Евгения Яхнина - Шарло Бантар Страница 5

— …На нас сыпался дождь снарядов. Укрепления были совсем разрушены, а бойцы и орудия оказались ничем не прикрытыми. Против наших десяти пушек действовало семьдесят неприятельских морских орудий… — Бантар прервал рассказ, набил трубку табаком, взял её в рот, но тотчас опять вынул и продолжал: — Версальцев было в пятнадцать раз больше, чем нас. Коммунары находились в бою бессменно сорок два дня.

За одним из столиков справа сидел невысокого роста, полный человек с белой повязкой на рукаве — доктор Демарке. Он жил неподалёку от кафе и прежде частенько в него заглядывал. Но с тех пор как Демарке назначили заведующим лазаретом, он стал редким гостем в «Весёлом сверчке». Доктор молча прислушивался к словам Бантара. Затем поднялся, подошёл ближе и сказал:

— Граждане! Я не социалист и не разделяю ваших идей. — Тут доктор приостановился, выжидательно глядя на членов Коммуны. — Я старый военный врач, и мне довелось видеть немало раненых на поле боя и в госпитале. Но никогда я не видел людей, переносящих физические страдания так стойко, как солдаты Коммуны. Раненые с тревогой и нетерпением спрашивают, когда им разрешат снова стать под ружьё. Восемнадцатилетний юноша, которому пришлось ампутировать правую руку, поднял левую и воскликнул: «У меня ещё осталась эта рука для службы Коммуне!» Смертельно раненному офицеру сказали, что его жена и дети будут получать следуемое ему вознаграждение, а он гордо заявил: «Я не имею на это права». Вот из таких людей состоит армия Коммуны… Мне случалось встречать и раненых версальцев, оказавшихся в плену. Они постоянно хнычут и всего боятся. Скажите, чему же приписать столь различное отношение к тяжёлым испытаниям у тех и у других?

Бантар (вопрос доктора был обращён к нему) ответил:

— Это различие объясняется силой убеждений одних и животным страхом других. Коммунары борются за освобождение труда, за счастье будущих поколений. А из-за чего идут под пули версальцы? Их гонит страх перед жестокой расправой за ослушание. К тому же священники и версальские агенты обманывают крестьян, уверяя их, будто коммунары не хотят кончать войну с Пруссией и поэтому-де солдаты не могут вернуться к своим семьям, своим полям. Мы упустили время, когда Париж ещё не был отрезан от всей остальной Франции. Надо было тогда рассказать городам и сёлам о великих идеях, за которые борются парижские рабочие. Мы не предусмотрели, что враги воспользуются нашей оплошностью и постараются восстановить деревню против Коммуны. Им это удалось! — И, обращаясь уже не к одному доктору, а ко всем посетителям кафе, Жозеф с жаром продолжал: — Необходимо во что бы то ни стало удержаться до тех пор, пока вся Франция не поймёт, какие идеи защищает Париж, пока она не узнает, что Коммуна несёт освобождение всему трудовому человечеству и гибель тунеядцам и угнетателям. Мы должны устоять, и мы удержимся! Враг рвётся в Париж. Надо приготовить ему здесь могилу!

Врагам нашим могилы не миновать, согласен, — отозвался старый гравёр Муассен, который медленно потягивал пиво за столиком в левом углу. — Вот только хотел бы я знать, Жозеф: будем ли мы с тобой присутствовать на празднике погребения буржуазии?

— Мы?.. — Широким движением Бантар показал на присутствующих, затем положил руку на плечо Кри-Кри. — Мы дождёмся! Если не Жозеф Бантар, то Шарло Бантар. Если не Фирен Муассен, то Жюли Муассен, его дочь. Если не Клодина, то её маленький Клод. В этом наше преимущество перед врагами. Их страшит будущее, а мы за него дерёмся. Они цепляются за настоящее, а мы его разрушаем. Мы должны победить, потому что творим правое дело. Не так ли, Шарло? — вдруг весело обратился он к племяннику. — Что же ты насупился и молчишь? Как твоё мнение?.. Всё обойдётся, не так ли, мальчик?

Кри-Кри встрепенулся. Он вскочил на табурет и мягким тенорком нараспев произнёс куплет из песенки, которую часто исполнял в кафе:

Сулят версальцы нам разгром,Вернуть к разбитому корыту…Вставай, встречай врага ядром,Париж, создай себе защиту![17]

— Вот они, золотые слова: «Париж, создай себе защиту!» громко повторил Жозеф. — Ты, Шарло, попал в самую точку! Баррикады — вот что нужно Парижу как воздух!

Притихшее было кафе снова оживилось и загудело. В последние дни слово «баррикада» не сходило с уст парижан.

— Идём строить баррикаду на улице Сен-Мор! — вскричал инвалид войны токарь Иври, потрясая костылём.

— Погоди, погоди, папаша Иври! — крикнула Клодина. — Давай сперва договоримся с депутатами до конца. Спроси-ка их, знают ли они, отчего так плохо строят баррикады?.. Проходила я мимо вокзала Монпарнас и только руками развела от удивления: двенадцать заступов уныло стучат о землю, а пузатый подрядчик прохаживается как ни в чём не бывало и посасывает трубку. Кто этот человек, которому доверили сооружение укреплений? Не надо ли отвести его к прокурору?

— Клодина говорит дело, — поддержал Иври. — Я солдат и понимаю толк в бастионах, знаю, как их надо возводить. И вот что я видел вчера, когда насыпал мешки песком на Сен-Флорентийском редуте. Это огромное укрепление тянется от площади Согласия до самого Тюильрийского сада. Работа подходила к концу. Уже начали покрывать скаты редута зелёным дёрном, когда приехал генерал Домбровский. Делаю я своё дело, а сам всё посматриваю на командующего: как, думаю, он редут оценит? Угодили мы или нет? Глаз-то у него острый!.. Вдруг, вижу, он наклонился над глубоким рвом, что идёт возле редута, да как закричит:

«Ах, негодяи! — и как накинется на подрядчика: — Кто дал вам этот план?»

«Инженер Саймон», — отвечает тот.

«Где он?»

«Не знаю. Он не появляется уже пятый день», — всё так же равнодушно отвечает этот наёмный строитель.

«А сами-то вы не понимаете, что произойдёт, если сюда упадёт граната!» — возмущается Домбровский.

Я подковылял ближе, заглянул в ров и понял, в чём дело: целая паутина из газовых и водопроводных труб бросилась мне в глаза.

«Откуда мне знать, что может от этого произойти! — спокойно отвечает подрядчик. — Я человек штатский, на войне не бывал».

Тут я не утерпел:

«А хотя бы и штатский! Каждому школьнику понятно: если снаряд ударит в газовую трубу, произойдёт такой взрыв, что и баррикада и люди взлетят на воздух».

Говорю я эти слова, а сам чувствую, как лицо и шея горят у меня от стыда.

«Ясно вам теперь?» — спрашивает подрядчика Домбровский.

«Теперь ясно, — отвечает тот с прежним спокойствием. — Но я-то тут при чём?»

«Вот то-то и оно, что тут вы ни при чём, а при ком-то состоите!» — крикнул на него генерал, и глаза его потемнели от гнева.

«Не понимаю, что вы имеете в виду», — продолжал прикидываться простачком строитель.

«Поймёте в конце концов!» — бросил на ходу Домбровский и побежал вдоль баррикады.

Через три минуты я снова услыхал Домбровского:

«Есть тут стрелки?»

«Есть!» — отзываюсь я и спешу, подгоняю свою культяпку, сколько хватает сил. Подхожу к генералу, а он рассматривает амбразуры.

«Хвалиться не буду, — говорю, — а стреляю неплохо и в амбразурах толк понимаю…»

«Понимаешь толк? — сердито оборвал меня генерал. — А где же твои глаза? Посмотри: амбразуры направлены только к центральным аллеям. А если неприятель пойдёт стороной, по улице Габриэль, как же достать его тогда огнём с баррикады?»

«Виноват, — говорю, — об этом-то я не подумал. Слаб я действительно насчёт стратегии, признаюсь…»

«А тот враг, которому доверили постройку редута, он, видно, хороший стратег!» — стыдит меня генерал.

…Всё это видел я собственными глазами и слышал своими ушами у ограды Тюильри, — закончил Иври.

— Ну, что ты на это скажешь, Бантар? — вмешалась вновь Клодина. — Что же будет дальше?

— Так продолжаться не может, — ответил Жозеф. — Меры уже приняты. Инженер Саймон арестован. Как выяснилось, он действительно был подкуплен Версалем. Баррикадная комиссия работала плохо, и Совет Коммуны постановил взять под революционный контроль возведение уличных укреплений.

Пока Бантар говорил, на пороге кафе показалась опрятно одетая женщина в трауре, лет сорока. Чёрная шаль прикрывала её гладко зачёсанные светло-каштановые волосы. Никто не обратил на неё внимания, и она молча простояла несколько минут, не спуская глаз с Бантара. Как только Жозеф умолк, женщина подошла робкими шагами к столику, где он сидел.

— Я пришла узнать, — смущённо начала она, — правда ли, что я могу перебраться в предоставленную мне Коммуной комнату и увезти всю мебель, не уплатив прежнему хозяину долг за квартиру?

— Безусловно, гражданка. Разве вы не читали декрет Коммуны? Новый закон освобождает квартирантов от уплаты задолженности за последние девять месяцев. Жильцам предоставляется право выехать, куда им вздумается.