Александр Иванов - Захарка-следопыт Страница 5

Береговушки

В воскресенье собрался Шевчук на рыбалку. Встал рано, на дворе темно ещё. Тишина, даже петухи не поют. Постоял у ворот Зотовых — спят люди. Слышно, как в деннике корова тяжело вздыхает, жвачку жуёт. Подумал, подумал и пошёл на реку.

Отвязал лодку лесника и поплыл. Долго плыл, чтобы забраться подальше от деревни. Остановился посреди реки, якорь выбросил. Сидит, удочки перебрасывает. А клёва нет как нет. Вот и солнце взошло — огромное, оранжевое. Засветилась вода, красным пламенем вспыхнула. То тихо было, а тут враз стали просыпаться насекомые и птицы.

Конечно, первыми загудели комары. Они пикировали Шевчуку на лицо, на шею и руки. Кусали крепко, пока он отпугивающей мазью не смазался. Утихли комары — заквакали у берега лягушки. Где-то на болоте проснулись журавли, начали курлыкать. А тут и коростель — дергач свою песенку затянул. Дыр-дыр-рр! Дыр-рр! — неслось с луга. Все солнце приветствовали.

Посмотрел Юрий Николаевич на берег, а он высокий, крутой — ни одной травинки на нём, и весь в круглых дырках, будто кто нарочно палкой густо истыкал. Колония ласточек-береговушек поселилась.

И вдруг весь берег тоже ожил, запищал, защебетал на разные голоса: это из норок вылетели стремительные птички. У береговушек, оказывается, уже были птенцы, за ночь они проголодались и теперь просили, требовали есть. Птички-родители так и мелькали у Шевчука перед глазами. С раскрытыми клювиками они проносились над самой водой, мелькали над травой на берегу, собирая мошек.

Юрий Николаевич сидел в лодке и любовался полётом этих быстрых неугомонных птичек. Береговушки охотились, кормились сами и носили еду голодным птенцам. Шевчук даже пожалел, что не разбудил Захарку: мальчик был бы рад посмотреть на птиц. Сколько же надо пролететь за день, чтобы подкрепиться и накормить вечно голодных, быстро растущих птенцов?

Солнце поднялось выше, стало жарче. Клёв был слабый, и Шевчук уже думал плыть домой, как вдруг услышал детские голоса.

По берегу шли трое мальчишек. На плечах удочки, в руках ведёрки. Издали трудно было разобрать кто. Ребята нашли удобное место, спустились к воде и остановились рядом с колонией береговушек. Шевчук видел, как двое стали разматывать удочки, а третий, положив свои снасти на землю, полез на отвесный берег «Что это он?» — удивился Юрий Николаевич.

Ласточки — береговушки забеспокоились и всей стаей налетели на мальчишку. Они подняли такой шум, хоть уши затыкай. Но мальчишка не обращал внимания на птиц, лез на обрыв, соскальзывал с отвесной стены и снова лез.

— Ты что там делаешь? — окликнул его один из рыболовов. По голосу Шевчук и узнал его: это кричал Захарка.

— Идите сюда! У них птенцы! — Мальчишка уже добрался до норки и засунул в неё руку.

— Нельзя их трогать! — закричал Захарка сердито. — Слазь!

— Не шуми, Парашютист. Тут их много.

— Нельзя береговушек разорять! — Захарка подбежал к товарищу и потянул его за штанину. — Слазь, тебе говорят!

— А тебе что? — рассердился мальчишка. — Хочу — и разоряю. Тоже мне защитник! — Он извивался, стараясь просунуть руку дальше, но до гнезда, видно, достать не мог.

— Не дам разорять! — вспылил Захарка и дёрнул приятеля изо всех сил за штанину.

Шевчук увидел, как мальчишка сорвался со стены, и они с Захаркой кубарем покатились вниз, к воде. Быстро выдернув якорь, Юрий Николаевич взмахнул веслом и лодка его понеслась к месту происшествия.

— Прекратите! — Шевчук выскочил из лодки, кинулся к ребятам. Ведь они могли свалиться в воду, а у отвесного берега, как правило, глубоко. Те тузили друг друга, как рассерженные молодые петушки, третий мальчишка растерянно стоял рядом.

— Встать! — крикнул Шевчук строго.

Ребятишки вскочили на ноги, тяжело переводя дыхание.

— Тебя как звать? — спросил Шевчук провинившегося.

— Фролов. — Мальчишка рукавом вытер нос.

— Так вот, Фролов, чтобы я твоего духу здесь не видел. Если узнаю, что ты разоряешь гнёзда, накажу. — Шевчук повернул мальчишку лицом к посёлку. — Бегом марш!

Фролов схватил свои снасти и, выбравшись на берег, оглянулся.

— Иди, иди! — крикнул ему Шевчук. Потом повернулся к Захарке. Куртка и брюки на нём были в глине, лицо и руки измазаны грязью.

— Хотел тебя утром разбудить, да постеснялся. Строгая у тебя бабушка. Теперь, конечно, тебе от неё достанется, — осмотрел он грязную Захаркину одежду.

— Зато Фролов ни одной береговушки не разорил. Он ведь сильней меня, а вот я не дал, — не без гордости сказал Захарка.

— Ладно, герой. Вымой лицо и руки и прыгай ко мне в лодку. Порыбачим, пока обсохнешь. Знаешь поговорку: грязь не сало, высохло — отстало. Обсохнешь, обомнём грязь и поплывём домой. — Шевчук взглянул на третьего мальчишку, который с удочкой переминался с ноги на ногу. — А это кто?

— Антошкин, — подсказал Захарка.

— Что же ты, Антошкин, смотришь, как гнёзда разоряют и друзей бьют? А если бы они утонули?

— Не утонули бы, — сказал Антошкин и стал сматывать удочки. — Только охладились бы маленько. Пойду я однако.

— Давай, топай, — махнул рукой Захарка, выбрал удобное место и стал умываться.

Соловко

Так звали колхозного коня. В жаркое летнее время он целыми днями стоял в тени кузницы, прикрыв глаза, отвесив нижнюю морщинистую губу. Иногда Соловко мотал головой, махал белым хвостом — отгонял назойливых комаров и мух. Был он намного старше Груни, высокий, поджарый, с белой седой гривой и, как говорили колхозники, мирно доживал свой век на заслуженной пенсии.

Для мальчишек нет большего удовольствия, чем покататься верхом на коне. Поэтому они постоянно ходили стайкой за колхозным конюхом дедом Иваном и просили позволить сводить коней на речку покупать.

— Марш отседова! — обычно гнал ребят дед Иван. — Убьётесь — греха не оберёшься.

Дед любил поворчать. Но поворчав, обычно добрел и разрешал ребятам съездить на речку. Помогал сесть верхом, и ребята с криком и гиком мчались во весь опор по деревенской улице, пугая собак, кошек и кур.

На речке ребята купались сами, мыли лошадей, а потом мчались обратно на конюшню.

— Вы бы, сорочата, Соловка хоть раз на реку сводили, — сказал однажды ребятам конюх. — Старый, заслуженный конь, покупали бы его там.

— Да он еле ноги передвигает, — засмеялся долговязый Фролов. — До реки не добежит — околеет.

— Да что ты понимаешь? — рассердился конюх. — Буденновской породы конь. Учёный.

— Какой он учёный, если читать не умеет, — съязвил Фролов.

— Не дам коней. Всё! Баста! — заупрямился дед Иван. — Марш с конюшни. Что стоите? Марш, вам говорят! — Дед даже побледнел. — И не ходите больше. Такой конь!

— Дедушка, не слушайте его, — вмешался Захарка. — Давайте я Соловка свожу на речку.

— Я пошутил. Уже и пошутить нельзя, — стал оправдываться Фролов.

— Пошутил он… Да ты знаешь, что Соловко — золотой конь? Когда мы его взяли, он на ноги жаловался. А потом выходили. — Дед Иван ещё долго ворчал, а потом подобрел. — Больше десяти лет проработал Соловко в колхозе. Все тяжёлые работы выполнял. Ладно, веди, Захарка, сюда Соловка. Только уздечку возьми. Сводишь на речку, покупаешь — порадуешь старика.

Коня Захарка нашёл всё за той же кузницей. Он понуро стоял в тени, прядая ушами. Иногда махал головой, отгонял мух. Захарка привёл коня, дед Иван ласково похлопал Соловка по шее.

— Здорово, старичок, здорово! Как отдыхаешь? Я вот тебе овсеца припас. Хороший овёс. — Дед Иван поднёс коню в ведре корм.

Ребята стояли и смотрели. Ни с одним конём конюх так ласково не обращался. А Соловко уже хрумкал зерно, подбирая его мягкими губами.

— А теперь веди на реку, — сказал конюх, когда конь сжевал последние зёрна. — Езжай потихоньку, мы тебя догоним. — Дед Иван подсадил Захарку на спину коню.

До речки было недалеко, не больше километра. Соловко шёл шагом, Захарка подгонял его голыми пятками. Ему хотелось быстрее проехать деревню, казалось, что все провожают его насмешливыми взглядами. Но Соловко шёл медленно.

Не успел Захарка проехать половины пути, как услышал голоса и конский топот.

— Ура-а-а! — кричали ребята.

И вдруг Соловко встрепенулся. Видно, вспомнил молодость. Захарка не успел оглянуться, как конь рванулся вперёд.

— Придержи коня! — услышал Захарка голос конюха. — Убьёшься!

Но где там! Захарка был счастлив, что ребята не могут его догнать. Всё поддавал пятками коню по бокам, а тот мчался уже галопом.

Это должно было произойти. Захарка совсем забыл про канаву. Её колхозники выкопали, чтобы спускать воду в речку из болота. Весной в канаве гудел бурный ручей, а теперь была только грязь. Канава стремительно приближалась.

Захарка вскрикнул, закрыл глаза. Соловко прыгнул, но перепрыгнуть широкую канаву не смог. Захарка почувствовал, как летит по воздуху, потом ударился и потерял сознание.