Ирина Молчанова - Игра на любовь Страница 5

Я давно не смеялась — по-настоящему. Лицемерно, просто ради звука — сколько угодно, а от души что-то не получается. Может, разучилась? А такое вообще возможно?

Мы с Петровым вышли из кинотеатра. На улице уже стемнело.

Я люблю смотреть на фонари и прищуривать глаза. Люблю, и все тут. И Антону это нравилось. По вечерам мы часто возвращались откуда-нибудь домой, шли, чуть-чуть касаясь друг друга плечами, щурили глаза на фонари и говорили о том, чего вкусненького хотел бы съесть каждый из нас.

— А ты в школе подходила бы ко мне, что ли, — сказал Леха, внимательно глядя на меня.

Так не хочется ему отвечать, и смотреть на него — тоже. Хочу щурить глаза, чтобы круглый свет фонарей превращался в звездочку, а мокрый асфальт блестел, слушать, как мимо проезжают машины. Такой умиротворяющий, но в то же время грустный звук.

— Подойду, — со вздохом пообещала я и, подумав, прибавила: — Не провожай.

Он удивился:

— Почему?

Как ответить? У тебя не каре-зеленые глаза с лукавыми изумрудными крапинками и зовут тебя не Антоном? Не стоило мне никуда идти. Если больна — лечись! Совсем плохо — ступай к врачу, а не к тем, кого легко заразить своим безразличием. Мальчишкам нужны победы, особенно самым лучшим, тем, кто покорил не одну крепость. Красавчик Аполлон из таких.

— Я люблю гулять в одиночестве, — сказала я.

Петров озадаченно покусал нижнюю губу и уточнил:

— Что-то не так? Я тебя обидел?

— Все отлично! — я приятельски хлопнула его по плечу и, замедлив шаг, со всей признательностью, на какую только была способна, сказала: — Спасибо, что сводил на фильм. Все правда здорово!

Ускоряю шаг и машу на прощание. Нелепо, конечно, но щурить глаза на фонари в компании Аполлона совсем не то…

Все — не то. И кроме меня никто в этом не виноват.

— До завтра! Увидимся! — крикнул вслед Петров.

В голосе разочарование, а мне сразу хорошо стало. Когда можно наконец расслабиться и даже заплакать, если совсем подкатит, на душе становится легче. Самое настоящее освобождение.

Я бы съела сейчас жареную куриную ножку, только без шкурки, ненавижу ее, и жареные макарошки, такие чтоб со шкварками. Смотрю на фонари — много звездочек вдоль длинного тротуара. Сырые желтые листья на асфальте приглушают мои шаги. Мне не хватает звука Его шагов. В груди жарко-жарко и сердце бьется тоскливо. Где он сейчас? Что делает? Думает ли обо мне, как я о нем?

— Девчонка! Девочка, плак-плак! — послышалось совсем рядом.

Я от испуга замерла.

На другой стороне дороги под фонарем трое мальчишек окружили светловолосого мальчика в клетчатой курточке, прижимающего что-то к себе.

— Да он девчонка! Плаки-плаки, малютка! — издевались малолетние хулиганы.

Один из них толкнул светловолосого и пискляво протянул:

— Давай сюда этого одноглазого!

Я присмотрелась.

Мальчик держал на руках серого котенка.

— О-ой, девчоночка наша, посмотрите, он плачет!

Отголоски прошлого ворвались в голову, и я слышала: «Девчонка, он девочка, две подружки, две девочки, смотрите, смотрите!»

Я перебежала дорогу и приблизилась к ребятам. Хулиганы заметили меня и бросились бежать, мальчик с котенком, не поднимая на меня глаз, пробормотал: «Спасибо» — и со всех ног припустил в другую сторону.

Я осталась стоять под фонарем, глядя на свою длинную тонкую тень. Голоса из прошлого еще звучали в ушах, но все тише и тише…

Нам с Антоном было по десять, когда его начали дразнить. В классе как-то неожиданно заметили, что мы все время вместе. Только я и он. Мы больше ни с кем не дружили. Нам дела ни до кого не было. Вместе приходили в школу, вместе сидели на всех уроках, обедали в столовой, затем уходили домой. И вдруг каждому из ребят стало интересно, почему мы не такие, как все?! На нас показывали пальцем, провожали взглядами, шептались за спиной. А классная руководительница как-то вызвала родителей. Она прямо так и спросила у наших мам: «Почему ваши дети не дружат со своими одноклассниками?»

Только наши мамы и сами не знали ответа на этот вопрос. А боевая тетя Оля поставила училку на место, спросив: «В уставе школы прописано, что нужно непременно дружить со всеми?»

Но дома мамы все равно сказали, что наши ровесники могут оказаться интересными людьми и все такое, мол, надо попробовать с ними пообщаться.

Удивительно, но мы покивали, как будто все уяснили, а сами стали еще больше времени проводить вместе. Так, словно подсознательно чувствовали, что нас хотят разлучить. Не могли просто насмотреться друг на друга, наговориться, насмеяться…

Моя мама любила шутить: «Прощаются, как на год!» — когда после первого «пока», сказанного по телефону или у двери дома, мы болтали еще по полчаса.

Однажды, когда мы возвращались из школы, нам встретились мальчишки из параллельного класса. Они крикнули:

— Жених и невеста!

Мы не обратили внимания — нас все так называли. Мне даже нравилось.

А мальчишки не унимались, выкрикивали всякие обзывательства, а еще дразнили Антона девчонкой.

Не знаю, что на меня нашло, я схватила с асфальта булыжник и швырнула в них. Камень угодил одному мальчику прямо в голову — пошла кровь. Мне совсем не было его жаль! Наверное, я испугалась, что Антон станет думать как эти дураки и перестанет со мной дружить.

Мальчишки схватили камни, принялись кидаться в нас и все кричали Антону: «Девчонка, он девочка, две подружки, смотрите, смотрите!»

Мы убежали в парк и забрались на наше дерево.

Люди, сбившиеся в стаи, мерзки, любое отличие вызывает у них волну протеста, зависть, злость. Они готовы уничтожать лишь потому, что сами кому-то не интересны.

С Антоном многие пытались завязать дружбу, он не отталкивал их грубо, но и интереса не проявлял.

Тогда, на дереве, я спросила его:

— Тебе обидно?

Тоша засмеялся и сказал:

— Кажется, это им обидно. Может, они тоже хотят с тобой дружить?

Мне стало смешно.

— А может, с тобой?

Он вынул из рюкзака упаковку вафель и скинул мне. А еще добавил, что мы особенные и нам никто не нужен.

Вафли оказались ужасно вкусными, с банановой начинкой. Мы сидели на дереве до самого вечера. Время летело быстро, нам никогда его не хватало.

Кому-то покажется, мы болтали о сущей чепухе. А какая разница, если нам было хорошо вместе?

В тот день я узнала про слона и радугу.

Антон задумчиво посмотрел на хмурое небо и поинтересовался у меня:

— А ты знаешь, что слон, даже если очень захочет, не сможет пройти по радуге?

Я покачала головой.

И он объяснил:

— Радуга узкая, а слон широкий, он не сможет встать на нее всеми четырьмя ногами.

— А если подогнет одну пару ног и будет прыгать? — спросила я.

Тоша свел брови и воскликнул:

— Думаешь, такая туша сможет на одной паре ног прыгать в гору?!

Я так, конечно, не думала.

Глава 4

Звездолет

Зима приходит неожиданно. Ложишься спать осенью, а просыпаешься уже зимой.

За окном идет снег, все стало белым.

— Ники, тебе вчера звонил какой-то мальчик, — сообщила мама, вбегая в кухню с расческой в руке. — Забыла сказать.

Аполлон Петров оказался настырным. Так и бегает за мной с того несчастного свидания, которое и не свидание вовсе, а так — горчичник для моего измученного жаром сердца.

Я грею руки о чашку какао, жадно вдыхаю его аромат, руки, ноги покрылись гусиной кожей. Маечка на мне не по сезону. Хочется спать. Зимой и летом одним цветом (кто еще не знает?) — моя ненависть.

Раньше Тоша всегда заходил за мной. И мы успевали вместе что-нибудь съесть, например, яичницу с жареной колбасой, поджаренный на сливочном масле хлеб, а еще посмотреть по телику какой-нибудь мультик.

У природы нет плохой погоды — так и было, пока в моей жизни существовал Антон.

— Как твои подготовительные курсы? — спросила мама, быстро работая ложкой в стаканчике с йогуртом.

— Нормально.

Математика не мой конек. Мне всегда с ней помогал Тоша. Ни одна училка не могла объяснить лучше, чем он. Уроки мы делали вместе, так быстрее и интереснее. Пока я русский, он математику, пока я литературу, он физику. Разделение труда — это вообще весьма правильно. Хотя наши мамы не очень одобряли. Тетя Оля всегда спрашивала: «А в институт как поступать будете? Скажете комиссии: „Ой, извините, а ответ на этот вопрос я не знаю, но знает мой друг/подруга?“»

Мы хотели пойти в один институт. У нас и в мыслях не было разлучаться из-за такой ерунды, как высшее образование. Даже не думали о том, кем собираемся стать. Кем-нибудь, главное — вместе.

— Одевайся сегодня теплее, — напутствовала мама.

— Хорошо.

Мама приоделась, вчера прическу себе сделала, а надушилась-то, надушилась. Последнее время она вообще не злится и вечно улыбается. Меня, несчастную, это слегка раздражает. Ее энтузиазм бьет ключом, в то время как мой собственный пересох, точно родник в Африке.