Иосиф Дик - Огненный ручей Страница 6

Забравшись в кузов, он поздоровался со всеми и присел на корточки, держась руками за борт.

— Чего на подсобном делал? — обернувшись, спросил у него парторг.

— У тётки гостил, конюшню белили.

— И ты белил?

— А чего ж тут особенного? Я эту науку давно знаю. Выучился у тётки.

— А как учебный год закончил?

— Две троечки, а остальные четвёрочки.

— Ну-ну, смотри! — Парторг одобрительно похлопал Афоню по плечу.

Афоня был рыжий, курносый, с широким лбом, забрызганным крупными веснушками. Андрюше он понравился сразу.

— Садись ко мне, — сказал Андрюша, пододвинувшись на скамейке, — здесь лучше.

Афоня подсел, но накрыться брезентом отказался.

— Не на клею разведён, не расползусь, — сказал он и тихо спросил: — А у тебя курить есть?

— Я… я не курю, — оторопел Андрюша и осторожно посмотрел на отца: уж не слыхал ли он этого разговора?

— Родителей боишься! — усмехнулся Афоня. — А ты откуда едешь?

— С аэродрома. Я с папой из Москвы прилетел.

— Из Москвы прилетел? Иди ты! — недоверчиво покосился Афоня.

— Честное пионерское! — ответил Андрюша.

— И где же ты там живёшь — на Красной площади?

— На Красной площади — там никто не живёт, — со знанием вопроса сообщил Андрюша. — Там Мавзолей стоит, Исторический музей, храм Василия Блаженного… А когда архитектор закончил строительство этого храма, говорят, ему царь глаза выколол. Взял иголку и выколол!

— Это за что же? — с волнением спросил Афоня.

— А чтобы он больше нигде такие красивые храмы не строил!

— А я бы взял этого царя за ноги, — вдруг сказал Афоня, — да и разбил бы ему башку о мостовую!.. А кто твой папан — усатый или носатый?

— Носатый, — ответил Андрюша, хотя ни разу не замечал, что у отца большой нос. — Он начальником строительства всего завода будет.

— Значит, старого сняли? — спросил Афоня и как бы про себя заметил — И правильно. Может, дело теперь пойдёт быстрее. А твой папан-то ничего?

— Ничего, — ответил Андрюша. — Прекрасный человек… А ты что на «Жигачёвстали» делаешь?

— Это мой дом родной. А так-то я в шестой класс перешёл. Ты читал книжку «Сын полка»?

— Читал.

— Помнишь Ваньку Солнцева? Он сиротой остался, и я сирота после немцев. Но не думай, что я вообще несчастный. Я с тёткой живу, с отцовской сестрой. Она маляр у меня. Мастер — во! Первоклассный. К ней на практику из ФЗО присылают. Вот добрая: что ни попросишь — всё сделает! Сейчас она в командировку уехала на подсобное хозяйство завода, ну и я к ней на недельку погостить ездил. А больше жить не стал. Тут, на заводе, самое интересное начинается, а чтоб я в такую пору в деревне жил! Да ни за что! А худо ли мне? Тётка денег дала на столовку, сахару, сухарей. — Афоня похлопал рукой по своему мешку. — А что за девчонка в пионерском галстуке у шофёра сидит?

— Просто знакомая одна, — ответил Андрюша, — Майкой её зовут.

— А ты давно её знаешь?

— Давно. Вместе на самолёте летели. Она стихи умеет сочинять.

— Настоящие стихи?!

— Ну, хоть в журнал отдавай, честное слово! И про природу, и про жизнь…

— А в журналах тоже иногда муру печатают… — сплюнул за борт Афоня. — Начнут там разводить всякие переживания! А мне надо, чтобы там побольше разговору было и чтоб драки были и перестрелки. В общем, про войну и шпионов… Или как пионеры против фашистов дрались…

— А ты сам-то пионер?

— Нет. В пионеры идти я уже старый, а для комсомола, говорят, я ещё не созрел.

— А тебе сколько лет?

— Четырнадцать. Правда, сейчас ещё двенадцать, а вот через четыре месяца будет уже тринадцать. А потом-то что — четырнадцатый пойдёт? Ну вот и четырнадцать.

Андрюша удивлялся Афоне, его бойкому разговору, его уверенности и тому, как он ловко свои года вывел.

Автомашина подъехала к заводу.

Впереди, возвышаясь над корпусами цехов, стояла чёрная башня, похожая на гигантскую шахматную туру.

— Это домна — видишь, справа? — сказал Афоня, протягивая руку. — Ты на неё обязательно слазай. Оттуда весь завод — как с самолёта. А вот это — мартеновский цех, а там — прокатный стан. Видишь, где крыши нет?

— А где ты живёшь, отсюда видно?

— Не видно. Я за мартеновским цехом в трубе живу.

— Как — в трубе? — удивился Андрюша.

Над широкой крышей мартеновского цеха, похожего на самолётный ангар, торчал кончик трубы.

Андрюша почему-то решил, что Афоня живёт именно в этой трубе и каждый день забирается по крыше к себе на ночёвку.

— Вот в этой живёшь? — Андрюша указал пальцем на трубу. — А как же дождь тебя не мочит?

— Нет, не в этой. Моя труба на земле валяется. Но она тоже широкая. Тут у нас на заводе все дома разрушены — в палатках люди живут, в землянках. И я с тёткой землянку имею. Только чего мне летом там одному жить? Я взял её на время семейным отдал, пока им квартиру делают. Мне не жалко. А сам нашёл себе другое местечко. Приходи — понравится. Ко мне уж и милиционер заглядывал, прописку спрашивал… А я ему говорю: «А где мне прописку ставить — на лбу, что ли? Ведь у меня ещё паспорта нет», А он говорит: «У тебя должна быть домовая книга». Вот чудила! Какой же у меня дом — ни окон, ни дверей!

— А надо сделать окна, — посоветовал Андрюша.

— Двери ещё можно сделать, а насчёт окон — трудно. Попробуй-ка проруби окно в этой трубе — все зубила пообломаешь! Ничего, я и так проживу. Всё равно целый день по улице болтаюсь или на Днепре загораю.

Афоня постучал кулаком по кабинке, а когда машина остановилась, ловко спрыгнул на землю;

— Бывай здоров! Мне в столовку… А в общем, как устроишься, надо встретиться.

— Обязательно! — ответил Андрюша.

При въезде на территорию завода стояла деревянная арка с красным полотнищем: «Мы возродим тебя, «Жигачёвсталь»!»

А ещё выше над этой аркой, одним концом опираясь на домну, вдруг проступила на небе новая арка — бледная разноцветная радуга.

Глава IV. Письмо

«Здравствуй, мама!

От тебя мы письмо получили. Папа занят и отвечать не может. Нам здесь хорошо, и ты за меня не бойся. В комнате у нас те кровати и репродуктор, в котором говорят на украинском языке. Я уже хорошо понимаю по-украински: увага — это значит внимание, цыбуля — это, оказывается, лук, а людына — человек. Как твоё здоровье? Папа послал тебе деньги. О тебе мы не скучаем, только ты поправляйся получше. Папа всё время думает про домну. Она покосилась от фашистов, и её надо выпрямлять. Арбузов здесь ещё нет, а черешня на базаре стоит дёшево. Тут у нас живёт одна девочка. Зовут её Майка Можжухина. Папа говорит, что она — талант. А мама у неё убита бомбой во время войны. А у папы её на щеке шрам. Ему чугун брызнул и чуть в глаз не попал. Посылаю тебе стихотворение, которое Майка сочинила в пять минут:

По учёбе не хромаю,Тихо в классе я сижу.Галок в небе не считаю,А в тетрадь к себе гляжу.Побываю за день всюду:И в кино схожу, и в сад,Дома вымою посуду,А потом иду в отряд.

Как мы приехали в дом, она наварила лапши и позвала нас с папой в гости. Теперь я у неё всё время обедаю. Столовая отсюда далеко, а она сама позвала. Она всё равно для своего папы готовит. А я ей отдаю продукты.

А ещё я встретил рыжего Афоню. Он живёт в трубе. Она повалена на землю, а Афоня там один ночует и ничего не боится. Он курит папиросы, и ему тётка ничего не говорит, а мне, он говорит, ещё курить рано. Да я и сам не буду. Я Афоню встретил, когда мы ехали на завод, а до сих пор его не видел. А мне хотелось бы с ним подружиться. Он рабочий человек. Сначала мне тут было скучно, а теперь — ничего. Я уже научился открывать консервы, потому что мы всё время едим консервы. Надо только посильнее животом наваливаться на консервный нож. Вот и всё.

Напиши, есть ли в море медузы и впечатление от курорта.

Мы тебя с папой горячо целуем. До побачення! (Это — до свиданья!)

Твой сын Андрей Марецкий».

Глава V. Поимка „курортника”

Уже целую неделю Андрюша и Майка собирались сходить на завод, который находился от их дома за три километра, но всё никак не могли выбрать время: то Майка по хозяйству была занята — ходила на рынок, стирала бельё, то Андрюша читал книжку или ему просто не хотелось куда-то тащиться по жаре.

Но вот сегодня за завтраком Майка прямо заявила, что хочет Андрюша или нет, а она обязательно пойдёт на завод.

— Так и пойдёшь без меня? — спросил Андрюша. — А вдруг кто тронет?

— Никто не тронет, — уверенно ответила Майка. — А если надо будет, и без защитника обойдусь.