Герцель Новогрудский - На маленьком острове Страница 5

— Девчонки есть девчонки, — заявил Марти. — У них свои интересы, у нас свои. Мы ведь не суем нос в их вязанье и вышиванье. Вот и им нечего лезть с нами к Сейлеру. Море — дело мужское. А старик, кроме как о море, ни о чем не рассказывает.

Неизвестно, каким образом этот разговор дошел до Иви Койт, и она отчитала Марти так, что он не знал, куда деваться. Она тихая и молчаливая — Иви, но если разойдется — не удержишь.

— Ты что же думаешь, Марти? — сказала она, зло поблескивая голубыми холодными, как льдинки, глазами. — Ты думаешь, что в старое время живешь, да? Это в старое время нас дальше кухни и коровника не пускали.

— Кого это «нас»? — попробовал отшутиться Марти. — Вспомни, какой ты была в старое время, «Уа!» еще говорить не умела!

Спор разгорелся перед первым уроком и привлек внимание всего класса. Спорщиков обступили. Свое «уа» Марти произнес противно-пискливым голосом, так, будто котенок мяукнул. Это вызвало смех среди мальчиков. Захихикали даже некоторые из девочек.

Но Иви не сдалась, только покраснела и еще больше рассердилась:

— Не отделывайся шуточками, Мартин Уад! Пионер должен уметь отвечать по-честному. Скажи, ты правда считаешь, что наше дело только вязанье и вышиванье?

— А то нет? Вас этому в школе учат, а нас не учат. Значит, это ваше дело, а не наше. — Марти победоносно посмотрел вокруг.

— Да, наше. — Иви от волнения стала теребить переброшенную через плечо светлую косу. — Но и море тоже наше дело. И ловля рыбы тоже. И вообще, где бы что ни делалось, все наше дело! Запомни это, Мартин Уад, заруби себе на носу. И если тебе это неясно — значит, ты не пионер, ты… — Иви задохнулась от возмущения.

В эту минуту она готова была растерзать рыжеволосого хвастуна и задиру.

Марти опешил. Он не ожидал такого наскока, а главное, понимал: спорить не стоит, он неправ. Вот только как отступить так, чтобы не пострадало самолюбие?

Везучему Марти и тут повезло: раздался звонок. Посмотрев на врага уничтожающим взглядом, Иви пошла к своей парте, а Марти, боком-боком, не глядя на нее, — к своей.

Начался урок. Несколько минут Марти сидел спокойно, потом вдруг его обожгла мысль: что, если злючка Иви сейчас, при всем классе, расскажет учительнице об их споре? Анне Райдару покачает седой головой, укоризненно посмотрит на него, и это будет хуже всякого выговора. Ведь он действительно нехорошо поступил, действительно оскорбил девочек. Кто же не знает, что они могут быть у нас кем угодно! Вон на Большом берегу есть рыболовецкий колхоз, где председателем выбрали женщину. И рыбаки нисколько не жалеют об этом. Колхоз — сейчас лучший в районе. А недавно Юло рассказывал, что где-то на Дальнем Востоке есть женщина — капитан дальнего плавания. Кажется, единственная в мире. Но кто мешает Иви стать второй? Захочет — и станет. Вполне возможно. Тем более что Иви к арифметике очень способна. А математика в капитанском деле, говорят, первая вещь. Вот и получится, что девчонка еще раньше его сможет водить корабли. У него по арифметике отметки не такие уж блестящие.

Марти подумал еще немного, вздохнул, вырвал листок из тетради и написал:

«Иви! Почему ты сразу не сказала, что хочешь стать капитаном? Тогда будем ходить к дедушке Сейлеру вместе. Кто хочет стать моряком, тому к дедушке Сейлеру ходить полезно. М. У.»

Круговой почтой, из рук в руки, записка пошла к Иви. Та прочитала, пожала плечами и даже не посмотрела в сторону Марти. Не смотрела она на Марти и тогда, когда ребята с восточного берега гурьбой возвращались из школы. У домика, похожего на корабельную надстройку, произошла минутная заминка. Старый Сейлер сидел на скамейке и дымил трубкой. Марти задержал шаг, вопросительно взглянул на Иви, но ничего не сказал. Иви тоже ничего не сказала, первая зашла в калитку, первая поздоровалась со стариком. «Гордячка! — подумал Марти. — Когда еще станет капитаном, а уже гордится».

Расстроенный явным поражением в споре с девочкой, Марти устроился на пеньке перед скамейкой дедушки Сейлера и мрачно насупился. Юло задумчиво смотрел в сторону виднеющегося из-за деревьев моря. Тепло! Мартовское солнце припекает по-настоящему. От влажной земли поднимается парок. Пахнет хвоей, морем, выброшенными на берег водорослями.

Первым нарушил молчание Петер Маала. Он в отца — неразговорчив. Каждое слово для него — будто тяжелый камень. Но, должно быть, именно потому, что сам говорить не любит, он умеет вызывать людей на разговор. Вот и сейчас: всего несколько слов сказал, а беседа потекла, потекла ручейком. То в одну сторону завернет, то в другую, и все журчит… Петеру очень хорошо: можно молчать и слушать.

С чего же начал Петер?

С самого простого — с погоды:

— Дедушка Сейлер, как по-вашему, какая завтра погода будет?

Дед внимательно смотрит на небо, потом, чтобы определить направление ветра, слюнит палец и поднимает его кверху, потом присматривается к полету чаек. Белокрылые птицы сегодня не парят. Они мелькают в море снежными комьями, качаются на мелких волнах.

Старик удовлетворенно щелкает пальцами:

— Запомните, дети, рыбацкую поговорку, вам это полезно знать: «Если чайка села в воду, жди хорошую погоду».

Иви пристроилась на крылечке напротив Марти и, наверно, нарочно, чтобы подразнить, занялась вязаньем. На Вихну женщины никогда не расстаются с клубком шерсти и спицами. Так уж повелось здесь с незапамятных времен, так и сейчас продолжается. Спицы мелькают в ловких длинных пальцах девочки, и Марти отворачивается. Глаза бы его не смотрели! Просто стыд и срам!.. Рядом — старый моряк, разговор идет о чайках, о рыбаках, о рыбацких приметах, а она спицами вертит!

Но именно Иви первая задала тот вопрос, с которым запоздал возмущенный Марти.

— Значит, — спрашивает Иви, — перед хорошей погодой чайки садятся на воду. А перед плохой?

— Перед плохой парят. Даже крыльями не шевелят, а воздух их держит.

— Почему?

Старик сосредоточенно думает, морщит лоб, расковыривает лучинкой табак в трубке, потом честно признается:

— Не знаю, дочка. Такая, видно, у них привычка…

— Я знаю, — подает голос Юло. — Я читал. Чайкам легко парить, когда от воды начинают подниматься вверх столбы нагретого воздуха. Он их поддерживает.

— Почему же это бывает именно перед плохой погодой? — снова спрашивает Иви.

— «Почему, почему»!.. — вмешивается Марти. — Бывает — и все!.. Такая у чаек привычка.

Юло не хочется срамить приятеля, но истина ему дороже.

— Нет, тут дело не в привычке, — поправляет он Марти. — Тут все от погоды зависит. Когда погода хорошая, когда жарко, вода остается холоднее воздуха, и никакие воздушные потоки с моря не поднимаются. Чайкам тогда трудно пари́ть. Они качаются на волнах, а летают мало. Если же погода начинает меняться, воздух холодеет, — теплые воздушные потоки от моря к небу усиливаются. Чайки и держатся на них.

— Молодец, Юло, ты правильно объяснил! — замечает старый Сейлер и начинает набивать свою трубку.

Он нисколько не обижается на то, что маленький Юло сумел ответить на вопрос, который его, старика, поставил в тупик. Все правильно, чего же обижаться? Ведь Юло учится в новой большой школе. Там много учителей, там — книги, географические карты на стенах. А в старое время считалось, что детям рыбаков знания не нужны. Камбалу, мол, можно ловить, не заглядывая в книги и учебники. Потому-то он, Сейлер, не знает многого из того, что узнали в школе эти малыши. Но зато он много повидал на своем веку и может рассказать детям о том, что не в каждой книге найдешь.

И старик начинает рассказывать.

Разговор о чайках наводит его на воспоминания о других морских птицах — гагах — и об опасном промысле охотников за гагачьим пухом.

2. Три яичницы в день

— Было это… Когда же это было? — задумался старик. — Давно, очень давно… Плавал я тогда на парусной шхуне, попал в Норвегию, а там очутился на берегу без работы и без гроша денег в кармане. Выгнал меня хозяин шхуны.

— Как — выгнал? — не понял Марти.

— Очень просто: выкинул мой сундучок на пристань, по трапу вниз полетел и я.

— И никто не заступился?

— Кто же заступится за простого матроса! Я с хозяином поспорил, сказал, что работать приходится за троих, а еда никудышная, голодный ходишь. Так, мол, не годится. А он: «Не нравится — убирайся!» — и выставил меня на берег.

Ну, побродил в порту, — нигде матрос не нужен. А тут подвернулся человечек — низенький, толстенький, с хитрыми глазками. Предложил работу.

Я даже не поинтересовался, что за работа — в отъезд ли, здесь ли… Только насчет кормежки спросил: достаточное ли, мол, питание будет? Потому что голодный был.

Человечек заулыбался, руками замахал. «Яичницу, спрашивает, любишь?» У меня слюнки потекли: «Конечно». — «Раз так, говорит, будет тебе яичница три раза в день. По десятку яиц на сковородку сможешь класть».