Александра Бруштейн - Дорога уходит в даль... Страница 44

«Спешите! Спешите! Одна-единственная гастроль!»

Прочитав афишу, мы с Юлькой молчим — мы совершенно раздавлены чудесностью всего того, что делает господин Роберт Ленц. Потом Юлька, тряхнув головой, робко замечает:

— Может, брехня, а?

— Не знаю… Я спрошу у папы.

— Во-во, спроси!

Но спросить у папы мне не удается, потому что в этот день его нет дома до поздней ночи, а назавтра… Ох, назавтра в нашу жизнь, Юлькину и мою, входит новая афиша, и с нею врывается к нам целый мир волнений, тревог, восторгов!

…ДРЕВНИЦКИЙ!..

…ДРЕВНИЦКИЙ!..

…ДРЕВНИЦКИЙ!..

Это новое имя, никому доселе не ведомое, выкрикивают все афиши, наклеенные на афишных щитах, тумбах и даже просто на стенах домов.

Люди подходят к афишам — что это еще за Древницкий? Люди читают афиши — на всех лицах сильное недоумение. Люди шевелят губами, словно спотыкаясь о непривычные, непонятные слова… В афишах сказано, что такого-то числа такого-то года — ВПЕРВЫЕ! НЕБЫВАЛО! НОВО! — известный воздухоплаватель Древницкий совершит над нашим городом полет на воздушном шаре и спустится на землю при помощи парашюта. Взлет состоится в Городском ботаническом саду. Вход на взлетную площадку платный, но дети моложе десяти лет, учащиеся в форме и нижние чины платят половину.

На афишах яркими красками изображено нечто вроде гигантской груши, парящей в воздухе хвостиком вниз и одетой в сетку для мячика. Это и есть воздушный шар. Под ним, к узкому концу сетки, подвешена плетеная корзинка, а в ней стоит крохотный по сравнению с размером воздушного шара человечек. Руки его подняты вверх словно для приветствия. Тут же, рядом, изображен человек, летящий по воздуху под огромным раскрытым зонтиком, — это парашют.

Итак, оказывается, этот Древницкий — так, по крайней мере, уверяет афиша — будет летать по воздуху!

В те далекие времена — около семидесяти лет назад — никто из обыкновенных людей даже не представлял себе, чтобы человек мог летать. Летали только герои в сказках. Ну, те вообще жили с такими удобствами, каких не знали простые смертные; с коврами-самолетами, скатертями-самобранками, волшебными лампами Аладдина. Но в обыкновенной, всамделишной жизни летать было невозможно; считалось, что «до этого человек еще не дошел». Правда, на Всемирной Парижской выставке 1890 года желающие могли за определенную плату подниматься в воздух на привязном воздушном шаре. Но о других полетах что-то не было слышно.

Основным и главным способом передвижения в нашем городе, как почти во всех провинциальных городах, были в то время — собственные ноги. Век был пешеходный. Об автомобилях тогда не мечтали еще даже короли. У людей со средствами были собственные коляски. За деньги можно было ездить и на извозчиках — «ваньках»: это были пролетки с высоченными ступеньками и узким, всегда запыленным сиденьем для двоих. Эти пролетки тащили утомленные жизнью клячи: они неторопливо переступали старчески мохнатыми ногами, похожими на обомшелые лесные коряги. В самом извозчике главную часть веса составляла его «упаковка»: тяжелый длиннополый кучерской армяк с устрашающим тумбообразным нагромождением складок на заду. В нашем дворе жил извозчик. В армяке он был похож только что не на Илью Муромца, а когда снимал армяк, было такое впечатление, словно сняли кожу с громадного апельсина, а внутрь оказалось одно зернышко: небольшой, щуплый человечек.

Ехали пролетки медленно. Порой извозчик делал вид, будто сейчас ка-ак подхлестнет свою лошадь! Лошадь при этом притворялась, будто она сейчас ка-ак понесется вскачь! Но это была невинная комедия, никого не обманывавшая. Несколько оживлялся извозчик лишь тогда, когда въезжал в какую-нибудь особенно извилистую, червеобразную старинную улочку. Ведь, въезжая в нее, он не видел, что делается в противоположном ее конце! Поэтому извозчик, въезжая, оглушительно орал и гикал, чтобы предупредить одновременный въезд встречного извозчика с противоположного конца улочки. Иногда столкновения все-таки происходили, и это было почти катастрофой: разъехаться в этих узеньких старинных улочках нашего города столкнувшиеся извозчики не могли, уступить дорогу, попятившись назад, ни один их них не соглашался. Оба долго препирались, неистово ругаясь. Для тех седоков, которые торопились — например, на вокзал, к поезду, это было настоящим бедствием!

Так передвигались в то время в нашем городе, да, вероятно, и во всех российских городах. Десятки — в собственных экипажах, сотни — на извозчиках, тысячи и десятки тысяч горожан — «на своих на двоих»: пешком.

И вдруг какой-то Древницкий собирается лететь! Лететь по воздуху! Как птицы!

— Мне Степан Антонович обещал: он меня на скамейку посадит, я все увижу! — говорит Юлька. — Это же у нас в «Ботанике» будет!

Дома я спрашиваю у папы: разве может человек летать по воздуху?

— Может! — говорит папа. — Это еще начало: человек может только подниматься в воздух. Направлять свой полет, как делают птицы, он не может: шар летит не по воле человека, а по воле ветра, а спускается человек с парашютом. Видела — на афише нарисован желтый зонтик? Это парашют.

— Какой же он, этот воздушный шар? — растерянно спрашиваю я.

— А ты игрушечные воздушные шарики — вербные, разноцветные — знаешь? Если выпустить его из рук, он улетит вверх, в облака, да? А если перед тем прикрепить к нему бумажную куколку, он с куколкой полетит. И будет лететь до тех пор, пока из него не выйдет весь воздух, тогда он упадет на землю…

— Так то же куколка!

— А Древницкий полетит не на маленьком игрушечном шарике, а на громадном шарище, наполненном нагретым воздухом. Когда воздуха в шаре останется уже мало, Древницкий спустится с парашютом.

— И как только он может! — говорю я все еще недоверчиво.

— Может! Человек все может! Человек такое может, что нам с тобой, Пуговка, и во сне не снится… Вот теперь воздух завоевывает. И что ты думаешь? Завоюет!.. Люди будут садиться в воздушные шары, как на извозчика!

Возвещенный афишами полет Древницкого перебудоражил весь город! Кто может, покупает билет в Ботанический сад, чтобы видеть самый взлет воздушного шара с воздухоплавателем. У кого нет денег на билет, те карабкаются на деревья, на балконы, на крыши домов, на колокольни церквей и костелов.

Мы идем в Ботанический сад всей семьей — и мама, и Поль, и Анна Борисовна, и я. Даже папе неожиданно повезло: его никуда не вызвали к больному, и он идет с нами.

В Ботаническом саду, на большом кругу, где зимой устраивается каток, разожжен гигантский костер. Над костром тихо покачивается громадный матерчатый шар: он медленно наполняется нагретым воздухом, как спеющая ягода наливается соками. С шара спускаются канатные лямки-петли, за эти лямки солдаты удерживают шар руками и ногами, чтобы он не улетел.

А рядом с костром, из которого шар набирает нагретый воздух, стоит сам воздухоплаватель — Древницкий… Только посмотреть на него, и сразу видно: вот смелый, бесстрашный человек, герой! У Древницкого прекрасное, мужественное лицо, зоркие и внимательные глаза под низко надвинутым широким козырьком фуражки. Невозможно представить себе, чтобы Древницкий мог растеряться, прийти в отчаяние, побледнеть от страха, заметаться: «Ах, ах, что мне делать?..» Мы с Юлькой, сидя рядом на садовой скамье, смотрим на Древницкого, как и все дети в этой огромной толпе, с восторгом, мы уже любим этого незнакомого человека, мы верим, что он сделает невозможное: он полетит! И мы всей душой желаем ему удачи… Я тихонько пожимаю руку папе. Я знаю: он чувствует то же, что и я.

Но вот шар уже наполнился нагретым воздухом, стал круглым, упругим, как мяч великана.

Древницкий с улыбкой снимает фуражку, раскланивается с толпой людей, не сводящих с него глаз, легко прыгает в корзинку, привязанную к шару (она называется «гондола»). Кто-то бросает Древницкому белую розу. Он кланяется и вдевает ее в петлицу. Затем он дает солдатам команду: отпустить те канатные лямки-петли, которые они удерживают руками и ногами. Солдаты отпускают лямки, шар вздрагивает, и, как созревшая ягода отделяется от стебелька, так он взмывает над костром — и несется ввысь!.. К облакам!

Большинство людей, живущих сегодня на свете, застали уже хотя бы ранние зачатки настоящей авиации. Люди уже привыкли к тому, что летать по воздуху — будничное, обыденное дело: в самолет люди садятся, если не «как на извозчика», по предсказанию моего папы, то как в большой междугородний автобус. И людям, живущим в наши дни, уже трудно представить себе то чувство, с каким шестьдесят с лишним лет назад мы смотрели первые полеты на неуправляемых воздушных шарах. Ведь миллионы лет человечество жило, не отрываясь от земли! А тут вдруг отдельные смельчаки, герои — может быть, безумцы! — опрокидывают все принятые понятия и летят, летят, как птицы, — только без надежных птичьих крыльев и хвоста, — летят, рискуя жизнью… Я уверена, что те немногие очень старые люди которые это видели, навсегда запомнили чувство, возникшее у них в первую минуту, когда на их глазах шар отделился от земли: ЧУВСТВО ЧУДА!