Григорий Остер - Дети и эти Страница 6

— Хорошо, — сказала рыжая девочка папиной дочке, — пойдёшь по коридору, откроешь вторую дверь слева. Там, в комнате, стоят горшки с пачками денег. Возьмёшь два горшка. Только смотри, не забудь: когда вырастешь, начнёшь получать зарплаты — вернёшь в банк на один горшок больше. Не два, а три.

— Полные?

— Это уж как получится.

В одно прекрасное утро просыпается папа, дочка ему говорит:

— Выгляни в окно. Видишь, во дворе новая жёлтая машина стоит — это твоя.

— Спасибо, — обрадовался папа, хотел сразу бежать вниз, но дочка сказала:

— Сначала надо умыться, почистить зубы, позавтракать, надеть брюки, рубашку, побриться и не забыть положить в карман водительские права. Где твои водительские права?

— В картонной коробке.

— В какой коробке?

— В той, где паспорт.

— А паспорт где?

— Тоже в коробке. В той, в которой водительские права.

Наконец водительские права нашлись. Папа положил их в карман, спустился во двор, нажал новенькую кнопку на новеньком пульте, отключил автомобильную сигнализацию, открыл дверцу, отпустил стояночный тормоз, достал из багажника буксирный трос. Дочка увидела в окно, как папа с машиной возится, позвонила ему на мобильный телефон.

— Что ты копаешься, не едешь? По телевизору говорят: пробки. Никуда добраться не успеешь.

— А я и не собираюсь никуда добираться, — сказал папа и привязал красный буксирный трос к жёлтой машине. — Я её по двору за собой тянуть буду. На верёвочке.

КУКОЛКА, БАЛЕТНИЦА, МОКРЫЙ МИНИСТР

В субботу одной девочке неожиданно пришлось наказать своего папу за то, что он вчера во дворе обстрелял бабушек из водяного пистолета. Такого хулиганства девочка от своего тихого, скромного отца никак не ожидала.

— Папа, — сказала девочка, — ты понимаешь, что очень жестоко со старушками поступил?

— Я не поступал. Просто водой стрельнул. И всё. Один раз.

— Хорошенький раз. Семь бабушек наповал облил.

— Не семь. Только шесть. Одна газетой укрылась.

«Что же теперь будет? — размышляла девочка. — Сегодня он бабушек из пистолета облил, завтра милиционеров поливать начнёт. Сначала рядовых, потом лейтенантов, потом полковников. Так он и до милицейских генералов дойдёт».

— О чём ты думал, — возмущённо спросила девочка, — когда струю в бабушек пускал?

— Я, — честно сказал папа, — думал: попаду или не попаду. Вдруг промажу.

«Нет, — решила девочка, — сам он не остановится. Возьмёт и обольёт самого главного милиционера — министра внутренних дел. Другие министры под руку попадутся — их тоже обольёт. Министра образования, министра здравоохранения, министра обороны. А заодно и премьер-министра. С ног до головы. Кончится тем, что папа сунет в карман водяной пистолет, пойдёт в Кремль. Обливать президента. Всего этого допускать нельзя. Надо остановить его прямо сейчас, пока ещё есть надежда, что папа может исправиться».

Наказанный папа тосковал у окна, девочка смотрела на него и думала, что вообще-то папино наказание совсем некстати. На столе лежат очень дорогие билеты в самый большой театр. Два билета на балет достались девочке случайно. Как раз в субботу она собиралась устроить папе сюрприз: пойти вместе с ним смотреть балет, и вот теперь папа сидит наказанный, а билеты пропадают, потому что нельзя же вести на балет человека, который совершил хулиганский поступок и никакого балета не заслужил. Но если человек раскаивается, то это, конечно, уже совсем другое дело.

— Ты раскаиваешься? — спросила девочка папу.

— В чём?

— В бабушках. Понимаешь, что это насилие, которого с бабушками допускать нельзя? Старушки могли простудиться.

— А зачем они про них сказали, что им жарко, что они сами просят? А сами убежали.

— Что ты выдумываешь? Разве бабушки просили тебя их обливать? Говори честно, просили или не просили?

— Не просили.

— Ну вот. Наконец-то решил говорить правду. Это хороший признак. Значит, ты уже начал раскаиваться. Начал?

— А зачем они мои леденцы взяли? И все сгрызли.

— Опять враньё. Громоздишь ложь на ложь, — вздохнула девочка. — Бабушки не грызут леденцов. У них для этого зубы не приспособлены. Если ты меня уважаешь, немедленно, сейчас же говори правду. Грызли бабушки твои леденцы?

— Не грызли.

— Молодец, — обрадовалась девочка. Ей было приятно, что она так быстро сумела добиться от папы правды. Ещё немного усилий, и можно будет простить папу, отправиться вместе с ним в театр на балет. Девочке очень хотелось увидеть, как танцует новая восхитительная балерина, про которую все говорили, что она раньше весила сто килограммов и была водителем троллейбуса.

Но папа, хоть он и встал на путь исправления — начал иногда говорить правду, — всё-таки пока не очень раскаивался, прощения не просил. А главное, вины своей не признавал вовсе. Надо было срочно что-то предпринимать. Чтоб не опоздать на балет.

— Почему ты боишься честно признать свою вину?

— Я не боюсь.

— А знаешь ли ты, — взволнованным голосом спросила девочка, — в чём настоящая, главная мужская смелость? Знаешь в чём?

Папа очень заинтересовался.

— Думаешь, главная смелость, — продолжала девочка, — в том, чтобы брать без спроса конфеты, в бабушек из пистолетов водой пулять? Нет, дружок. Не в этом главная смелость.

— А в чём? — спросил папа.

— Настоящая храбрость, отвага, мужество в умении отвечать за свои поступки. В признании: «Я виноват. Наказывайте меня». Потом раскаешься, попросишь прощения, скажешь: «Я больше не буду».

Папа разочарованно отвернулся.

— Я смелый, — сказал папа. — И честный. А все дразнят: «Трус. Врёшь, тебе слабо». Всегда дразнили. Когда маленький был — тоже. Девчонкой обзывали. Балетницей. Кричали: «Куколка, балетница, воображуля, сплетница». Я из-за этого прозвища Балетница на всю жизнь балет возненавидел. Смотреть не могу. Тошно.

В глазах у девочки что-то мелькнуло.

— Значит, не хочешь признать вину? Не станешь просить прощения? Хорошо же. Будешь наказан. Ты у меня это наказание надолго запомнишь. Собирайся немедленно, мы идём в театр. На балет.

НЕ ЗАБУДУ ДОЧЬ РОДНУЮ

Папа одной девочки вечно заводил себе неподходящих знакомых. То с ворами познакомится, то с террористами. И встречается с ними, встречается. Каждый день.

— Папа, — огорчалась девочка, — неужели нельзя с приличными взрослыми встречаться? Зачем ты всё время с преступниками знакомишься?

— Мне с ними интересно.

— Странные у тебя интересы. Посмотри, сколько хороших, скромных, прилично одетых взрослых по улицам ходит, а ты себе в знакомые обязательно какого-нибудь бандита, с татуировкой на животе, найдёшь. И где ты их только откапываешь?

— Места знаю, — говорил папа и продолжал интересоваться всякими злоумышленниками.

Вот наловит папа где-нибудь воров, приведёт к себе на работу и возится с ними, возится.

— Давайте, — говорит им, — играть, как будто вы честные граждане.

— Уходи, — злятся воры, — не хотим с тобой играть. Ты милиционер. Мы с милиционерами не играем.

Папа девочки работал милиционером. У него даже звание было: генерал-лейтенант милиции. Маме девочки папина работа не нравилась. Она воров терпеть не могла.

— Если уж ты работаешь милиционером, — говорила мама мужу, — так хоть бы взятки домой приносил. А ты не носишь. Не берёшь их, что ли?

Взятки папа, конечно, брал. Он много раз слышал, что все милиционеры взятки берут, не хотел, чтоб на работе над ним смеялись. Хотел быть, как все. Но взятки эти были папе совсем не нужны, и каждый раз, возвращаясь домой с работы, папа по дороге выбрасывал их в какой-нибудь мусорный бак. А мама на него за это сердилась. Ела его поедом. Говорила:

— Тоже мне — милиционер. Взятку до дома донести не можешь.

Папа огорчался, грустил. Часто сидел вечерами на кухне перед полным стаканом коричневого чая. Угрюмый.

Девочка к нему подойдёт:

— Опять с мамой поссорился?

— Опять.

— И воры твои играть с тобой не хотят?

— Не хотят. И террористы тоже не хотят. Недавно поймали одного. С бомбой. Не признался. «Это у меня, — говорит, — не бомба, а шарф». Пришлось отпустить.

— А ты, — гладит папу по голове девочка, — других бы каких-нибудь друзей себе завёл. Честных. Образованных. Играл бы с ними в умственные игры. И тебе хорошо, и маму обрадуешь. Плюнь на этих воров с террористами.

— Не могу я на них плевать, — вздыхает папа. — Жалко мне их. Они же не виноваты, что злодеями стали, у них так жизнь сложилась, их собственные дети испортили. Вот у бандита с татуировкой на животе дочка — самая настоящая бандитка. Каждый день своему отцу плохие примеры показывала. Он сначала хороший был. Вежливый. А она с раннего детства в детском саду всех била, совочки отнимала, ведёрки опрокидывала. Потом стала мороженое у детей на улице отбирать. Мороженое очень любила. Просто какая-то страсть у неё к этому мороженому. А заодно, вместе с мороженым, если увидит игрушки у детей, тоже отбирает. Мороженое съест, а игрушку домой принесёт. Отец спрашивает: