Да, но при этом мне нужно на что-то питаться и иметь крышу над головой, – теперь голос Стилтона совершенно точно звенел от гнева.

– Такие житейские мелочи его не интересуют, – сказал Уайтинг.

Стилтон начал было что-то говорить, но первый помощник Троули оборвал его:

– Никаких извинений. Гроссмейстер сказал, что вы должны выбрать.

– Выбрать?

– Да, выбрать, кому вы служите – ему или девчонке. Смотрите, не ошибитесь с выбором, иначе Суд Нептиды покажется вам легкой прогулкой по парку. Гроссмейстер подчеркнул, что это последнее предупреждение.

С некоторым запозданием я обнаружила, что разговор закончен – заскрипели половицы под ногами направившегося к двери Уайтинга. Я отпрянула к стене и спряталась за стоявшим возле нее стендом с выставленными на нем рыцарскими доспехами.

Уайтинг вышел из кабинета Стилтона, осмотрел коридор и поспешил к боковому выходу из музея. События приобретали неприятный оборот – совершенно очевидно, что даже видимость сотрудничества Ордена со мной отброшена в сторону, и открыто объявлена война. Оставалось лишь выяснить, на чьей стороне окажется Стилтон.

С все еще громко бьющимся в груди сердцем я выскользнула из-за стенда с доспехами. Нужно поговорить со Стилтоном и…

– Вот вы где!

Быстро обернувшись, я увидела перед собой Фагенбуша.

– Пройдемте в мой кабинет, – приказал он.

Я оглянулась, желая убедиться в том, что нас никто не видит, затем неохотно зашла вслед за Фагенбушем в его кабинет. До сих пор меня сюда не приглашали, да и сама я вовсе не горела желанием побывать здесь. Меня несколько удивил царивший в кабинете Фагенбуша порядок, но от этого, пожалуй, я еще отчетливее сознавала, что нахожусь на вражеской территории. Я внутренне подобралась, выжидая, что будет дальше.

А дальше Фагенбуш закрыл за собой дверь, и в кабинете стало не продохнуть от запаха навоза.

– Как мне от этого избавиться? – прорычал Фагенбуш.

– Попробуйте вытереть свои ботинки о траву…

– Не прикидывайтесь, будто это не ваших рук дело.

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

Он скрипнул зубами, сжал кулаки, но тему все-таки сменил.

– Вчера вы приходили повидаться с Вигмером.

Поскольку это был не вопрос, а утверждение, плевала я на него отвечать.

Фагенбуш придвинулся ближе ко мне, и я с трудом подавила желание зажать себе нос. По мне всегда идущий от Фагенбуша запах вареной капусты и жареного лука ничуть не лучше аромата коровьего навоза.

– Что вы собирались передать Вигмеру? Он же приказал делать это через меня.

– Это был просто визит вежливости, – небрежно солгала я. – Хотела узнать, собирается ли Вигмер прийти на открытие выставки, вот и все.

– Вы лжете! – огрызнулся Фагенбуш. – Вы губите мою карьеру своим упрямством.

– Моим упрямством! – взвилась я. – Моим упрямством? А вы сами сделали хоть что-нибудь, чтобы я смогла доверять вам?

Я катила на Фагенбуша бочку, а мои собственные мысли тем временем неслись еще быстрее. Кто сказал Фагенбушу о том, что я приходила в Сомерсет Хаус? Бойторп? Или сам Вигмер?

Фагенбуш придвинулся ко мне еще на шаг, почти прижал меня спиной к стене.

– И где еще вы были вчера после обеда? Вас не было в музее дольше, чем требуется, чтобы дойти до Сомерсет Хаус и возвратиться назад. С кем еще вы связаны? Интересно, что скажет Вигмер, когда узнает об этом.

Внутри меня что-то надломилось. Было отвратительно чувствовать себя козявкой, которую посадили в стеклянную банку и наблюдают за ней. Я устала от всех этих мерзопакостных взрослых, которые думают, что я просто в игрушки играю. Я выставила палец, направила его в грудь Фагенбушу и шагнула вперед, заставив Фагенбуша отступить назад.

– Вы желаете знать о том, что произошло вчера? Отлично, извольте, я скажу. На поминальной службе появился адмирал Сопкоут, – тут Фагенбуш выкатил свои глаза. – Да, да, тот самый адмирал Сопкоут. Более того, он потребовал, чтобы я отдала ему артефакт, который, как твердят мне все, имеет ценность только для тех, кто занимается всякого рода оккультной чушью вроде алхимии.

Тут я сильно ткнула Фагенбуша своим пальцем в грудь (не без удовольствия, сознаюсь) и продолжила:

– Ступайте, передайте это Вигмеру, и посмотрим, что он скажет.

Затем, не дожидаясь того, что скажет сам Фагенбуш, я выскочила из его кабинета и направилась наверх, в мастерскую. Поскольку сейчас я раскочегарилась вовсю, самое время, пожалуй, поймать маму с глазу на глаз и расспросить ее о том, где я родилась. Все равно я не смогу ни на чем сосредоточиться, пока не узнаю этого.