Валентина Осеева - Васек Трубачев и его товарищи (книга 2) Страница 6

Васек мащинально погладил на груди свой галстук.

— Надо заслужить, — сказал он, уже с сочувствием глядя на Генку.

Но Генка молча приклеивал листы подорожника к своим коричневым, блестящим от загара ногам.

— Эй, слухай! — вдруг подмигнул он Ваську и, оглянувшись, зашептал: — Что-то один ваш хлопчик с какой-то жестянкой лазит и срисовывает все?

— Срисовывает? Малютин, верно. Какой он из себя?

— Да такой какой-то… — Генка вытянул шею, широко раскрыл глаза, устремил их вдаль и стал что-то быстро-быстро рисовать пальцем на ладони.

Васек подпрыгнул и хлопнул себя по коленкам.

— Малютин! Малютин! Вот здорово! — Он поперхнулся от смеха. — Ой, не могу! Малютин!

— Да стой! Тихо! Ты мне скажи: а чего он такой? Просто интересный хлопец. Очень он мне понравился!

— Ну еще бы… Он у нас художник! — похвалился Васек.

— А-а, — вскидывая брови, протянул Генка. — Художник! Я тоже за ним это заметил. А еще… Он каждую малую травку разглядывает, каждого жучка он так легонько берет да распрямляет его… — Генка подул на руку и нежно сказал: — А ведь оно живое… Хиба ж ты ему крылья звяжешь, як воно летыть..

Генка старался говорить по-русски, но незаметно для себя пересыпал свою речь певучими украинскими словами. Васек с интересом слушал его.

— Воно ж живое, — повторил Генка. Глаза у него посветлели, он все еще держал протянутой свою ладонь и улыбался.

В кустах громко заржал Гнедой. Мальчики оглянулись.

Жеребец лег на спину и стал кататься по траве.

— На дождь, — пояснил Генка, щуря на солнце глаза.

— Плохо, — с сожалением сказал Васек. — Я дождь не люблю.

— А то наплевать, что ты не любишь. Дождя треба. Нехай отавы растут. Мы траву по два раза косим. У нас земля… — Генка нагнулся, вырвал с корнем пучок травы, растер на ладони комочек черной земли, — як масло! Дывись, чи такая у вас земля, як у нас?

Васек внимательно посмотрел на Генкину ладонь, силясь припомнить, какая земля под Москвой. Но в памяти его почему-то вставали аккуратно подстриженные городские клумбы.

— Такой земли, як у нас, нигде не найдешь!

Генка выпрямился, медленно повернул голову, окинул взглядом цветистый луг, речку, далекое желтеющее поле, лес и с гордостью сказал:

— Вот она, наша земля!

— А я с Генкой познакомился! — сказал за обедом Васек. — Чудной парень. Просто особенный какой-то! Ему наш Малютин понравился.

— Я? — удивился Сева. — Почему это? Да я его и не видел.

— Зато он видел! Как ты рисуешь и как жуков разглядываешь. Здорово он тебя передразнивает!

— Передразнивает? — Сева нахмурился.

— Нет, ты не думай! Он не в плохом смысле. Он по-хорошему! Это такой парень…

Васек рассказал про свою встречу с Генкой.

Ребята слушали с любопытством.

— Да вот он придет скоро, сами увидите. Эх, такой парень — и без галстука! — с огорчением вздохнул Васек.

— Значит, провинился! — с уверенностью сказал Одинцов. — Иначе не наказали бы. Тут все хорошие!

Мазин сморщил лоб и недовольно засопел:

— Эх, вы! Чуть что — галстук снимать с человека!

— А ты как думаешь? Дисциплина так дисциплина, а то всех распустить можно! Заслужит Генка — вернут ему галстук.

Саша покачал головой:

— Надо разобраться. У Генки ни отца, ни матери нет. Может, его обижают?

— Ну нет! Кто его обижает? Наоборот. Игнат говорил, что его избаловали все, и дядя Степан даже. А конюх ему Гнедого в любое время дает, уж об этом на собрании один раз ставили вопрос. Кто его обидит! — с жаром сказал Васек.

— Игнат еще говорил, что Генке всякие поручения доверяют, и на работу он мастер, руки у него золотые. Галстук он свой заслужит, как только начнется работа в огороде или в поле. Я у Игната все расспросил! — сообщил Петька Русаков.

Ребята долго не могли уснуть после обеда. Они вскакивали, заглядывали в окно — не пришел ли Михайлов внук. Но на школьном дворе было тихо.

Из окна была видна хата деда Михайла.

Дед Михайло обычно спал на свежем воздухе под навесом, варил на железной печке обед и, сидя перед огнем на скамеечке, сапожничал.

Рядом с навесом низкая дверь вела в хату-мазанку с глиняным, крепко убитым полом и с русской печью. Под окошком стояли стол и скамья, выкрашенные в коричневую краску. Новая кепка и школьная сумка с тетрадями висели в углу, рядом с расшитым полотенцем. На подоконнике стояла чернильница. Над ней жужжали и бились мухи, падали в чернила и, отяжелев, ползли по стеклу, оставляя за собой черный след.

Днем Михайло суетился по двору: что-то прибирал, приколачивал, вступал в разговоры с ребятами и, подняв острую бородку, разглядывал их живыми, веселыми глазами. Потом вдруг, словно что-то вспомнив, мелкими шажками бежал под свой навес и, не добежав до него, останавливался посреди двора, к чему-то прислушиваясь. Видимо, он привык к неожиданным появлениям внука и всегда ждал его.

Теперь Михайло сидел перед печкой и чистил картошку, сбрасывая на пол кожуру.

— Может, Генка своего Гнедого потерял да ищет в лесу, — поглядывая в окошко, гадали ребята.

Глава 6

В КОЛХОЗЕ

— Пшеница у нас уродилась — чистое золото! — Степан Ильич осторожно срывал колос, большими темными пальцами вылущивал желтые крупные зерна и клал их на широкую ладонь. — Вот посмотрите… Это новый сорт — "кооператорка". Мы с ней опыт делали — из озимой в яровую переводили. Может, слыхали про это?

Ребята лезли со всех сторон — посмотреть на сорванный колос, на тучные зерна пшеницы.

— Ого! Вот она как, булка-то, растет! — просунув голову, серьезно сказал Мазин.

— А Мазин не видал, только едал, — сострил Одинцов.

— У вас все кругом пшеница? — оглядывая поле, спросила Валя.

— А вот подождите, пойдем и на гречу… А там далее овес начнется, до самого леса… Мне как раз туда заглянуть надо…

Степан Ильич шагал по дороге, вел ребят по узеньким стежкам. Освещенные солнцем, желтели поля пшеницы, розовела греча, и отливали сизым цветом густые овсы. Вдалеке по лугу без устали ходила сенокосилка, оставляя за собой ровные ряды срезанной травы. Люди казались издали маленькими. Цветные платки и вышитые рубашки мелькали пестрыми пятнышками; под умелыми, ловкими руками колхозников росли огромные, как дома, стога. Где-то слышалась дружная песня, красиво выделялась втора, и девичий голос, заканчивающий песню на высокой ноте, долго звенел в чистом летнем воздухе…

— Здорово, ребята, правда? — ахнула Нюра Синицына.

— А работают как… ого! — восхищались ребята.

— А у нас иначе нельзя. Выдалась погода, начался покос — все на луг! А то как пойдут дожди — беда! Сопреет сено и погибнет — чем тогда скотину кормить? — пояснил Степан Ильич.

— А когда же они обедают? Так целый день без еды и работают? — спросила Надя Глушкова.

— Как — без еды? У нас на стану поварихи для всех обед варят. Там и пообедают, там и отдохнут в холодке, там и газету почитают.

— Добрый вечер! — пробегая мимо с граблями на плече, торопливо здоровались колхозницы. Лица у них были потные и горячие от солнца, руки до локтей исколоты сеном.

— Эй, дивчина! — окликнул одну из них Степан Ильич. — Скажи там, чтоб вечерком кузнец ко мне зашел, чуешь?.. А вот интересно вам еще новую молотилку нашу посмотреть, — снова обратился он к ребятам. — Я ее на Сельскохозяйственной выставке облюбовал. Она у меня тоже москвичка, можно сказать…

Он начал рассказывать, как работает молотилка.

— Пойдемте на молотилку! — просили ребята.

— Молотилку я вам потом покажу, а сейчас на скотный двор заглянем мимоходом.

На скотном дворе их встретила доярка Христина; она была в белом халате и показалась ребятам докторшей. Доярка что-то шепнула Степану Ильичу, и он сразу пошел за ней, махнув рукой Мите, чтоб ребята подождали на дворе.

— Она ему сказала, что корова Горлинка отелилась и что у нее хорошенький бычок родился! Я слышала! — запрыгала Лида Зорина.

— Митя! Сергей Николаевич! Пойдемте смотреть! — пристали ребята.

Но Сергей Николаевич остановил их:

— Тише! Тише! Во-первых, тут шуметь не разрешается, а насчет новорожденного — это как хозяева хотят. У них тут свои правила. Подождем Степана Ильича и разглядим пока постройки. Видите, какие у них хоромы для коров настроены!

Скотный двор был огорожен высоким забором. Посередине стояло длинное кирпичное здание с маленькими окошками и большой дверью. Ребята заглянули в окно; внутри помещение было разделено перегородками. В каждом стойле лежала свежая подстилка из соломы. Наверху на дощечках были написаны имена коров: "Волюшка", "Буренка", "Беляночка"…

— Подождите! Ну, чего все вместе лезете! — ворчал Мазин, отгоняя ребят. — Пустят нас — тогда и посмотрим.