Сергей Иванов - Его среди нас нет Страница 5

— А это, — он показал на бицепсы, — нам вообще не надо. Хоть ножом отрежь да выброси! — И даже показал, как бы он отрезал свои бицепсы ножом, засмеялся. Он был чем-то доволен. Сказал Тане, которая все так же молча и внимательно следила за ними: — Ничего, способный малый. Не курит — сразу видно.

Сережа сидел, положив на диван руки в тяжелых боксерских варежках и совершенно забыв, что он при женщине голый и босый. Да еще в чужом доме!

Но Таня Садовничья была для него не «женщина», не девчонка то есть, а… У взрослых это называется «начальство». У ребят же на сей счет имеется несколько названий. И поэтому, как говорится в учебнике по русскому языку, «вместо точек подставь нужное слово».

Нельзя сказать, что ему понравилась эта тренировка. И нельзя сказать, что ему понравилось быть способным учеником боксера. Нет, ему, конечно, было приятно, что похвалили. Да только неприятно, что хвалили за умение бить. Он сказал, скрывая и довольство свое и недовольство:

— А зачем это вообще нужно?

— Пригодится! — мальчишка усмехнулся.

— Ну, для чего?

— Да для всего! Для уверенности. И потом… Что ж ты, не замечал — чем здоровей, тем спокойней.

— Не всегда. Америка, например, какая сильная, а совсем не «спокойная»!

Сережа спорил, по существу, не с мальчишкой этим. Он спорил с самим боксом, с умением драться, с умением бить. Мальчишка не ответил ему ни слова, лишь посмотрел на Таню да пожал плечами:

— Я Америка…

— Его зовут Борис. — Таня кивнула, как бы подтверждая, что он действительно не Америка. И потом сама улыбнулась своей шутке.

И вдруг сказала:

— У меня хлеба нет.

Борис спокойно кивнул и поднялся.

— И купи там чего-нибудь к чаю.

— А чего?

— Ну что будет.

И он больше ни о чем не стал спрашивать, потому что, понял Сережа, не хотел получить еще порцию сердитых, нетерпеливых слов. Взял сумку и ушел.

— Он почему тебя так слушается? — спросил Сережа.

Таня в ответ пожала плечами:

— Ну, я опытней, умней. И он это отлично знает!

Сережа буквально рот раскрыл от удивления… Раскрыл бы — но он не мог себе такого позволить.

— Кто-то ведь должен быть главней, а кто-то должен подчиняться… Это нормально.

— Он твой брат?

— Почему брат… Просто нужен для дела. — И придавила взглядом вопрос: мол, для какого такого дела. Потом сказала, чтобы просто проехать это место: — Я одна живу.

— Совершенно одна?!

— Ну… Бабушка иногда наезжает.

За чаем Борис довольно самоуверенно обучал Сережу премудростям «человеческих отношений»:

— В драке главное иметь спокойствие и видеть, что происходит.

Он придвинул к себе опустевшую банку из-под варенья, позвенел ложкой по стенкам. Потом налил в банку кипятка, стал ополаскивать. И когда остатки варенья растаяли, стал пить сладкую воду. Сережа где-то читал, что так делают… или делали раньше. Но видеть этого ему не приходилось ни разу. У них в семье так никогда не делали.

Борис заметил его взгляд:

— Дать?

Сережа покраснел в ответ. Борис пожал плечами, отпил из банки и наставительно продолжал:

— В драке надо, как в шахматах, не торопиться. Если будешь играть внимательно, то даже с мастером можно продержаться ходов пятнадцать — двадцать… А в драке редко встречаются мастера!

Таня слушала его внимательно и, пожалуй, с одобрением. Когда Борис кончил, она сказала:

— Правильно говорит!

Через несколько дней, когда они возвращались из школы, Сережа опять завел разговор про драку. Про умение бить… И еще ему хотелось что-нибудь про нее узнать, про загадочную девчонку, которая стреляет из рогатки стальными шариками, для которой настоящие боксеры ходят в магазин.

Кстати, она и в Москве тренировалась в той своей расчетливой и спокойной стрельбе: вешала фанерку с толстым пластилиновым кругом, чтоб шарики не разлетались.

И вот однажды Сережа спросил: зачем ей это надо?

— Учусь стрелять!

Сережа опять хотел спросить — зачем? Но неожиданно у него вырвалось:

— В кого?

— Я ж тебе, кажется, объяснила — еще тогда: я собираюсь работать инспектором Уголовного розыска. Значит, надо уметь стрелять. Не из рогатки, конечно! — перебила она сама себя. — Но глаз тренирует хорошо. Я узнавала.

— Что ж, ты будешь… в людей стрелять?

Она ответила, спокойно сверкнув на него синими глазами:

— Я буду стрелять в преступников.

На том разговор и окончился. И все же странно и жутко было все это слышать.

Учебные драки

Таня, конечно, видела, как он относится к ее планам, и к ее стрельбе, и ко многому другому из того, что она считала правильным. Обычно в таких случаях люди говорят тебе: «Ну значит… как хочешь. Найду себе других».

Таня продолжала с ним… как это назвать? Дружбой, по крайней мере, не назовешь!.. Продолжала их отношения. И это было тоже необычно в ней. Как и все остальное.

И было совершенно неясно, откуда она такая. Словно прилетела с Марса и принялась тут устанавливать свои законы и правила.

Собственно, ее законам подчинялся один только Сережа. Вот уже месяц, как он занимался боксом. А за месяц, оказывается, многому можно научиться. И ко многому можно привыкнуть.

Он научился наносить удары, и это уже не казалось ему чем-то непоправимым. Может быть, потому, что он научился принимать удары — не теряться, не умирать от первой оплеухи или тычка в нос. И он знал теперь: чем решительней и больше он нанесет ударов, тем меньше получит сам.

Два раза в неделю они ходили с Таней на тренировку по раскрытию преступлений. У кино, прямо перед входом в кассу, продавали мороженое. Ну и кто-нибудь непременно бросал бумажку на тротуар. Сережа обязан был определить, чья это бумага.

— Кого подозреваешь? — тихо спрашивала Таня.

Стоя у стены, они внимательно оглядывали очередь.

Сережа успел уже заметить, что чаще бумагу бросали мальчишки. На них и стоило обращать особое внимание.

— Думаю, в синей куртке.

— Почему?

— Ест противно, толкается. Сорт мороженого совпадает: у него эскимо за двадцать и бумага от эскимо.

Особо строгих доказательств тут быть не могло. Таня и Сережа к ним, пожалуй, и не стремились. Потому что развивали в себе такое чувство, которое у работников Угрозыска называется интуиция.

— Ладно, принимаем этого типа как рабочую версию, — говорила Таня. — Действуй!

О, как он боялся в первые разы… Но и к страху можно привыкнуть. И даже довольно легко. Тут главное помнить, что если даже тебя стукнут, например, по челюсти, ты от этого не умрешь, а сумеешь ответить ударом на удар.

Сережа подходил к «преступнику»:

— Подними бумажку, которую ты бросил!

Чаще всего ему отвечал недоуменный взгляд… Это удивительно: люди даже не замечают, как они мусорят.

— Тебе сказали — поднять!

— «Сказали»? А тебя тут сколько?

Если даже противник был выше и плечистей, он обязательно поначалу терялся — путала Сережина уверенность.

— А ну поднимай. Как миленький поднимешь!

— Слушай, мальчик. Что ты тянешь? Что ты напрашиваешься?

И наступал главный момент.

— Подними. Иначе получишь.

Умение драться — и не на боксерском ринге, а в настоящей жизни — тоже входило в Танину программу.

Потом, когда Сережа думал о секундах стычки, получалось, что он помнит все совершенно отчетливо, до каждого движения. До решающего удара. Не верилось, что это происходило с ним!

Однажды, когда попался им действительно крепкий мальчишка и когда Сереже ничего не оставалось, как только продержаться свои «шахматные» пятнадцать — двадцать ходов, из-за его спины вдруг вынырнула Таня и ребром ладони резко ударила мальчишку по правой руке. Мальчишка ойкнул, рука его опустилась, и драка прекратилась.

— Ты ведь это без меня умеешь, — сказал потом Сережа. — Зачем же нужен я?

— А ты сам сообразить никак не можешь? — Она замолчала с одной ей доступной холодностью. — Я ведь все-таки женщина!

— Ясно… А кем я тебе довожусь? Телохранителем?

— Ты мне доводишься доктором Ватсоном, — ответила она.

Словно жук на булавке

Однажды Сережа застал у Тани какую-то женщину. Для матери Таниной она была слишком пожилая. А главное — какая-то она была вся «нематеринская». Да и родители же ее в Африке.

— Психологический практикум, — сказала Таня. — Кто, по-твоему, этот человек?

Женщина с улыбкой посмотрела на Таню, покачала головой. Было что-то непередаваемое в этой улыбке, такое, что Сережа сразу сказал:

— Бабушка твоя?

Тогда женщина засмеялась с удовольствием:

— И даже Татьяной меня зовут. Федоровной. В честь вот этой вот стрекозы! Садись-ка, Сережа, выпей с нами молока.

Однако сама бабушка пить не стала, а быстро ушла в маленькую комнату. И оттуда сразу же послышались звуки — ну такие, как если убираются.