Нил Шустерман - Энси - Хозяин Времени Страница 5

Телефон зазвонил около половины восьмого. На том конце раздался голос Старикана Кроули — владельца ресторана, которым управляет папа. Звонок от Кроули — это похуже, чем быть съеденным заживо собственным отцом.

— Я так понял, что сервис сегодня вечером оставлял желать лучшего, — произнес Кроули.

— Отец нажаловался?

— Я с ним не разговаривал. У меня в ресторане собственный наблюдатель.

— Вы заслали к нам шпиона?

— Промышленный шпионаж — весьма распространенная практика.

— Против себя же самого?

— Как выяснилось, мера оказалась оправданной.

Я вздохнул. У Старикана Кроули глаза и уши имеются в самых неожиданных местах. Я бы не удивился, если бы он сейчас потребовал, чтобы я перестал ковыряться в носу.

На тот случай, если вы последние месяцы провели в закрытой наглухо пещере, то мой долг рассказать о Старикашке Кроули, или «Злыдне Кроули», как его обзывают малыши. Это одна из наших местных бруклинских легенд, в которые не веришь, пока сам не столкнешься, причем тогда, когда рыпаться уже поздно. Чертовски богатый, страшно эгоистичный, и вообще гад. Он из тех, кто на Хэллоуин угощает тебя леденцом, на деле оказывающимся рвотным средством, а потом продает тебе Пепто-Бисмол за бешеную цену в аптеке напротив, которая по странному стечению обстоятельств принадлежит ему же.

Я один из немногих, кто знает его лично, поскольку Старикан по большей части живет отшельником. Раньше он жил в полной изоляции от мира — до того, как нанял меня выгуливать его собак и ходить на свидания с его внучкой Лекси, слепой девочкой, умудрившейся, однако, превратить свою слепоту в легко исправимую техническую неполадку. Довольно скоро свидания с ней перестали быть работой и превратились в настоящие, к глубокому недовольству Старикашки. А тут еще мы с Лекси как-то раз похитили его — вытащили из берлоги и заставили смотреть на окружающий мир. Ему это так понравилось, что теперь мы вынуждены похищать его на регулярной основе.

Самое странное, что я... даже не знаю... Ну, нравится мне Старикан! Наверно, потому, что я его понимаю. А может быть, потому, что я единственный из всех могу называть его прямо в глаза старым пердуном и мне ничего за это не будет. Не могу сказать, что мы с ним друзья — скорее, я противен ему меньше других. И все же у Кроули граница между терпимостью и отвращением чрезвычайно тонка.

— Если ты посвятишь меня в подробности сегодняшнего инцидента, то я, быть может, не стану расспрашивать о нем твоего отца, — сказал Кроули.

Врать Старикану не имело смысла, пытаться выкрутиться тоже. Поэтому я доложил все как было:

— Я пролил воду и стал выбирать ледяные кубики из тарелки посетительницы, и папа был вынужден заменить ей блюдо за счет заведения. А потом он прогнал меня домой.

На том конце провода воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь собачьим лаем. Затем Кроули произнес:

— Энтони, не устаю поражаться твоей безграничной способности разочаровывать меня. — После чего он повесил трубку не попрощавшись.

Мама пришла домой около десяти, таща за собой спящую на ходу Кристину. Папа, как я знал, придет не раньше полуночи. С тех пор как он открыл ресторан, это стало обычным явлением. Но сегодня я был этому лишь рад.

Мама уложила Кристину и зашла ко мне.

— Энси, ты должен понять, что папе сейчас очень нелегко. Сплошной стресс.

— Но на мне-то зачем отыгрываться?

— Он этого не хотел, так получилось.

— Бла-бла-бла.

Мама присела на краешек моей кровати.

— Дела в ресторане идут не так хорошо, как он надеялся. Мистер Кроули грозится выдернуть штепсель.

Я сел на постели, и прежде чем мама пустилась перечислять Десять Важнейших Причин, По Которым Я Не Должен Обижаться На Папу, сказал:

— Я понимаю. Но мне это все равно не нравится.

Мама погладила меня по ноге и ушла, удовлетворенная ответом.

Папа явился домой около полуночи и тоже заглянул ко мне. Он еще и рта не успел раскрыть, как стало понятно: из состояния невменюемости он уже вышел.

— Как дела? — осведомился он.

Поскольку короткого ответа на этот вопрос не существовало, я лишь буркнул:

— Как сажа.

— Но тебе хоть понравилось пюре из батата с чесноком? — спросил он с кривоватой усмешкой.

Это, как я понял, было извинение.

— Угу, вкусное. У тебя всегда все вкусно.

Это, как понял папа, был знак, что я его прощаю.

— Спокойной ночи, Энси.

Он ушел, а я выключил телевизор и постарался уснуть. Постепенно мои мысли стали бессвязными и сегодняшние события слились воедино, образовав суп из енота, воды со льдом и смертельной болезни. Как сказал Гуннар, жизнь — штука непрочная. Вот только что ты весело маршировал на параде, а в следующее мгновение уже висишь на Эмпайр-стейт-билдинге. Иногда к таким последствиям приводят твои собственные решения, иногда это случается по оплошности. Чаще всего это просто судьба; а я хорошо знаю на собственном опыте, что глупее Госпожи Судьбы только Уэнделл Тиггор — у того вообще клетки мозга общаются между собой посредством дымовых сигналов.

Судьба, тем не менее, собиралась сделать несколько причудливых финтов. Я даже не подозревал, что такая мелочь, как графин воды со льдом, может изменить жизнь человека, а листок обыкновенной бумаги — течение неизлечимой болезни.

3. Как «нейротоксин» стал моим любимым словом

Пульмонарная моноксическая системия. Очень редкое заболевание. Совершенно неизлечимое. Упрощенно: у больного человека кислород вместо того, чтобы превратиться в углекислый газ, превращается в угарный — то самое вещество, что выделяется из выхлопной трубы автомобиля и способно убить тебя, если им как следует надышаться. Другими словами, когда у тебя пульмонарная моноксическая системия, твое собственное тело не контролирует выброс угарного газа и ты в конце концов отравляешься тем самым воздухом, которым дышишь. Уж лучше упасть с гигантского воздухоплавающего енота.

Когда ты узнаешь, что кто-то из твоего окружения страдает такой жуткой хворью, твоя реакция может проявиться по-разному, в зависимости от того, что ты за человек. Есть три основных личностных типа.

Тип первый: «Я этого не слышал». Люди подобного склада продолжают жить дальше, притворяясь, что ничего страшного не случилось. Они будут спокойно посиживать в Старбаксе даже во время инопланетного вторжения, обсуждая, какой из заменителей сахара лучше. Среди твоих знакомых, конечно же, есть такие. У нас всех есть.

Тип второй: «Это случилось не в моем воздушном пространстве». Такие люди думают, что все на свете так или иначе заразно, и начинают принимать антибиотики, когда их компьютер подхватывает вирус. Они постараются всеми способами избегать смертельно больного человека, а потом посетуют: «Жаль, что нам не довелось провести с ним больше времени» — когда тот уже переехал в деревянную квартиру размером два на полтора.

Тип третий: «Я наведу в этом деле порядок». Люди такого склада вопреки всякой логике верят, что голыми руками могут изменить течение великих рек, даже не умея толком плавать, из-за чего они в конце предприятия частенько оказываются на дне.

Я происхожу из семьи таких вот утопленников.

Должно быть, это наша фамильная традиция: несмотря на неспособность даже произнести название Гуннаровой болезни, я свято верил, что в моих силах помочь ему протянуть подольше, хоть и не понятно как. К утру понедельника, до начала уроков, я твердо решил сделать для Гуннара нечто Значительное. Я не имел понятия, что это будет, знал только, что Значительное. И помните: я пока еще не познакомился с Кирстен, и, значит, в моих намерениях не было ни малейшей корысти. Я был тогда, что называется, альтруистом, то есть человеком, совершающим добрые дела просто так, без всякой разумной причины. А для меня совершать что-либо без всякой разумной причины — это образ жизни.

Я понимал, что разбираться со всем этим мне придется самостоятельно. Во всяком случае, просить помощи у семьи я не собирался. Разговаривать на эту тему с папой было бесполезно: всю его ментальную стенку, на которую люди обычно прилепляют стикеры «сделать незамедлительно», занимали ресторанные дела. Маме тоже не расскажешь, потому что ее лицо тотчас же примет страдальческое выражение и она начнет приставать ко мне с просьбами помолиться за Гуннара. Нет, я ничего не имею против молитвы, но с этим делом надо поосторожнее. Я помолюсь за него, но не раньше чем он будет на смертном одре; потому как в моих глазах молитва — это что-то вроде попытки выиграть Оскар. Высунься слишком рано — и к моменту номинации о тебе все позабудут.

Я подумывал рассказать Фрэнки или Кристине, но от Фрэнки толку никакого — он тут же начнет распространяться обо всех своих умерших знакомых, так что мое дело покажется нестоящим пустяком. А Кристина... Рассказать ей о настоящей беде — это вам не пугать ее байкой про то, что наш подвал замуровали наглухо, потому что в нем завелись зомби. И к тому же — ну кто обращается за советом к младшей сестре? Правда, в Кристине есть что-то эдакое спиритуалистическое, это я признаю. В последнее время я несколько раз заставал сестру в ее комнате в позе лотоса при попытке левитировать. Она как-то читала о гималайских монахах, которые, бесконечно повторяя специальные мантры, могут воспарить в воздух. Я человек непредвзятый, но все же сказал Кристине, что ее «Я Хочуто Левитато» больше смахивает на что-то из Гарри Поттера, чем на гималайскую мантру.