Сусанна Георгиевская - Отрочество Страница 52

— Меня запиши, Сашка! Меня смотри не забудь, Сашка!

«Можете не беспокоиться, не забудет! — с горечью думал Даня. — Запишет аккуратнейшим образом в аккуратненькую записную книжечку — и дело в шляпе, получайте билетик!»

Сам не зная почему, все свои огорчения, обиды, всю душевную неустроенность и недовольство собой Даня поставил на счет Саше. Ему казалось, что если бы Саша иначе вел себя на сборе, если бы он что-то такое сказал, объяснил, все ребята поняли бы… Что поняли бы? Ну, одним словом, все, и дело пошло бы по-другому.

Уж кто-кто, а Сашка-то наверняка знает, что он, Даня, вовсе не такой, как они тогда говорили… Мог сказать… Да где ему! Как заладил одно: «я виноват, он виноват, он виноват, я виноват — так на этом и кончил. Вот и вышло!..

Кто-то хлопнул Даню по плечу:

— Данила, на «Руслана и Людмилу» пойдешь?

Даня разом повернулся к Саше, стиснув зубы и прищурив глаза:

— Послушай, Петровский, поди-ка сюда на минутку!

Саша с готовностью захлопнул свою записную книжку:

— Валяй.

— Нет, не здесь. Здесь я не буду.

— А где?

— Могу и нигде. Если тебе не важно — пожалуйста!

— Данька, чего ты дуришь?

— Ну хорошо, хорошо… Ровно в пять на катке. Идет?

— В пять? — Саша на мгновение замялся. — Как раз в пять я занят. Мы условились с Джигучевым идти за билетами… Нет, постой, погоди! Я постараюсь освободиться.

И, сбегав в пионерскую комнату, Саша, красный, запыхавшийся от спешки, вернулся к Дане:

— Все в порядке, я предупредил Костю. Завтра пойдем. Значит, ровно в пять у входа на каток.

— В пять ноль-ноль у входа на каток, — нарочито сухо повторил Даня и стал спускаться с лестницы.

— Данька, куда ты? Минут через десять я тоже освобожусь.

— Нет, не могу. Я занят.

Но на самом деле времени у него было много, хоть отбавляй. Нести домой табель, разукрашенный тройками, не хотелось, и Даня решительно не знал, куда девать время до пяти часов, до встречи с Сашей на катке. И что его угораздило назначить эту встречу так поздно!..

Он шел, угрюмо глядя себе под ноги, и даже вздрогнул, когда кто-то окликнул его.

— Яковлев, ты сейчас свободен?

Это была Зоя Николаевна. В руках она держала большую еловую ветку, всю украшенную шишками.

— Понимаешь, — сказала она, неизвестно почему отводя в сторону глаза, — заболела корью сестренка вашего Иванова, а мать в отъезде. Так вот, надо вместе с Владимиром сходить в больницу — отнести девчушке елочку от вашего отряда. Ясно? Я тебя целый час разыскиваю. Ты это лучше всякого другого сделаешь, я уж знаю.

И, сунув Дане в руки колючую ветку, кудрявую, упругую, похожую на маленькое деревце, она быстро зашагала по коридору.

Володьки Иванова не было ни наверху, в классе, ни внизу, в раздевалке. Однако пальто его еще висело на вешалке.

«В коридоре он, что ли, застрял?» — подумал Даня и побежал вверх по лестнице, чтобы обследовать коридор.

Но ему не пришлось подниматься выше второго этажа. Здесь, на площадке, поглаживая ладонью перила лестницы, стоял Володька, а рядом с ним — Александр Львович. Они о чем-то беседовали. Даня остановился и прислушался.

— Ну? — сказал Александр Львович и, протянув вперед руку, положил ее на Володькин затылок.

Даня из деликатности слегка отвернулся в сторону и, наклонившись над лестничными перилами, стал внимательно разглядывать, что делается внизу, в раздевалке.

— Едешь? — спросил Александр Львович.

— Еду, — ответил Иванов.

По опущенной голове, по тому, как он нахмурился, было видно, что Володька смущен и обрадован тем, что Александр Львович остановил его и расспрашивает. «Вон как! — подумал Даня. — А я и не знал, что он так любит нашего Александра».

Удивленный и чем-то растроганный, Даня сбоку поглядывал на них, боясь упустить из этой сцены самую ничтожную мелочь и в то же время не решаясь открыто смотреть в их сторону.

— Ну что? — сказал Александр Львович, заметив, конечно, что Иванов покраснел. — Ну что, мальчик?

Он сказал это очень ласково и улыбнулся какой-то особенной улыбкой.

«Ишь ты! — опять подумал Даня. — Видно, и учителя рады, когда их любят…»

— Ничего, ничего, все будет хорошо, — сказал Александр Львович так уверенно, как будто был не учитель, а предсказатель погоды с метеостанции.

И снова его протянутая рука легла на Володькин затылок.

Тут щека Иванова дрогнула, лицо опустилось еще ниже, и Даня через его голову увидел встревоженное и дрогнувшее лицо учителя. Можно было подумать, что в нем, как в зеркале, отразились тревоги и огорчения Володьки.

— Что ты, Володя? Держись! — сказал Александр Львович тем особенным голосом, которым он один умел говорить, когда хотел. — Плохи, что ли, дела?

— Какие-то желёзки, — ответил Иванов горько.

Александр Львович покачал головой.

— А как отец? — спросил он помолчав.

— В Парголове он… Я, знаете, больше сам езжу, — ответил Володька. — Скучает она очень. Прихожу — она расстраивается. Я уж думал не показываться в окне, а ей еще обидней… Я стою — она ревет.

Александр Львович прикусил губу:

— Да, да…

И было видно, что он вполне понимает огорчения Владимира и считает их очень серьезными.

Даня не мог отвести глаза от лица учителя. Он понял вдруг, что человеческие лица бывают не только очень красивые, но что они бывают прекрасные, и с удивлением подумал о том, как это он до сих пор не замечал, до чего красивый Александр Львович.

— Ну что ж, беги, опоздаешь, — сказал наконец Александр Львович и, похлопав по спине Володьку, пошел вверх своей легкой походкой.

— До свиданья, Александр Львович! — сказал Иванов и, быстро перебирая рукой по перилам, побежал вниз.

— До свиданья! — крикнул Яковлев и кинулся догонять Иванова.

Даня, конечно, знал, что у Володьки есть сестренка, но забыл об этом начисто. Соня была маленькая, жила в круглосуточном детском саду, потому что Клавдия Степановна Иванова постоянно была в отъезде. Соню брали из детского сада домой только в субботу вечером. Даня ни разу в жизни не видел ее. To-есть, может быть, и видел, но никогда не замечал.

…Одевшись, мальчики вышли на улицу. Было еще совсем светло, когда они перешагнули порог школы. Володька держал в руке какую-то корзиночку. С корзиночкой в руке он быстро пересек двор. Даня тоже пересек двор. Пошли рядом. На углу Иванов остановился.

— Куда тебя несет? — спросил он.

— Понимаешь, мне некуда деваться, — ответил Даня, разводя руками. — Петровский, понимаешь, занят, а мне некуда деваться…

— Чего ты врешь? — сказал Иванов.

— Есть мне интерес врать! — ответил Яковлев.

Иванов посмотрел прямо в глаза Яковлеву, и Яковлев смутился. Он покраснел и опустил голову.

— Вот видишь! — сказал Иванов укоризненно.

— А что такого? — ответил Яковлев неопределенно.

В замешательстве они топтались на углу.

Иванову не хотелось, чтобы кто-нибудь из товарищей провожал его в больницу: во-первых, ему было не до разговоров, не до смеха, а во-вторых, не хотелось, чтобы видели, как он по-дурацки топчется под окнами коревого отделения. А Яковлев почему-то стеснялся объяснить товарищу, что ему поручили отвезти Соне елку. Поэтому оба посматривали друг на друга с раздражением, даже с какой-то скрытой неприязнью.

— Как хочешь, а я с тобой! — наконец сказал Даня угрюмо.

Володька полгал плечами, и мальчики молча двинулись вперед.

Отворачиваясь друг от друга, они разглядывали улицу.

Здесь неподалеку был, наверно, елочный базар. Через степи и леса, с восточной стороны, шел Новый год и вот уже был близок и зеленел елочными ветками на улицах города.

Прошли какие-то двое с одной елкой — мужчина и женщина. У них была большая мохнатая елка. Мужчина нес ее за ствол, женщина — за макушку. Серьезно и сосредоточенно, как дело делают, они пронесли свою широколапую, длинную елку через дорогу, через сквер на улице Софьи Перовской и пропали за углом.

Ох, и большущая!.. Да войдет ли она еще в комнату? Скорей всего, придется обрубать. Во всяком случае, верхушка у нее, наверно, согнется, упираясь в потолок…

— Хорошая елка… — сказал задумчиво Иванов. — Густая… Я не люблю, когда елка на подставе. Лучше, чтоб в кадке и чтоб в кадке была земля. Тогда кажется, будто она там и растет из земли. Правда?

Даня обрадовался.

— Да, да, конечно, — заговорил он торопливо. — Какое же сравнение! В кадке гораздо лучше! И еще я люблю, чтобы на елке были настоящие шишки. Вот как на этой ветке. Посмотри, правда здорово? — И он сунул ветку под самый нос Иванову.

Подошел трамвай. Володька рассеянно посмотрел на цифру, обведенную черным кружком, и отвернулся.

Люди торопливо взобрались на площадку, трамвай дернул, звякнул решетками сцепления и пошел. И тут случилось нечто неожиданное. Володька рванулся вперед и, ловко вскочив на последнюю площадку трамвая, решительно повернулся к Яковлеву спиной.