Лия Симонова - Лабиринт Страница 47

За машиной отца он не угнался, но видел, как к подъезду Чижевских подкатило такси, и Линкины родители и поднялись наверх, а водитель остался ждать. Дикарь затаился на детской площадке, в избушке на курьих ножках.

Лицо и тело его покрылись испариной, кулаки налились жаром, беспощадное пламя, сжигавшее его изнутри, готово было вырваться наружу…

Свалившись без сил на крохотный диванчик у вешалки в прихожей своей квартиры, Лина только здесь осознала в полной мере, какое ужасное несчастье угрожало ей, и по-настоящему испугалась. Она тихонько заплакала, не раздеваясь, прижалась к стене и не сразу сообразила, что ее гладит по голове, как маленькую, старик Натансон, приехавший погостить к прадеду Василию и не успевший еще разобраться в трагедийности происходящего.

— Не надо так расстраиваться, — успокаивал Лину старик, сопровождая свои ласковые поглаживания стариковскими причитаниями, произносимыми с неизменным барабанным «р» и милым, не исчезнувшим за долгие годы акцентом. — Все пройдет… Поверьте старику, все проходит… И страшное, и, к сожалению, хорошее… И все это тоже пройдет… А мы будем жить дальше и радоваться… И верить в лучшее завтра…

Он был неисправим и потешен, этот старый еврей, семнадцать лет отсидевший в застенках своей партии, с его неистребимой верой в лучшее завтра. Лина перестала плакать, чтобы заглянуть в его глаза, окруженные множеством нитяных морщинок, и еще раз удивиться, как уживаются в них скорбь и наивная вера, непримиримость и доброта.

— Ваш прадед — безумец, — объявил Григорий Львович, — поскакал сражаться с каким-то Дикарем, уверяя меня, что вы попали в его лапы. И ваши родители мчатся сюда на всех парусах. Я рад, что вы живы и здоровы…

Лина поцеловала старика в бороду, заставила себя подняться, снять пальто и пойти умыться. Она еще не определила, что скажет и что не скажет родителям, но твердо решила Владислава Кирилловича не выдавать. Это им он пришелся не ко двору, а ей он нравится. К ней он добр и внимателен, и она не хочет ему неприятностей…

В конце концов, она сама во всем виновата. Не надо было соглашаться на приглашение, тем более что утром все домашние договорились сразу же после ее школьных занятий ехать на дачу, чтобы оставить ее там на каникулы под опекой стариков и огромного черного дога Мефистофеля.

На радостях, что ей удалось освободиться после первого урока да еще и запастись справкой от медсестры, узаконивающей ее отсутствие в школе в последнюю перед каникулами неделю, Лина не удержалась от соблазна. Очень уж ласков был с ней красивый профессор и поклонялся ей, как благородный рыцарь… Он обещал показать коллекцию масок, познакомить с сыном и потом отвезти на машине до самых дверей. Женское тщеславие и любопытство взяли верх над осторожностью и обязательностью. Лина легко убедила себя, что вернется домой вовремя и никто о ее вояже не узнает…

Разве могла она предположить, что сыном Кокарева окажется Дикарь? Увидев его, Лина содрогнулась, но взяла себя в руки и даже принудила развеселиться, размышляя о превратностях судьбы.

Лина верила в судьбу. Убеждена была, что Небеса благоволят к ней и под опекой Высших сил и Высшего разума она хранима от бед, дурного глаза и неприятных случайностей. Никто никогда не внушал ей этого, но она это шала. Когда Дикарь совсем осатанел и набросился на нее, она не сомневалась в чудесном избавлении, и оно пришло, это чудо.

Перед глазами Лины до сих пор трепетали трясущиеся руки Кокарева на руле машины. Он, казалось, не смел взглянуть на нее, заговорить с ней. Но их путь был недолгим, и уже у порога ее дома Владислав Кириллович сказал ей, целуя руку:

— Простите… Простите, если можете… Вы так похожи на мою умершую жену… И я вбил себе в голову… если сын поселится у меня и будет дружить с прелестной девочкой… Иллюзии тешат, но лопаются как мыльные пузыри… Простите великодушно… — В васильковых глазах стояли слезы…

— Это все равно случилось бы, — сказала Лина. — Он давно… — Волнение перехватило ей горло. — Я не скажу родителям, что он ваш сын… Вы же его не воспитывали…

— Не воспитывал, — опустил голову Кокарев, — но он мой… И это вместо счастья стало несчастьем моей жизни…

Больше он не проронил ни слова, но Лина и без слов поняла его боль.

— Никто ни о чем не узнает, я обещаю. — Лина положила свою руку поверх руки профессора, посмотрела в глаза и поразилась, как постарело и помертвело его лицо.

Вспоминая этот разговор, Лина сочувствовала Кокареву. Она может сбежать, укрыться от Дикаря; он прикован к нему навечно…

— Васенка, ничего не случилось? — прямо в пальто вбежала к ней в ванную комнату мама.

— Ничего не случилось, — неприветливо отозвалась Лина, сразу пресекая нежелательные расспросы.

— А это что? — из-за плеча матери отец демонстрировал дочке ее дубленку с дырами вместо крючков. — Он изнасиловал тебя? Скажи, Линуська, скажи, и я убью его…

— Не вздумай, — двинулась прямо на родителей Лина, выпихивая их из ванной, — он убьет тебя раньше, чем ты пошевелишь пальцем. Все в порядке. Меня спас какой-то мужчина, прохожий…

— Нужно заявить в милицию, — плохо справляясь с одышкой, настойчиво произнес дед Василий. — Я набрел на их логово…

— Ну да, моя милиция меня бережет, — усмехнулся отец. — Вы слышали, что ответили в милиции депутату Катыреву? К каждой девочке и каждому мальчику они постового не приставят. И в результате младший Катырев избит и унижен и лежит в нервной клинике. Нет, я больше не уповаю на власти. Поймите же, выстроенный вами рай развалился. И охрану своей дочери я могу доверить только догу… Зверь против зверья…

— Сашенька, — воскликнула сквозь слезы Линина мама, — перестань, прошу тебя… Дедуля и так еле живой… И, слава богу, все обошлось…

— На этот раз обошлось, но мы же не улетим на Луну. — Отец был недоброжелателен и неузнаваем. — Как мне защитить свою дочь от бандита? Я должен поменять квартиру, в которой вы живете всю жизнь и я уже пятнадцать лет? И просто ли это сделать, даже если мы решимся? Нет, я уже понял, надо поскорее убираться отсюда, от всей этой мерзости спасать детей…

— С тонущего корабля бегут только крысы, — закладывая под язык валидол, полоснул словами, как саблей, дед Василий.

— Надо было позаботиться, чтоб корабль не давал пробоин, а вы его все подкрашивали… — Отец схватил приготовленные вещи и побежал к машине.

— Я не могу уехать, — едва слышно пролепетал Василий Афанасьевич. — Я видел, откуда выскочила та рослая девчонка с прозрачными глазами, которую вчера я видел с Дикарем. Линочке повезло, но там другие девочки…

— Господи, дедуля, — взмолилась Линина мама, — у тех девочек свои родители… Почему судьба человечества волнует тебя всегда больше, чем безопасность близких людей? Нам ведь еще жить здесь… Они отомстят…

— Значит, пусть погибают другие? Нас это не касается?.. Я не узнаю тебя, Маша…

— Я и сама не узнаю себя, — села посреди комнаты на большую сумку Мария Сергеевна. — И сама не рада себе, и жизни не рада… Хорошо, я обещаю тебе, дедуля, что в понедельник схожу в милицию или в контору, а сейчас конец дня, пятница, нигде никого не найдешь уже…

— Мне страшно, дедуля, — поддержала мать Лина.

— Соглашайся, Василий, на компромисс, это в духе времени, — вмешался неожиданно Григорий Львович. — Консенсус! Теперь это самое модное слово, и, главное, в нем нет ни одного «р»! Мы с тобой, Васенька, старики, мы уже не можем руководить… Но кто подскажет, как нам всем поместиться в одной машине?.. — Старик улыбался.

— Саша возьмет Васенку на колени, — серьезно ответила мама, не замечая печальной и одновременно язвительной усмешки старого человека. — Поехали, дедуля…

Едва машина тронулась, в ее боковое стекло с силой ударился и пробил его насквозь камень, пущенный, по всей видимости, из рогатки опытной рукой. Стекло треснуло, образовалась дырочка, словно от пули.

Григорий Львович, которого, как гостя, усадили возле водителя, странно крякнул, подобрал с колен отшлифованную продолговатую гальку и, обернувшись, удивленно посмотрел на тех, кто сидел сзади. Смущенно улыбаясь, он пощупал голову над виском и сползающей вниз рукой провел по щеке кровавый след.

— Гришенька! Гришенька! — охнул дед Василий Афанасьевич. — Почему всегда все с тобой?

— Ерунда! Царапина, — словно нарочно выбирая слова с неподдающимся ему «р», улыбался Григорий Львович. — Все пройдет… И мы еще повоюем с врагами…

— В больницу! Скорее! Пожалуйста! — крикнул отец водителю, выскочившему с надеждой прихватить хулигана, но никого, вызывающего подозрения, вблизи машины не оказалось…

— Шиш схватите! — прячась в домике на курьих ножках, прохрипел Дикарь. — И не удерете!