Януш Домагалик - Конец каникул Страница 5

Я кивнул. В самом деле, с девчонками ни о чем не договоришься, я тоже всегда так считал. Выходит, и она так думает?

— Вижу, ты перестал сердиться. Не понимаю, из-за чего ты так надулся… Впрочем, теперь это не имеет значения, правда?

— Уж конечно, не имеет? — согласился я. — Да я и не сердился, тебе показалось.

— Может, и показалось, — улыбнулась Эльжбета. — Мне часто что-нибудь кажется… В воскресенье вечером, например, мне показалось, что я видела тебя в парке с какой-то девочкой…

Я так и подпрыгнул. Ненавижу, когда говорят глупости.

— С кем? С девочкой? Да это сестра Зенека Черного… Соседка, не девочка!

И тут мне пришло в голову: какое ей, собственно, дело? И еще: с какой стати пускаться мне в объяснения? Я почувствовал, что краснею. От злости.

— Что это на тебя нашло? Я только так сказала, ничего страшного. Разве ты никогда не был с девочкой в парке или в кино?

Соврать? Зачем? Пусть отцепится со своими дурацкими вопросами.

— Не был… Ну и что? Она покрутила головой.

— Не верю. Мы часто ходим компанией в кино.

— «Мы» — это значит кто?

— Ну мы… Из нашей школы. Или из клуба.

— Ты ходишь в клуб? — обрадовался я — появилась наконец тема для разговора. — В спортивный?

— Я записалась зимой в секцию аквалангистов.

— Неправда! Врешь! В аквалангисты берут с шестнадцати!

— Послушай, Юрек, — сказала она серьезно. — Постарайся запомнить: я никогда не вру! Понимаешь? Меня приняли, потому что я хорошо плаваю. Кстати, мама тоже когда-то была в этом клубе, она играла за сборную Польши в волейбол. Можешь у Збышека спросить. Но если спросишь, значит, не поверил. Ясно?

Я не знал, что и отвечать. Удивительная девчонка, не похожа ни на одну из нашего класса. Впервые такую вижу…

— Хочешь кольраби? — спросил я и, не дождавшись ответа, вышел из беседки.

Я долго не возвращался. Вымыл обе головки кольраби под краном, а потом сам сунулся под струю. Почувствовал приятный холодок, вода текла за ворот рубашки… Я позавидовал малость ребятам, которые пошли купаться. Но не пожалел, что я не там, с ними, а здесь, в горячем от зноя саду…

— Возьми! — услышал я вдруг. Эльжбета стояла спиной, в вытянутой руке — гребень.

— Помнишь? Там у колодца за кинотеатром ты мне сказал:

«Дашь, наконец, гребень? Сколько можно причесываться?» — продолжала она, смеясь. — Ну я теперь… Ладно, ладно, больше ничего не скажу! — Повернув голову, она стала вдруг прислушиваться.

— Юрек! Что это так стучит?

— Там за садом — шахта. Это грохоты… — И, видя, что она не понимает, добавил: — Ну, грохот… машина, которая сортирует уголь…

Мы не спеша вернулись в беседку и принялись за кольраби. Потом я сказал:

— Что это тебе взбрело в голову приехать на каникулы сюда, в промышленный район? Все отсюда уезжают, а ты наоборот — хочешь жить у шахты?..

— А тебе надо, чтоб меня тут не было, да? С кем бы ты тогда препирался? — рассмеялась Эльжбета. — С этой своей соседкой? Или, может, с той другой, со старухой, которая все время торчит в окне?

И вдруг лицо у Эльжбеты стало серьезное.

— Это не обычная поездка на каникулы. Меня отослали к тетке, потому что у нас в июле должен родиться ребенок…

— Как это — ребенок?

— А очень просто. Моя мама собирается рожать, и меня отослали из дома…

Я немного помолчал, потом сказал, пожимая плечами:

— Стоило ли? Дома ты была бы нужнее. Разве не так?

— Ну конечно… Я очень хотела остаться, но мама заупрямилась. Мы с ней поссорились, и я на нее обиделась. Да что там, не стоит и говорить! Я все время ссорюсь из-за чего-нибудь с мамой.

Эльжбета вышла из беседки. Постояла минуту, осматривая сад. И вдруг проговорила шепотом:

— Погляди-ка, там за забором крадется Збышек и с ним тот, другой! Пошли, спрячемся в смородине!

Действительно, на самом виду вдоль забора полз Збышек. Ему, конечно, казалось, что его не замечают.

— Индеец, да? Соколиный Глаз, вождь хитроумных апачей… — так же шепотом ответил я.

Эльжбета прыснула со смеху, и я закрыл ей рот. Но тут же отнял руку.

— Тихо…

Толстому надоела, видимо, эта игра в прятки, он поднялся, стал возле наших велосипедов, перегнулся через забор и крикнул:

— Эй, труженики полей и огородов! Как там с редиской? Теперь поднялся и Збышек. Во весь голос он сказал:

— Брось, Толстый, не мешай. Они, наверно, слушают, как редиска растет!

— Глупая шутка! — буркнула Эльжбета и нахмурилась. — Не отвечай этому сопляку.

Я взглянул на нее. «Сопляку»? Да ведь Збышеку столько же лет, сколько нам с ней! Но ничего не сказал.

За забором стали совещаться, но до нас не долетело ни слова. Наконец Толстый крикнул:

— Решение принято: мы реквизируем ваши велосипеды. Привет!

— Они, наверно, и не заметят, что велосипеды пропали, — добавил не без ехидства Збышек. Оба сели на наши велосипеды, собака залаяла как бешеная, и минуту спустя они исчезли в аллейке.

Мы поднялись из-за кустов.

— Остряк… Дома я ему устрою! А то пожалуюсь тетке! — заявила Эльжбета.

«Ну, теперь они прицепятся ко мне, — подумал я. — Особенно Збышек». Но не огорчился. Было даже удивительно, что настроение не испортилось. Стоит ли сердиться? Да и на кого? Эльжбета права: подумаешь, будут смеяться! Нашли причину!

— Ничего страшного, пусть прокатятся, — сказал я.

На шахте протяжно завыл гудок, ему ответил другой, где-то вдалеке отозвался третий, четвертый… Обычный концерт в нашей округе.

— Сколько сейчас? двенадцать?

— Сигнал второй смене. Пора на обед. Два часа!

— Два часа? — удивилась Эльжбета. — Ну бежит время! Впрочем, обед у тети в три, можно еще не спешить. Давай быстренько за редиску!

Не больно-то мне хотелось, но я согласился. Достал из беседки палку и надорвал пакетики с семенами.

— Начинаем? Мама просила в четыре ряда!

— Как вам будет угодно. Раз в четыре, значит, в четыре. Извольте. Я невольно улыбнулся. Веселая девчонка эта Эльжбета. Куда до нее Збышеку, например, с его дурацкими шуточками. Тоже философ! Может, она права, и Збышек в самом деле сопляк? Только почему я этого раньше не замечал? А ведь мы семь лет сидим в классе друг за другом — почти то же самое, что на одной парте. Как же это выходит: столько лет знаешь человека, а потом открываешь вдруг в нем что-то новое?

Я провел палкой четыре длинные борозды, вдоль всей грядки, и мы принялись за работу. И тут мне пришло в голову, что мама и в самом деле велела в четыре ряда, но ей хотелось цветы, левкои, а мы сажаем редиску.

Глава 5

Это было возле самого дома, но я спешил к пруду. Почтальон передал мне заказное. Я расписался и, увидев, что письмо от мамы, сунул его в карман. Конверта вскрывать не стал, письмо было адресовано отцу.

Эльжбета ждала, на мосту, как мы договорились. Перегнувшись через перила, она всматривалась в нашу ленивую и грязную Брыницу. Со стороны шахты, скрытой деревьями, медленной вереницей ползли крестьянские подводы с углем. Почти без перерыва. Лошади шли уверенно, дорога была им хорошо знакома. Крестьяне собирались группками на тротуаре, то и дело кто-нибудь из них убегал, догоняя лошадь, а другой в эту минуту соскакивал с подводы и подходил к знакомым. Некоторые ели в пути: хлеб, кусок кровяной колбасы, вынутый из бумаги… Один направился к своей подводе, достал бутылку с пивом, отпил с соседом по глотку и спрятал бутылку.

Два раза в неделю на нашей шахте отпускали уголь для крестьян из ближних деревень и для своих рабочих. Мне нравились эти дни, иногда я подолгу смотрел на движущиеся мимо подводы. Мне казалось, именно так выглядят караваны в пустыне: ни конца, ни начала, никто зря не спешит, никто никого не обгоняет… Время от времени слышатся только крики, но люди не погоняют этими криками животных, просто напоминают, что они здесь, рядом.

— Наконец-то пришел! — сказала Эльжбета. — Сколько угля, а? Посмотришь — и то замараешься. Ты был хоть раз в шахте, под землей?

Я только улыбнулся: нашла о чем спросить! Но подумал: а вдруг она чувствует себя тут как в незнакомой стране, смотрит на те же вещи, а видит другое. Может, так оно и есть, я хотел выяснить, но не знал, как задать вопрос.

— Ты что, одеяло взяла? Зачем? Ведь там песок… — удивился я. Мне никогда и в голову не приходило брать с собой на пруд одеяло. На море — дело другое, но у нас… Все б меня высмеяли, приди я с одеялом.

— Я и поесть с собой взяла, бутерброды. Тетя приготовила. Купались мы со стороны парка. Там был лучший пляж, и на песчаном откосе в несколько метров высотой копошились малыши. Визг стоял такой, что разговаривать было невозможно. И я предложил: оставить одежду здесь, а самим переплыть на «английский» берег.

Мы плыли медленно, рядом. Вода была теплая и гладкая-гладкая, она отражала солнце, как нагретая жесть, даже больно было смотреть. И я подумал: там, в деревне у дяди, не было бы таких каникул. А ведь еще недавно я ругал себя за то, что вернулся. Не знаю, о чем думала Эльжбета. Я поотстал и плыл немного сбоку. Она ровно рассекала руками воду, плавно шла почти у самой поверхности, слегка поднимая голову, чтоб не замочить зачесанные кверху волосы. А те светились на солнце ярче обычного…