Елена Усачева - Рыцарь на коньках Страница 6

– У, зараза, – прошептал Щукин, бросая ненужные больше детали точилки под ноги. – Ну, ладно!

И он тоже пошел вон из класса, вихревым потоком унося следом за собой Серегу Махина. Оставшемуся Вальке ничего не оставалось делать, как подобрать теперь уже действительно сломанную точилку и попытаться ее снова починить. Но сделать это ему не дала возникшая рядом Носова. Руки она держала за спиной.

– Что, опять? – хрипло выдавил из себя Валька. – А не пошли бы вы...

– Дурак! – выкрикнула Лена, отшатываясь назад и кидая в Шейко поломанные пяльцы для вышивания. Пяльцы четко попали Шейко в лоб и весело упрыгали под парты. Валька потрогал пострадавшую голову, сунул остатки точилки в карман и опустился на пол.

Неужели в средневековье принцы тоже постоянно получали в лоб тяжелыми предметами? Если да, тогда понятно, почему все они вымерли.

– Месть! – Щукин сидел на подоконнике в мужском туалете и раздраженно стучал пяткой по батарее, словно собирался разбить ее.

– Месть! – Серега пытался придать своему лицу серьезное выражение, но губы против его воли растягивались в довольной ухмылке.

А Валька молчал. Ему в который раз перестала нравиться вся эта идея с выведением Плотниковой из себя. Кафельная стена холодила спину, ноги затекли, но он упорно продолжал сидеть на корточках в углу и заматывать треснувшие пяльцы скотчем – ему просто нужно было хоть чем-то занять руки. От пережитых волнений они у него слегка тряслись.

– Жираф, хорош фигней страдать! Скажи что-нибудь! – не выдержал Щукин. Сегодня он был просто в ярости. Массовый сход девчонок на Валькину голову Леху доконал.

– А чего говорить? – дернул плечом Шейко. – Хочешь, сходим к ним на занятия, и я скажу, что теперь ты у них будешь принцем? Наверняка у них следующим занятием будет сражение с драконом. Ты как раз вовремя подсуетишься, порубаешь с десяток голов и заслужишь сотню поцелуев.

– Не смешно! – насупился Леха. – Они тебя ведра с водой таскать заставят, а ты будешь молча это сносить?

– А что я могу? – Валька сунул в рюкзак снова разъехавшиеся пяльцы и вскочил. – Пару месяцев до Нового года дотяну, а там, может, они успокоятся.

Щукин снова долбанул пяткой по батарее.

– Ладно, – зло прошептал он. – Пора эту лавочку прикрывать. Устроим этим принцессам День Всех Святых.

И он уставился в окно, где, подняв вверх желтые, красные и коричневые ладошки листьев, сдавалась осень на милость холодным зимним ветрам. Заканчивался октябрь, который обычно приносил с собой два события – генеральную уборку класса перед каникулами и Хэллоуин.

Причем именно в таком порядке – сначала наводили лоск, а потом громили школу на последнем празднике первой четверти.

На уборку явились все десять принцесс, словно размахивание веником было одним из условий их перевоспитания, вернее, перевода в царскую касту. Мальчишки обычно избегали этой почетной обязанности, но Щукин в этот раз пошел наперекор традиции.

Леха пришел в класс первым. Без чужих указаний принес два ведра воды, плюхнул в одно из них меловую тряпку для доски и стал печально полоскать ее. За этим занятием его и застали впорхнувшие в класс девчонки.

– Ну, давайте говорите, чего тут надо переворачивать. – Вид у Щукина был решительный. Он вытащил тряпку из ведра и, не отжимая, пристроил ее в желобок для мела.

– И если еще воды, так, того, только свистните, – с еще большей решимостью добавил он.

– Воды больше не надо. – Плотникова собрала губы в тонкую ниточку и двумя пальцами подняла меловую тряпку. С нее капала вода. Остатки мела растворялись в белесой лужице.

Это стало сигналом. Девчонки рассредоточились по классу, зашуршала газета, защелкали колпачки моющих средств. Щукина оставили наедине с ведром меловой воды. Шейко на всякий случай отошел от него подальше, потому что вид у Лехи был мрачный, в таком настроении под руку ему было лучше не попадаться – зашибет. Поэтому Валька в дальнем углу класса стал не спеша переворачивать стулья. Махин с ногами забрался на учительский стол и углубился в игрушку на своем мобильном.

Генеральная уборка началась.

Валька медленной черепахой полз от парты к парте, пока носом не уперся в стенд, на котором красовалось их классное сердце.

Это было не то сердце, что погибло в борьбе за Ленкин портфель, оно было свеженьким, без мятостей и загибов. Оно было новое, не мятое.

Валька начал изучать фотографии, машинально разыскивая среди знакомых лиц себя, ну и еще, может быть, Щукина.

Если раньше, на старое сердце, фотографии клеились просто так и подписи под ними были довольно корявые, то теперь все было гораздо интересней. Фотографии образовывали цветы – серединку, лепесточки, стебельки. Даже солнышко на небе было – его роль играла фотография классной руководительницы. Портрет Шейко неожиданно попал в центр одного из цветков. Среди своего окружения Валька с ужасом обнаружил почти всех принцесс. Плотникова, конечно же, была центром соседнего цветка. Фотография Щукина оказалась в основании стебля.

– Вот, значит, как они нас видят? – злобно прошептал Леха. Он стоял за Валькой, напряженно вглядываясь в расклеенные фотографии. До этого на сердце он не обращал внимания. – А ты, Жираф, не радуйся. Пооборвут они тебе лепестки, оглянуться не успеешь.

Валька тяжело вздохнул, но пожаловаться на свою тяжелую судьбу было уже некому – Щукин умчался помогать Катьке Куропаткиной, ей понадобился стул, чтобы залезть на подоконник.

Шейко второй раз вздохнул. Но от вздохов настроение у него не улучшилось, поэтому он поплелся в туалет менять меловую воду в ведре.

Надо было как-то срочно избавляться от почетного звания «принца». Никакой он не принц и быть им не желает. Ссориться с Лехой ему тоже не резон. В угоду девчонкам и этой странной Наталье Захарьевне становиться посмешищем класса – нет уж, дудки. Как-нибудь без него обойдутся. Пускай ищут козла отпущения в другом месте!

В задумчивости он чуть не устроил в туалете потоп – ведро давно было полным, а вода все лилась и лилась. Стараясь ступать так, чтобы не сильно замочить кеды, потому что пол он все же изрядно залил, Валька выскочил в коридор.

Налитое до краев ведро в его руке жалобно скрипело.

– Кому воду?

Класс напоминал муравейник – каждый трудился над выделенным ему участком. И только Леха слонялся без дела, придумывая, что бы ему такого сделать, чтобы затмить Плотникову.

– Давай сюда. – Носова потерла переносицу большим оранжевым пальцем – она надела на руки перчатки и ради такого дела, как зачесавшийся нос, снимать их не стала. В ее обязанности входило вытирать пыль на шкафах, что она с особым старанием и делала. Сейчас она стояла на парте и, закинув руку на шкаф, не глядя, возила тряпкой где-то под потолком.

Ленке уже порядком надоело поминутно спрыгивать с парты и бежать полоскать тряпку, поэтому она махнула пыльной перчаткой, и Валька поплелся со своей ношей по изломанному проходу между столами.

– Ставь ко мне! – топнула Носова ногой, указывая место рядом со своими ботинками.

Шейко вздохнул, поднапрягся и стал тянуть ведро наверх. Вода радостно булькнула, готовая к дальнейшим перемещениям. Валька втащил ведро на край парты и тяжело перевел дух.

– Куда такое полное? – спрыгнула на пол Ленка. Еще не принявшее устойчивое положение ведро качнулось. Вода подтолкнула его в бок. Шейко запоздало подался вперед, но единственное, что он успел сделать, это открыть рот.

Зрелище было потрясающее.

Плохо промытое ведро, полное меловых отложений и застарелой грязи, опрокинулось. Носова вытянула вперед руки, пытаясь остановить потоки воды, но сделать ничего не смогла. Содержимое ведра плеснулось на ее джинсовый костюм, на парты, на стулья, на пол и широкой рекой побежало к доске.

На секунду шум стих, а потом взорвался десятком голосов. Шейко, озабоченный тем, чтобы упрыгать от наступающей воды, был ошарашен. Он и не знал, что девчонки могут так громко орать. Они обступили его со всех сторон и стали теснить обратно к шкафам, где стояла оглушенная случившимся Лена. Валькины кеды тут же промокли. Можно было больше не прыгать, как видно, от судьбы не упрыгаешь.

– Знаешь, кто ты? – прошептала Носова, глотая готовые брызнуть у нее из глаз слезы.

– Догадываюсь, – заранее втянул голову в плечи Шейко.

– Жираф! – вступил в разговор Щукин, и Носова на секунду забыла о своей обиде. – Жираф он и в Африке жираф. И никакой принц из него никогда не получится.

До этой секунды Носова каждым мускулом своего лица изображала крайнюю степень раздражения, чувства переполняли ее и готовы были вырваться наружу. Но сказанное Лехой словно толкнуло ее в грудь, и она опомнилась. Одним невидимым движением с лица были смыты все раздражение и злоба. Носова моргнула и...

И улыбнулась.

– Ничего. Я сейчас, – пробормотала она. – Не переживай. А воду, – она шваркнула ногой по луже, в которой стояла, – я сейчас уберу.