Любовь Воронкова - Личное счастье Страница 43

– Но мне нужно поговорить с тобой… а не со всеми…

Она покосилась в сторону Андрея Никаноровича. Тот почувствовал себя неловко. Он не знал, как ему обратиться к Тамаре, сказать ли ей «ты» – ведь она подруга его дочери, – или уже нужно говорить «вы» – вон она какая нарядная, на высоких каблуках, с лакированной сумочкой, да еще и в перчатках.

– А чего ж вам убегать? Мы и сами можем уйти.

И они вместе с Антоном поднялись и ушли в спаленку. Зина стала убирать свое рисование. Тамара взяла в руки картинку.

– Что это? Лес какой-то. За грибами, что ли, ходят?

– Это так… – сказала Зина, – одно воспоминание. Как мы ходили в лес с Еленой Петровной…

– А! Это когда мы клялись веткой дуба? Вот-то смешные были!

Зина взяла у нее рисунок и положила в папку.

– А что ж? – продолжала Тамара. – Все-таки эта ветка сыграла свою роль, не правда ли? Вот, например, мы с тобой так ведь и остались друзьями! Ну кто твой лучший друг – разве не я?

Зина, немного растерявшись от такой явной неправды, с недоумением посмотрела на нее. Тамара – ее лучший друг!

Мгновенно вспомнились те страшные, никогда не забываемые дни, когда у нее не стало мамы. Как трудно было опомниться от этого внезапного горя, невозможно казалось вынести то, что случилось! Друзья, подруги окружили ее тогда, помогли устоять, утешали как умели. Кто же являлся к ней каждый день и развлечь, и помочь, и присмотреть за младшими ребятами? Фатьма, в первую очередь Фатьма, которая вовсе не клялась никакими громкими клятвами. И Шура была тогда с Зиной, и Сима Агатова, и Маша Репкина, и Вася, и Андрюшка…

Только не Тамара Белокурова. Ни разу за все то время она не зашла к Зине, никогда Зинино горе не трогало ее. У Тамары всегда были только свои личные дела, и сейчас так же – всегда только свои беды и радости, из-за которых она не видит других людей. И это она, Тамара, оказывается, ее лучший друг!

В молчании Зины Тамара почувствовала упрек.

– А разве нет? Не так? – продолжала она. – Разве не к тебе первой я пришла тогда со своим горем, не к тебе?

– Со своим горем – да, – сдержанно сказала Зина.

Тамаре не понравился ее тон, но ей было не до того, чтобы раздумывать о Зининых настроениях.

– И вот теперь – опять я к тебе же пришла! Не к Симке Агатовой, не к Фатьме же!

– Могла бы и к ним пойти.

– Как это – к ним? Ведь я же твоя подруга!

Зина не хотела ссориться, не хотела ворошить все те горькие минуты, которые ей пришлось пережить из-за Тамары. Ей вспомнилась рука Тамары, белая рука в кружевном нарукавничке, поднятая за исключение Зины из пионеров. Почти единственная рука во всем классе!

– Да! – сказала она с горечью и принялась прибирать на столе свои книги и тетради. – Да, да, конечно!

– Я пришла посоветоваться с тобой, – продолжала Тамара, – сядь, пожалуйста, и выслушай как человек. Ведь это очень серьезно!

Конечно, потому и пришла, что у нее опять что-то случилось.

Зина села. В окнах уже засинело, Зина включила лампу.

Но Тамара тотчас погасила ее:

– Не надо. Мне как-то спокойней в сумерках!

Наступило молчание. Тамара сидела нахмурившись. Из спаленки слышались негромкие голоса – Антон читал отцу сказку. Зина молча ждала. Она видела, что Тамаре трудно начать свой разговор, но Зина не могла заставить себя помочь ей.

– Я уехала от отца совсем, – начала Тамара. – Я больше ни за что не поеду туда! Как они живут! Разве можно так жить? Работа, работа, каждый день с утра до ночи работа и работа! И все в земле, в грязи… Нет, это совсем невозможно!

Тамара вспомнила, как ее осмеяли в совхозе девушки-работницы, – это воспоминание ее больно укололо.

– А народ какой – грубый, неразвитый! Ну ты подумай – начали смеяться над моими платьями. Будто в шелковых платьях и ходить нельзя! Ну ты понимаешь теперь? Им это дико!

– Конечно, если полоть или снопы вязать, то в шелковых платьях и вправду дико, – чуть-чуть улыбнулась Зина. – А по-твоему, нет?

– Нет, по-моему, нет! – Тамара рассердилась. – И вообще я не за тем туда поехала, чтобы им снопы вязать!

– Ты – им. А они – тебе.

– Ты смеешься надо мной? – Тамара вспыхнула и, вскочив со стула, раза два прошлась по комнате. – Неужели я только того и стою, что снопы вязать?

Зина хотела спросить – а чего же она стоит? Но сдержалась.

– Так разве в совхозе только снопы вяжут? Там небось и клуб есть и читальня. Могла бы, наверное, в клубе работать.

Тамара фыркнула:

– Как же! Антирелигиозные лекции, что ли, читать?

– А хотя бы!

– Нет, ты просто меня нарочно злишь, – крикнула Тамара, и в ее голосе послышались слезы, – ты просто назло!

Зина не хотела злить ее, она искренне думала, что в совхозе можно найти множество интересных дел, если захотеть. Но она не знала, что Тамара пыталась браться за эти дела.

…Отец не сразу отпустил Тамару. После одной пылкой ссоры, когда Тамара уже собрала чемодан, отец глубоко призадумался.

– Мы с тобой оба слишком вспыльчивы, – сказал он примиряюще. – Давай разберемся, давай поищем путей.

– Ты же нашел мне путь – техникум, – обиженно ответила Тамара. – Интересно, какой? Малярный, может быть? Или электричество проводить? Или, может, телят воспитывать?

Николай Сергеевич опять глядел на нее недоумевающими глазами, он опять не мог понять ее горечи и возмущения.

– Ну подожди, ты не горячись. И маляр, и электрик, и телятница – все это люди уважаемых и очень нужных профессий. И, если хочешь знать мое мнение, будь ты сейчас маляром и работай на какой-нибудь стройке, я бы гордился тобой. А уж если бы ты зоотехником пришла к нам на молочную ферму, я бы не только гордился, но и счастлив был бы!

Тамара, пожав плечами, отвернулась. Это движение начисто зачеркивало разговор.

– Ну хорошо, ну давай подумаем о другом, – терпеливо продолжал отец. – Ты как-то сказала, что умеешь делать то, чего никогда не сумеют наши девчата. Может, ты мне объяснишь, что же такое это «то»? Может, в этом и есть твое призвание?

Тамара молчала. Отец ждал.

– Вот у нас клуб есть, – опять начал он. – Может, ты могла бы какой-нибудь доклад сделать? Или беседу провести?

– Какую беседу? О чем?

– Ну мало ли на свете сейчас интересного творится! Вот поди в Космосе побывали – собери материал, да и расскажи поподробнее. Или можно хотя бы поговорить о химии – ты, конечно, читала, какие чудеса – полимеры – открывают и создают нынче химики? Или, например, что делает химия для сельского хозяйства. Это же страшно интересно!

Тамара вполглаза читала о полете в Космос Гагарина и Титова, по телевизору видела их и слышала. Но кто же не видел и не слышал? А химию она учила в школе, но интересного ничего в ней не заметила, лишь бы сдать. И снова Тамара молчала, а отец ждал.

– Может, ты еще скажешь, антирелигиозную лекцию прочесть? – наконец спросила она с усмешкой.

Отец обрадовался:

– Правильно! Вот нужный разговор, Тамара! Ты все-таки не глупый у меня человек!

Тамара сказала это, чтобы задеть отца, а он обрадовался. Он совсем не понимает ее!

– Вот так и решили, – заключил отец, – договорись с заведующей клубом, там у нас хорошая деваха работает, Таня Голубкина, она тебе поможет. Ты только попробуй, только начни что-нибудь делать и увидишь, как интересно тебе станет жить!

– Ну хорошо, – согласилась Тамара, – только я не буду читать антирелигиозную лекцию. Я лучше расскажу о Третьяковской галерее. Я же там была два раза!

– Два раза! – Николай Сергеевич снова был обескуражен. – Да что же ты узнала там за два-то раза?!

– А что особенного? Я очень многое помню.

– Ну хорошо, – сдался отец, – если тебе нравится – подготовься как следует и расскажи о Третьяковской галерее. Все-таки, конечно, ты многое видела своими глазами, а это очень дорого. Съезди в район, у нас там хорошая библиотека, подбери материал. Там, помнится, и о самом Третьякове есть книга. Вот если ты хотя бы рассказала, кто такой был Третьяков. Впрочем, нет, об этом наши ребята знают, учительница в кружке культуры лекцию читала. Ну ты можешь рассказать о картинах, которые тебе особенно запомнились, и рассказать о них поподробнее. Это может получиться очень интересно.

«Зине бы это, – подумалось тогда Тамаре, – она бы сумела. – Но тотчас же самолюбиво возразила себе самой: – Зина сумела бы, а я не сумею? Подумаешь! Вот съезжу в район…»

Но ни в какой район она не поехала – вот еще, таскаться по жаре. Да и что особенно готовиться? Картины и так будто живые стоят у нее перед глазами: Репин, Шишкин, Левитан…

Ах, если бы Тамара смогла навсегда забыть этот злосчастный вечер – столько позора, столько унижения она тогда вынесла!

Сначала как будто пошло неплохо. Она рассказала про Васнецовскую «Аленушку», про «Трех богатырей»… А потом что-то пошло вкривь и вкось. Она спутала Поленова с Левитаном. «Боярыню Морозову» приписала Репину… Почему так случилось? Ведь у нее даже была в руках репродукция «Боярыни Морозовой», Тамара сняла ее у отца со стены. Ведь там же ясно было написано имя художника! Но Тамара верила своей памяти, она твердо помнила, что «Боярыню Морозову» написал Репин…