Михаил Кононов - Счастливый Мурашкин Страница 5

— Я котёнка принёс, не плачьте, — сказал Мурашкин. — Ему нужно занозу удалить…

— Я плохой врач, — сказала она.

Мурашкин подошёл, выпустил котёнка на подоконник. Котёнок заковылял по широкой белой дороге.

— Когда вылечите, можете взять его себе, — сказал Мурашкин. — Насовсем. Он сиамский.

Мурашкин залез в кресло. Сам включил прожектор. И широко открыл рот.

Самый лучший прием каратэ

После новогодних каникул рано утром вставать — неохота!

Ещё как будто во сне Мурашкин дожёвывал бутерброд. Долго надевал пальто и ушанку. И вдруг вспомнил, что под фонарём на углу его дожидается, как всегда, Одиноков.

Мурашкин подошёл к ёлке. Включил гирлянду разноцветных лампочек и посмотрел немного, полюбовался, как они подмигивают по очереди: красная — синяя — зелёная — жёлтая… И осторожно, чтобы не осыпались уже подсохшие иголки, снял с ветки самый большой мандарин на золотой ниточке.

По лестнице он спускался уже бегом. Зажмурившись, толкнул примёрзшую дверь парадной и шагнул навстречу метели, выставив лоб, крепко сжав лямки ранца. Как полярник, как космонавт. Бывают же планеты, где всегда декабрь, где всегда дует…

Одиноков издали помахал Мурашкину. Давай, мол, пробивайся скорей! Мурашкину нравилось преодолевать полярный буран. Он остановился, поправил лямки ранца, натянул новые красные варежки.

Поставив свой портфель на снег, Одиноков поднял воротник пальто, спрятал руки в карманы. Он уже не махал Мурашкину, чтобы тот шёл быстрее.

Одиноков всегда спокоен. Улыбается редко. Иногда Мурашкин спрашивает Одинокова, о чём тот думает. Но Одиноков только пожимает плечами. Тогда Мурашкин ещё сильнее уважает своего друга.

Дойдя до Одинокова, Мурашкин снял варежку, и они пожали друг другу руки. Как два восьмиклассника. Одиноков давно научил друга здороваться по-взрослому. Ещё до школы.

— Я на четырёх ёлках был! — сказал Мурашкин и протянул Эдику тёплый мандарин.

— А я — на шести, — Одиноков достал оранжевую морковку с отгрызенным хвостиком и дал Мурашкину.

— Морковка! — обрадовался Мурашкин.

— А что это у тебя варежки красные? — спросил Одиноков.

Мурашкин смутился. Одинокову-то хорошо, у него перчатки настоящие, с пятью пальцами. А у Мурашкина ладонь меньше. Такого размера перчаток не бывает.

— Слишком яркие! — добавил Одиноков. — Как у девчонки!

Возразить было нечего, и Мурашкин опустил голову.

Но он не обиделся. Он никогда не обижался на Одинокова. На Одинокова обижаться нельзя. Он всегда прав. Бывают такие люди. Он всегда всё знает. Потому что часто читает книгу «В мире мудрых мыслей» и смотрит по телевизору учебные программы.

Снег с асфальта ещё не убирали, и идти Мурашкину было нелегко. Но когда он стал отставать, Одиноков крепко взял его за рукав и провёл немного на буксире. Пока не вышли на открытое место, где снег сметало сильным ветром.

— Ты, между прочим, третий пример решил? — спросил Одиноков.

— Решил! Шестнадцать ровно, как в ответе! — Мурашкин улыбнулся. По математике у него пять. У Одинокова — четыре.

— А я и не решал, — сказал Одиноков беспечно. — Я фигурное катание смотрел.

— И я смотрел! Я в Пушкине смотрел, у бабушки.

— В Пушкине хорошо, — сказал Одиноков. — Там каток хороший. Я туда в прошлом году ездил с отцом.

— А я вчера с отцом в хоккей играл во дворе, — сказал Мурашкин. — Выиграл. Сорок — тридцать девять.

Одиноков посмотрел на Мурашкина сбоку и улыбнулся. Но ничего не сказал. Он тоже часто проигрывал Мурашкину. Хотя играл гораздо лучше.

Помолчали.

Метель толкала их то в грудь, то в спину. И казалось, что огромные новые дома с белыми, будто выкрашенными снегом, стенами дрожат и качаются. Как ледоколы в Северном океане.

Свернули в переулок. Стало совсем темно. Фонарей в переулке нет, а окна утром не светятся.

— Первый — математика! — громко сказал Мурашкин. Он боялся темноты. В переулке носились тёмные вихри. Идти стало ещё труднее.

— Если на большой переменке Вихров опять полезет, ты крикни, — сказал Одиноков.

— Я — сам! — неожиданно отказался Мурашкин. — Мне вчера отец приём показал. Я теперь хоть пятиклассника — одной левой!

— Какой приём? — удивился Одиноков.

— Самый лучший! Называется — каратэ!

— Покажи!

— Потом!

Одиноков почувствовал в голосе Мурашкина какую-то хитрость. Это его встревожило. Он знал Мурашкина как человека откровенного. За это и уважал. С детства. С самых яслей.

— Ну, покажи, Мураш! Что тебе — жалко?

— Не стоит, — сказал Мурашкин. И поправил поудобнее лямки ранца. — Каратисты не дерутся. Их и так все боятся!

— Покажи, а то хуже будет!

Они остановились. В темноте лицо Одинокова казалось ещё более суровым и взрослым. Дрались они всего раз в жизни. Ещё в ползунковой группе. С того дня и подружились. Мурашкину мама рассказывала.

Но теперь Одинокое смотрел исподлобья. Не верил, что Мурашкин может его победить.

Мурашкин стал вспоминать отцовский приём. Захват… Подножка… Только сначала нужно крикнуть по-японски, чтобы противник растерялся…

Он представил, как сидит верхом на лежащем Одинокове, а Вихров только дразнится издали, подойти боится. Потом Вихров требует у него пример списать. Но Мурашкин не даёт. И Вихров опять только издали показывает ему кулак…

— Ну? — Одиноков приблизился, поставил портфель на снег.

Они смотрели друг другу в глаза. Ударил порыв метели. И Мурашкину показалось, что он столкнулся с врагом прямо на Северном полюсе. Что Одиноков даже и не Одиноков сейчас, а почти Вихров. Что драться придётся, хочешь не хочешь. И он вздохнул, собрался с силами. И крикнул по-японски так громко, что сам зажмурился.

Одиноков засмеялся. Мурашкин открыл глаза.

И вдруг понял, что не помнит, как нужно делать этот несчастный приём, с чего начинать. Зато он вспомнил, как в детском саду Одинокова дразнили. Три Толстяка — вот как!

Да и при чём тут приём! Приёмом его не возьмешь…

Мурашкин снял ранец, поставил его рядом с портфелем Одинокова. Отошёл на три шага назад. И вдруг бросился на Одинокова, вытянув обе руки вперёд, как он бросался всегда на Вихрова.

Потом Одиноков помогает Мурашкину подняться, отряхивает сзади его пальто, подаёт шапку и ранец.

Одиноков улыбается другу.

— Ничего приёмчик, — говорит он. — Нормально ты меня уложил. Только резче нужно. Понимаешь? Давай покажу!

Но тут слышится школьный звонок. Школа через два дома. А звонок звенит-заливается, и мимо пробегает в расстёгнутой куртке Вихров. Мимоходом Вихров сбивает с Мурашкина ушанку, Одинокова с размаху шлёпает портфелем.

— Ничего! — говорит Мурашкин, принимая от Одинокова шапку. — На большой перемене он у меня получит!

— Ты его — японским приёмом, — советует Одиноков. — Только — резче. Я помогу, не бойся.

— Я — сам! — говорит Мурашкин.

— Главное — резче! — повторяет Одиноков.

Мурашкин кивает и спокойно натягивает свои красные варежки, хотя до школы рукой подать.

— Нормальные варежки, — говорит Одиноков с уважением. — У боксёрских перчаток тоже один палец…

На большой перемене Вихров стоял у окна. Тихо стоял, вежливо. И Мурашкину надоело ждать, когда Вихров нападет, он сам к нему подошёл. Встал на цыпочки, руку положил на плечо Вихрову, чтобы не убежал, зажмурился и набрал воздуху для атаки.

— Чебурашка, друг! — крикнул Вихров. Ух и скука на каникулах, а? — Он поднял Мурашкина и посадил на подоконник. — Эдька, иди к нам скорей! — И Вихров обнял одной рукой Мурашкина, а другой — подбежавшего Одинокова…

Диктант

Начался урок русского языка.

— Я расскажу вам сказку, сказала Людмила Васильевна. — А вы мне поможете. Однажды учитель вошёл в класс и спросил ребят: «Чем знаменита собака?» Что бы ты ответила ему, Кулешова Лариса?

— Собака Лайка была первым на земле космонавтом! — сказала Кулешова.

— Молодец, Лариса. А ещё?

— Собаки людей спасают! — напомнил Эдик Одиноков. — И в горах, и на воде. Одна гора даже в честь собаки называется — Сен-Бернар. И в одном городе даже памятник стоит собакам, которые опыты делали с учёными.

— Ну, Эдик, ты прямо энциклопедия! — улыбнулась Людмила Васильевна. — Только всё у тебя наоборот. По-твоему получается, что и на прогулку собаки своих хозяев выводят, так?

Вихров захохотал. А Мурашкину захотелось собаку. Так захотелось — прямо сил нет терпеть.

И он тихонечко тявкнул.

— Не слышу, — Людмила Васильевна нахмурилась. Что ты сказал, Мурашкин? Ну-ка, погромче!

— Собаки добрые и верные, — сказал Мурашкин. — И в цирке они показывают разные фокусы, некоторые даже на руках умеют ходить.

— Замечательный ответ! — похвалила Людмила Васильевна и взяла мел. — Вот и учитель сказал ребятам: «Замечательно!» А ещё собака знаменита тем, что слово это пишется с буквой «О».