Анатолий Алексин - Действующие лица и исполнители Страница 6

Со вчерашнего дня Зина ощущала настойчивую потребность встретиться с Ксенией Павловной и Лерой. Она хотела высказать им все то же самое, что сказала Ивану Максимовичу и Косте, чтобы не получилось, что она действует втайне от них. Вчера вечером у Патовых никого не было дома…

Поднявшись на третий этаж, Зина подошла к двери Патовых. По привычке заглянула в дырочки почтового ящика. Там что-то белело. Но это не могло быть письмо Петру Васильевичу: все друзья Петруши давно уже знали его новый адрес.

Ксения Павловна была дома одна. Она встретила Зину с какой-то особой тревожной радостью.

— Заходите! Скоро придет Николай Николаевич! Его вызвали на заседание комсомольского комитета…

— Пригласили, — поправила Зина.

— Ну да… Конечно же пригласили. Я волновалась… Я всегда волнуюсь, когда его куда-нибудь вызывают. Пока он не позвонил, я сходила с ума!

Зина смотрела на растерянную, трогательно-беззащитную Ксению Павловну и думала, что ни за что не сможет стать злым гением этой женщины. «Зачем я нападаю на Николая Николаевича? — неожиданно подумала она. — Ведь еще ничего неизвестно. У Ивана Максимовича опыт общения с главными режиссерами гораздо больше, чем у меня. И он ждет… Он надеется. А меня, как всегда, заносит!»

— Пойдемте ко мне, — предложила она Ксении Павловне. — Ничего существенного у меня дома нет. Но есть чай с конфетами и пряниками. Я переняла у своих дорогих зрителей любовь к дешевым конфетам и мятным пряникам. Им ведь все равно: леденцы или трюфеля, было бы сладкое!

— И мне все равно, — сказала Ксения Павловна. — Но скоро придет Николай Николаевич… Мы бы все втроем посидели. Это было бы для него сюрпризом!

— Не сомневаюсь, — сказала Зина. И тут же подумала: «Зачем я опять?..»

— Я очень хочу, чтобы вы были друзьями, — почти что с мольбой произнесла Ксения Павловна.

— Я плохо училась по математике, — сказала Зина. — Но некоторые формулы запомнила на всю жизнь. Вот, например: две величины, порознь равные третьей, равны между собой! Мы с Николаем Николаевичем порознь любим вас, и это залог наших с ним будущих дружеских отношений.

— Я знаю… вы ко мне хорошо относитесь, — тихо и благодарно сказала Ксения Павловна.

— Поэтому идемте ко мне пить чай.

— А если вернется Николай Николаевич? Он с утра ничего не ел! Я приколю к двери записку…

— Не надо. Я сразу улавливаю шаги, которые направляются к этой двери.

Зина любила, когда Ксения Павловна приходила к ней. В такие вечера ей казалось, что она недооценивает свою комнату: не замечает, какая она уютная, как располагает к отдыху и спокойствию.

— Если бы я была мужчиной, я женилась бы только на вас, — оказала Зина, ставя на стол хлебницу с белыми, словно обсыпанными мукой, мятными пряниками и вазочку с «Театральными» конфетами. — Николай Николаевич — счастливец!

Ксения Павловна обрадовалась, что Зина упомянула о Патове: ей очень хотелось, чтоб он стал главной темой их разговора.

— А я, если бы заново начала свою жизнь, вышла бы опять за него. Опять… Поверьте: он идеальный муж.

— Идеальный муж — это понятие не столь положительное. Если вспомнить классику зарубежной драматургии! — сказала Зина. С нежностью взглянув на Ксению Павловну, она добавила: — Я шучу. И не слишком удачно!

— Между друзьями возможны любые шутки, — сказала Ксения Павловна. — Важно знать, что человек этот — твой друг, тогда уже слова не имеют значения.

— Это верно, — согласилась с ней Зина. — На друзей обижаться смешно. Я вообще обидчивых людей не люблю. Чаще всего это недалекие люди. Они не понимают, что если говорит хороший человек, надо к нему прислушаться. А если плохой… то что же на него обижаться?

Боясь упустить главную тему, Ксения Павловна воскликнула:

— Николай Николаевич умеет быть выше обид!

«И вообще выше всего, что вокруг него происходит!» — про себя добавила Зина. Кажется, Ксения Павловна была первым человеком, который заставлял ее кое-что произносить мысленно, про себя.

— Вы знаете, почему мы приехали в этот город? — спросила Ксения Павловна.

— Николай Николаевич захотел попробовать свои силы на сцене ТЮЗа?

— Не совсем так… И все же наш приезд связан с его любовью к детям.

— Интересно! — сказала Зина и своим немигающим взглядом уставилась на Ксению Павловну.

— Юра, наш сын, уехал учиться в Ленинград: у него ярко выраженные математические способности. И он поступил на физмат.

— Это правильно!

— Что?…

— То, что человек с математическими способностями идет на математический факультет! А не на биологический, например…

Ксения Павловна взглянула на Зину непонимающими глазами. И продолжала:

— Это было ударом для Николая: он не представляет себе жизни без ребят. Без наших детей! Потом пришло время и Лере поступать в институт. Она мечтала быть врачом. С детства!… Представляете себе, любила болеть.

— Чтобы не ходить в школу?

— Не-ет!… Для того, чтобы к ней пришла женщина в белом халате. Она задавала врачам столько разных вопросов, что мне становилось неудобно… В нашем городе не было медицинского. А тут как раз наш с Николаем приятель по институту предложил переехать сюда. Он занимается театрами здесь, в отделе культуры.

— В управлении, — уточнила Зина.

— Ну да… Я плохо разбираюсь в этих названиях. Николай узнал, что у вас есть медицинский. И это имело решающее значение.

— Я так и думала!

— Так и думали?… — удивилась Ксения Павловна.

— Я понимала, что Николай Николаевич…

С Зиной происходило что-то невероятное: она подыскивала слова! «Милая, наивная Ксения Павловна, — думала она. — Как бы мне вам все объяснить?…»

— Я рада за ваших детей, — сказала она. — У них есть призвание. И они будут ему служить.

— Безусловно!… Этому учил их отец. Он стремился, чтобы они поняли, чего хотят от жизни.

— А чего вы хотели, он понял? Тогда, после театрального института?…

— Он не виноват, что так получилось. Он никогда не умел переступать через свои принципы… Это достойно уважения. Поверьте мне, Зиночка!

Она защищала его с одержимостью матери. «Человек, которого так защищают, наверно, достоин защиты! — подумала Зина. — Чего-то я в нем, может быть, не разглядела?»

Она хотела напомнить Ксении Павловне о том, что они еще год назад составили подробный план ее возвращения в театр. Во взрослый, где главный режиссер не состоял с ней в родственных отношениях. Зина хотела спросить, почему Николай Николаевич до сих пор не помог подготовить какую-нибудь сцену для пробы в театре. Но спросила совсем о другом.

— А чего он сам хочет… в данный момент?

— Отдать все свои знания…

— ТЮЗ — не лекторий, — сказала Зина. — Нужно еще…

— Он все отдаст!

— Важно, чтобы было что отдавать… — задумчиво произнесла Зина.

— Что вы имеете в виду, Зиночка? Скажите мне. Я ему подскажу… Я всегда была его другом!

— Посоветуйте ему поскорей поставить спектакль для юных зрителей. Поскольку наш театр так называется: Театр юного зрителя.

— Он это сделает! Я только хочу, чтобы вы были друзьями.

«Угораздило их поселиться со мной на одной площадке! — думала Зина. — Теперь все время буду метаться между совестью и Ксенией Павловной…»

— У нас собираются ставить «Ромео и Джульетту», — сказала она. — Для меня в этой трагедии роли нет. Но я все равно буду болеть за спектакль. Николай Николаевич мог бы поставить его… А он отказался. Кстати, я слышу его шаги…

На худсовете предложение комсомольцев тоже было одобрено. Все сошлись на том, что уж если говорить со школьниками о любви, то о любви огромной, великой.

— Я — «за», — сказала заведующая педагогической частью Валентина Степановна, — но лишь при условии, что на этот спектакль о великой любви Иван Максимович не будет проводить первоклассников со служебного входа.

Валентина Степановна считала, что ТЮЗ — это три театра в одном помещении: один — для малышей, другой — для подростков и третий — для юношества. Так считали и все остальные, но она особенно часто это подчеркивала.

— Вспомните свое детство, — как обычно, попросила она членов художественного совета.

— Кто же о нем забывает? — задумчиво произнесла всеми уважаемая Анна Гавриловна — ветеран театра, когда-то игравшая мальчишек, а теперь бабушек.

— Кто забывает? Дирекция! — воскликнула Валентина Степановна. — Год в нашем возрасте — это двенадцать месяцев. А каждый год в детстве…

— … это эпоха! — закончил ее фразу Иван Максимович. — Я с вами согласен.

— Теоретически! А на практике вы каждый вечер ходатайствуете за тех, кто должен ходить в театр утром.

Все в театре разговаривали с Иваном Максимовичем «на равных». И не потому, что позволяли это себе, а потому, что к этому располагали характер директора, и его лицо, и его неуклюжая, застенчивая походка. Но непосредственней и резче других высказывалась Валентина Степановна, поскольку пришла в театр с ним вместе, лет двадцать тому назад. И еще потому, что она всех убеждала: «Вот увидите: когда он уйдет на пенсию, все кончится!»