Лия Симонова - Лабиринт Страница 45

Лина молчала, чуть склонив голову набок, и в ее задумчивости Кирилл угадал сложные душевные переживания.

— Будь моя воля, — стараясь сбить отца с толку, изрек вместо Лины Кирилл, — я снимал бы маски с человеческих лиц, неслабенькая получилась бы коллекция, как ты находишь? — Катая желвак на скулах, Кирилл вызывающе посмотрел на отца.

— Я ценю юмор, — холодно сказал Владислав Кириллович, — но это уж, извини, какой-то сатанинский сарказм…

— Я очень вам признательна, Владислав Кириллович, — чарующе улыбнулась Лина, — но, поверьте, мне нужно идти. Я говорила вам, у меня болит горло, и дома будут волноваться. А с Кириллом мы учились в одной школе и еще увидимся… — Лина завораживающе взглянула на Кирилла и поднялась.

— Линочка, — пропела своим бархатным сопрано Анна Александровна, легкой походкой вплывая в комнату и волоча за собой тележку с обедом, — без вас эти суровые мужчины будут выглядеть слишком мрачно. Я прошу вас, отведайте моих скромных яств, а потом они отвезут вас до самых дверей… Боже, Влас, — воскликнула она, и ее темные красивые глаза чуть затуманились слезою, — как эта девочка похожа на нашу Леночку!..

Кирилл увидел, как у отца дрогнули губы. Резким движением он повернулся ко всем спиной, якобы за тем, чтобы вооружиться табаком и трубкой. Набивая и раскуривая ее, Владислав Кириллович подсел поближе к Лине, униженно попросил:

— Не покидайте нас, богиня…

— Ну, хорошо, хорошо, — одарила всех волшебной улыбкой девочка. — Тогда я помогу Анне Александровне на кухне. — Она изящно высвободилась из глубокого кресла и выпорхнула вслед за старухой из комнаты, оставив наедине отца и сына.

— Где ты подцепил ее? — пренебрежительно полюбопытствовал Кирилл.

— Она дочка моего знакомого, — неохотно пояснил отец. — У меня сегодня нет лекций, Анна Александровна просила съездить на рынок за овощами. Сейчас скользко, я вел машину не торопясь, близко к тротуара смотрю — Линочка, тоже не спеша движется вдоль проспекта в сторону дома. Грустная такая, голову склонила. Я буквально умолил ее заглянуть к нам, завлекал коллекцией масок, хотел познакомить с тобой… Хорошая девочка, прелестная… А та девица, что разыграла нас ночью, она кто? Звонила и маме, и мне, пугала, что ты в опасности, выспрашивала, как отыскать тебя, переполошила всех… Мама полагала, что ты гостишь у меня…

— Я ночевал у товарища, — не вдаваясь в подробности, соврал Кирилл.

— Я был бы рад, — все так же, не отрывая от сына неподвижного взгляда, предложил отец, — если бы ты поселился у меня. Я переберусь в кабинет, мы приготовим для тебя отдельную комнату. Пойдешь в вечернюю школу, я договорился в институте о работе для тебя, сменишь обстановку…

— Спасибо, — ухмыльнувшись, поблагодарил Кирилл, — я подумаю, — и, узрев, что Лина вернулась из кухни с чем-то в руках, добавил: — В общем-то я своей жизнью доволен, а та дрянь, что звонила, шлюшка, ее вот одноклассница, — кивнул он на Лину. — Спал я с ней, и она ревнует меня. Так что это не розыгрыш, а житейская драма…

Кириллу не терпелось досадить отцу, вывести его из интеллигентского спокойствия, взорвать приторную ласковость и поклонение перед избалованной куклой, которая от него, неинтеллигентного, нос воротит.

— О драмах не говорят с таким намеренным бесстыдством, — темнея лицом, осадил сына взглядом Владислав Кириллович. — Я вынужден извиниться перед гостьей…

Лина затихла с болезненной улыбкой, а Кирилл, едко посмеиваясь, продолжил свое наступление:

— За что извиняться-то? Богиня не должна оставаться в неведении о заветах главного Бога. После тебя у нас с матерью оставалась одна любопытная книженция. — Кирилл умышленно пренебрегал чувствами много лет назад потерянного и по случаю вновь обретенного отца. — Отчим мой, чудак, все прилаживал ее вместо подставки под кастрюльки и чайники, а я в промежутках между этими манипуляциями иногда кое-что из нее почитывал. Да, так вот, в этой книженции были записи из секретных слов Иисуса. Его ученики, апостолы, стало быть, спросили у него: «В какой день ты явишься и когда мы увидим тебя?» На что Иисус им ответил: «Когда вы обнажитесь, не ведая стыда, когда совлечете с себя одежды и сложите их к вашим ногам, как делают дети, и будете топтать их ногами. Тогда станете сынами того, кто живет, и более не узнаете страха…» Правильно я запомнил?..

— Правильно, — хмуро ответил отец. — Но это же апокриф, подделка. Пятое Евангелие от Фомы. Оно не совпадает с каноническим и не признается священной книгой… — Отец говорил с каким-то ожесточенным огорчением и все время поглядывал на Лину, словно мнение и отношение к нему этой девчонки значило для него все или, по крайней мере, многое.

— Как жаль, — раздражаясь этим, издевательски посетовал Кирилл, — что мне некому было растолковать это в детстве. Что поделаешь, я воспитался на несвященной книге! Когда я встречаю прелестное создание, меня подмывает без стыда и страха сорвать с себя и с нее одежды и вступить в царствие небесное…

Кирилл упивался своим неожиданным триумфом. Ему представлялось, что он уложил отца на обе лопатки, унизил его в глазах Лины, а сам возвысился.

Но Лина вдруг весело рассмеялась, небрежно поставили на стол то, что держала в руках, мягкой поступью приблизилась к Владиславу Кирилловичу и, нежно погладив его по рукаву костюма, негромко сказала:

— Не сердитесь, он дразнит вас. Я тоже изводила своего папу этим пятым Евангелием. Я его не читала, конечно. Но и у нас был сборник «Античность и современность», и мне почему-то нравился этот Фома. За его бунтарство. За то, что попытался опрокинуть вверх дном писания чинных и благопристойных Матфея, Марка, Луки и Иоанна… — И Лина своей колдовской улыбкой попыталась объединить и примирить отца и сына. — Но мой папа ужасно негодовал. Он говорил, что Фома — близнец Иуды и верить ему нельзя…

— Безнравственные творения, — отвечая Лине благодарной улыбкой, чуть расслабился Владислав Кириллович, — появляются, как только умы начинают бродить и ослабляется общественная нравственность. В такие же тревожные, как наши, времена… Все повторяется. И библейская мудрость гласит: «Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, и Бог воззовет прошедшее».

— Как горько, что мы забыли Бога, — пропела Анна Александровна, появившись в дверях и приглашая всех к столу. — Давайте обедать. У сытого человека сердце смягчается… — Она вроде бы ни к кому не обращалась, но Кирилл был уверен, что в словах лукавой умной старухи спрятан намек. — Из веку повелось, дети спорят с отцами. Но нынешние молодцы особенно задираются, от большой образованности, наверное…

— Какая наша образованность? — негодуя, что Лина вмешалась, поддержав отца, не смирялся Кирилл. — Я, к примеру, в гостиных не рос, все больше среди подвыпивших слесаришек околачивался…

Кирилл со злорадным удовольствием отмечал, что отцу претит их словесная распря в присутствии гостьи и при каждой его вздорной реплике он украдкой поглядывает на Лину. А девчонка умело прикидывается, что не принимает всерьез дерзости разгулявшегося молодца, и с присущим и тактом немедленно бросается на помощь утомленному атаками отцу.

— Моим мучениям пришел конец, — сказала она, вроде бы ни с того ни с сего озарив всех своей лучезарной улыбкой. — С тех пор как я познакомилась с Кириллом, я все терзалась, у кого еще я видела такие редкие ярко-васильковые глаза?

— Вспомнила? — насмешливо посмотрел на нее Кирилл.

— Ну конечно, — весело и просто откликнулась Лина. — У твоего папы, Владислава Кирилловича. Вы очень похожи…

Анна Александровна вскинулась, по всему чувствовалось, оценила старания гостьи, так умно и деликатно распутывающей безнадежно затянувшийся узел в отношениях отца и сына. Казалось, эту девочку невозможно загнать в угол, поставить в тупик, она неуязвима. И, постигая это, Кирилл все больше восставал против Лины, против всех, хорошо воспитанных, умеющих не показывать свою зависимость от обстоятельств, всегда и во всем быть духовно свободными. «Посмотрим, как она запоет в клетке…» — исступленно подумал Кирилл и, следуя своим мыслям, неожиданно для себя и для всех присутствующих за столом продекламировал нараспев:

— «Забыв и рощу, и свободу, невольный чижик надо мной зерно клюет и брызжет воду, и песней тешится живой…» Пушкин Александр Сергеевич…

Отец и старуха почти одновременно укоризненно уставились на Кирилла, и снова возникла, в который уж раз спровоцированная им, натянутость. Но и в этот раз Лина попыталась разрядить ее.

— Меня в школе зовут Чижиком, — жалостливо призналась она. — Я же Чижевская. А вот этого сэра почему-то величают Дикарем. Никак не могла вспомнить его фамилию, подозревала, что он Дикарев, а он оказывается Кокарев. Так отчего же Дикарь?..