Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 2) Страница 41

Радостная весть о девочках, которую они несли ребятам, всю дорогу волновала их; они представляли себе, как примут ее товарищи, как будут расспрашивать, удивляться, ликовать.

Но виселица стояла у них в глазах, — тревога и ужас овладели обоими.

Макитрючка была одна. Она сидела на скамье и зашивала старый, стираный мешок, растягивая его на коленях.

— Носит вас по селу! Нет чтобы за печкой сидеть, пока голова цела! — заворчала она на мальчиков. — Людей, как собак, вешают, а вы друг за дружкой бегаете. С самого утра я своих хлопцев не бачила. Где их искать! Вчера иду, а они около школы торчат, в самое пекло лезут!

— А кого повесили? — с испугом спросил Коля.

— Не знаю… Из другого села взяли… Вчера утром на перегоне гитлеровский эшелон взорвался… Там и схватили первых попавшихся, — нехотя рассказывала Макитрючка.

— А в нашем селе никого не взяли?

— Я по селу не бегаю. Может, кого и взяли. Все между жизнью и смертью ходим!

Макитрючка замолчала. Тугие складки на ее лице стянулись к упрямому, злому рту, глаза стали зелеными, нос заострился.

— А мы девочек наших видели! — сообщил Одинцов.

Но Макитрючка, погруженная в свои мысли, не ответила. Мальчики вышли… Баба Ивга встретила их ласково. Она стояла на крыльце и качала головой, глядя, как они перелезают через плетень и, шатаясь от усталости, идут по двору.

— Ах вы, голубятки мои, горе мое! Я ж все очи проглядела на дорогу! Як же вы добрались до дому!

Одинцов и Васек бросились к ней и, забыв про усталость, перебивая друг друга, стали рассказывать про девочек.

Радостная весть поразила бабу Ивгу. В уголках глаз блеснули крупные слезы.

— Господи Иисусе, хоть на этом сердце отдохнет! Радость-то какая! А вы уж и цветы на могилку положили… А тут счастье такое! Да как же это они живы остались? — Она вспомнила Митю. — Хлопец сам не свой ходил… Белый, без кровинки пришел, всю ночь глаз не закрыл!

Мальчики заволновались.

— А еще, баба Ивга, что было!.. — Они начали рассказывать про ночное происшествие на шоссе. — Просто мы опомниться не успели, как все случилось! Вот здорово! Ни один гитлеровец в живых не остался! И пулеметы партизаны с грузовиков взяли, и оружие, и всякое продовольствие! — захлебываясь, рассказывали мальчики.

Баба Ивга улыбалась, кивала головой, спрашивала, потом снова возвращалась к девочкам:

— Бывает же счастье такое! Они же, бедненькие, напугались до смерти!

Поговорив с бабой Ивгой, ребята решили сбегать в Слепой овражек. Саши нет в хате — может быть, он там.

— Вот бы всех увидеть сейчас!

— Да поешьте хоть, ноги вымойте — ишь как пятки-то растрескались у вас, — уговаривала их баба Ивга.

Но ребята, не слушая ее, убежали. Товарищи действительно были в овражке; они сидели на коряге, тесно окружив Малютина. Сева что-то рассказывал таинственным шепотом. Генка первый увидел Васька и Колю:

— Наши идут!

Мальчики вскочили, бросились навстречу.

Васек с легкостью белки прыгнул на корягу. Румянец заливал его темные щеки, глаза ярко синели.

— Мы, ребята, такое сейчас вам скажем! Такое хорошее, какого вы за всю жизнь еще не слыхали!

Ребята затаили дыхание.

— Война кончилась? — прижимая к груди руки, прошептал Саша.

— Ну, "война кончилась"! Ты уж чересчур хочешь! — недовольно проворчал Коля.

На них зацыкали со всех сторон.

— Говори сразу! — рявкнул Мазин.

— Ну, слушайте! Три, четыре! — скомандовал себе Васек, предвкушая общее ликование. — Девочки наши живы, вот что!

— Девочки? Нюра, Валя, Лида?

— Те, что были убиты, теперь живы! — торжественно пояснил Васек.

— И мы их сами видели, своими глазами, вот вам! — крикнул Коля.

Все смешалось. Васька чуть не стащили с коряги. Мазин схватился за сук и изо всей силы раскачивался. Колю кто-то шлепал по спине. Саша стучал себя кулаком в грудь, повторяя одно слово:

— Живы, живы, живы!

Осторожный Сева еще никак не мог поверить в одно хорошее; он боялся, что рядом с этим хорошим есть где-то и плохое.

— Может, ранены? Больны? Без рук, без ног?

— Не ранены, не больны, с руками, с ногами, да еще двух малышей спасли! Вот какие наши девочки! — кричал Коля.

Васек посмотрел на него и вдруг расхохотался.

— У Кольки… виденье было, — вспомнил он вдруг. Картина встречи с Нюрой Синицыной предстала перед ним в смешном виде. Одинцов, отшатнувшийся в испуге от окна, он сам с приплюснутым к стеклу носом, Нюра с вытаращенными глазами и какой-то малыш, который лез то к нему, то к Коле целоваться. — Виденье! Виденье! Ха-ха-ха! — захлебывался Васек.

Ребята дергали его, требовали объяснения. Коля Одинцов стал рассказывать все по порядку. Ночное сражение он нарочно пропустил, чтобы рассказать о нем особо.

Мальчики перебивали, спрашивали. Васек и Коля терпеливо отвечали на все вопросы, подробно описывали девочек, Мирониху, передавали поклоны и только потом приступили к рассказу о ночном происшествии. Услышав, что боец на коне, по всем приметам, был похож на Митю, ребята пришли в окончательное неистовство. Забыв про фашистов, они боролись, падали и даже невзначай подбили Мазину глаз.

Потом решили обязательно навестить девочек и как-нибудь повидать Митю, чтобы сообщить ему радостную весть.

Наконец, когда все немного успокоились, Малютин сказал:

— У нас тоже важные новости. Нам обязательно надо посоветоваться.

Все стали серьезны.

Новости действительно были важные.

В отсутствие Трубачева Степан Ильич запретил ребятам бегать на пасеку. Мазин не поверил Степану Ильичу и все-таки сбегал к Матвеичу. Матвеич рассердился на него и сказал, что на пасеку уже два раза заходили гитлеровцы. Кого-то искали. Один раз ночью лаял Бобик. Матвеич взял его в хату, чтобы собаку не подстрелили.

И еще новости — в селе появились эсэсовские части и везде расклеены приказы: за помощь партизанам — расстрел, за укрывательство — расстрел. Так и пестрят все объявления крупными черными буквами: "расстрел", "виселица".

Двоих колхозников из какого-то другого села повесили на глазах жителей около сельпо.

А партизаны теперь уже действуют всюду; слышно, что где-то на перегоне взорвали целый эшелон и вчера около бывшей МТС на дороге убили несколько гитлеровцев; а в селах стали понемножку расправляться с полицаями — одного в овраге нашли зарубленного топором, с надписью на груди: "Предатель".

Гитлеровцы и полицаи струхнули: в лес ходить боятся, и около самой школы теперь стоят пулеметы.

И еще самую главную новость рассказали Сева и Генка. Степан Ильич, видимо, совсем продался фашистам. Петро рассказывал на селе, будто Степан Ильич согласился ездить по селам и всех бывших кулаков вербовать в полицаи. А вчера Степан Ильич привел какого-то старика. И Сева слышал, как он сказал переводчику, что это старик, пострадавший от Советской власти, бывший кулак, и теперь хочет послужить гитлеровцам. Старика позвали к генералу; он, видно, боялся, потому что шел и даже денщику низко кланялся. А сегодня осмелел и взялся какие-то замки в штабе чи — нить; на деда Михайла кричит и такие штуки выделывает — денщики над ним хохочут.

— Дед мой с ним было подрался вчера. Тот какой-то несгораемый шкаф чинил, а деду дал ящик с инструментами держать. Ну, и чего-то заспорили они там, — хмуро сказал Генка и тут же улыбнулся. — Только не зря дед простачком прикидывается. Хитер он… Вчера вдруг Севку спрашивает:

"Разберешь ты немецкие слова так, чтобы переписать, в случае чего?" Севка говорит: "Разберу. А где не разберу, просто скопирую". Дед мой даже языком причмокнул.

— Неспроста тут что-то, — покачал головой Васек.

Ребята крепко задумались.

На прощанье Сева грустно сказал:

— Теперь уж, наверно, не скоро увидимся… Сегодня и то еле вырвались… За водой только ходим.

Глава 42

СТЕПАН ИЛЬИЧ

Степан Ильич еще не видел мальчиков после их возвращения. Он шумно обрадовался, когда Васек с товарищами вошел в хату.

— Дорогой ты хлопец! — притягивая к себе Васька, сказал Степан Ильич.

Ваську захотелось обнять его крепко-накрепко, как, бывало, он обнимал своего отца, но он поборол в себе это желание, осторожно высвободился из объятий Степана Ильича и сел на скамью, избегая его взгляда. Степан Ильич понял, глубоко вздохнул, отвернулся. Молча слушал то, что рассказывали мальчики, без улыбки кивал головой. Потом перестал слушать, ушел в себя и, ссутулившись, сидел, глядя в окно.

Баба Ивга понимала, что именно мешает Ваську быть приветливым со Степаном Ильичом. Она смотрела то на одного, то на другого с глубокой грустью. Потом подошла к Ваську, нагнулась, поцеловала его в волосы:

— Ну что ж, так тому и быть! Тяжкое время!.. У каждого сейчас свой крест. Один потяжеле несет, другой полегче.